В 1437 г. Кучук-Мухаммеду удалось вытеснить Улуг-Мухаммеда за пределы степной зоны Дешт-и-Кипчака. Князь Айдар, являвшийся представителем клана Кунграт (зять Улуг-Мухаммеда), увёл три своих тумена (удела) на левый берег Волги, покинув Улуг-Мухаммеда. Улуг-Мухаммед также вошёл во временный конфликт с кланом Ширин (отголоски ситуации 1432 г. по поводу московского княжения, когда хан отдал приказ в случае неповиновения убить Текину («Тегиня»). Представители клана Мангыт в определённый момент тоже сочли, что Улуг-Мухаммед им более не нужен[14]. Таким образом, Улуг-Мухаммед лишился поддержки клановой знати Улуса Джучи, без которой правление было невозможно. Мангыты – родовая знать – выбрали своим ханом Кучук-Мухаммеда, сместив Улуг-Мухаммеда. С 1437 г. (год смещения Улуг-Мухаммеда) и до 1480 г. в Улуг Улусе правили Кучук-Мухаммед и его сын Ахмед.
Это был не первый раз, когда Улуг-Мухаммед вынужден был уйти на периферию. В 1420-х гг. он скрывался в Крыму, а также у князя Витовта в Великом княжестве Литовском. Но к 1437 г. Крым контролировался его противниками, а его давний союзник – великий князь литовский Витовт, был мёртв. Хан и его сторонники решили двинуться на север в верхнеокские земли, имевшие гибкую подчинённость Крымскому улусу, Великому княжеству Литовскому и Москве, к крепости Белев.
Судя по Архангелогородскому летописцу, Улуг-Мухаммед «против города (Белева. – Коммент. Р. А. Беспалова) сел в острозе». По Софийской II летописи хан «постави себе город на реце на Белеве, от хврастиа себе исплет, и снегом посыпа и водою поли, и смерзеся крепко, и хоте ту зимовати»[15]. Таким образом, он не занял город Белев, а построил крепость отдельно, на другой стороне речки Белевы[16].
Вероятно, в намерение Улуг-Мухаммеда входил сбор сил для дальнейшей борьбы за сарайский престол. При этом именно из рук Улуг-Мухаммеда Василий II получил ярлык на правление в Москве (1432). Поэтому вероятным представляется, что как максимум изгнанный Чингисид вправе был рассчитывать на гостеприимство и союзничество, а как минимум – на нейтралитет Василия II как сюзерена территорий, на которых находилась построенная им ледяная крепость. Василий, видимо, решил продемонстрировать покорность сарайскому хану Кучук-Мухаммеду и попытался восстать против своего прежнего сюзерена. Василий отказал Улуг-Мухаммеду в поддержке и направил в Белев крупное войско во главе с сыновьями своего дяди Юрия Дмитриевича Дмитрием Шемякой и Дмитрием Красным. В поход были посланы также и московские полки[17]. Татарское войско намного уступало русскому по численности[18].
По словам «Казанского летописца», татары «болши надеяся на бога, и на правду свою и храбрость, и на злое умение своё ратное»[19]. С одной стороны, на отряды Улуг-Мухаммеда наступали русские, с другой – была холодная, продуваемая ветрами, голодная степь – земли, принадлежащие ханам Кучук-Мухаммеду и Сеид-Ахмеду б. Керим-Берди.
4 декабря 1437 г. русские подступили к крепости. Первое столкновение закончилось успехом русских: «…побиша татар много, зятя царева убиша, и князей много и татар, и в город вгониша их»[20]. Однако дальше их атака захлебнулась.
Наутро 5 декабря из крепости выдвинулись татарские отряды и начался бой. Русское войско бежало с поля сражения. Войско Улуг-Мухаммеда «побиша руси много». Архангелогородский летописец писал: «И убиша руси добре много, а тотарове все целы»[21]. Согласно данным летописцев, потери русских были значительны. Оставшись в безвыходном положении, татарские воины вынуждены были сражаться не просто за свою жизнь, но и за свои семьи, находящиеся в ледяном городе. А. Г. Бахтин полагает, что отчаяние придавало им дополнительные силы[22].
Современники долго помнили «Белевщину»; московская сторона воспринимала эту катастрофу как наказание высших сил: «И превозношениа ради нашего и за множество сгрешений наших попусти Господь неверным одолети много въинство православных христиан, яко неправедне бо ходящим нашим и свое христианство преже губящим, и худое малое оное безбожных въинство бесчисленое християн воинство съодоле и изби…»[23].
Конечно, мы не должны читать эти повествовательные пассажи как документальные источники. Однако, полагаю, мы всё же можем извлечь из этих текстов тот факт, что хан направился в окрестности Белева в поисках безопасного места, однако мирно отсидеться там ему не удалось.
Был ли поход собственной инициативой сыновей Юрия Дмитриевича либо приказом Василия II, мы сейчас прояснить не сможем, доверять летописям (особенно позднейшим) в этом вопросе не стоит. Я думаю, он всё же был санкционирован Василием. Иначе нелогичным выглядит дальнейшее выступление русских против сыновей Улуг-Мухаммеда в июле 1445 г., когда войска возглавлял уже сам Василий II. При этом сыновья хана действовали от его имени и по его приказу. Вряд ли и Улуг-Мухаммед намеревался оказывать в данной ситуации кому-то помощь, его собственное положение было крайне шатким. Скорее, он просто намеревался переждать в округе Белева время для дальнейшей борьбы за Сарай. Но, видимо, он всё же рассчитывал на память Василия относительно того, кому последний был обязан ярлыком. «Однако он (Улуг-Мухаммед. – Б. Р.) не учёл некоторых особенностей характера великого князя московского. Эту особенность подметил один из современников, позже написавший своеобразную эпитафию на смерть великого князя Василия Васильевича: «Июда душегубець рок твой пришед»[24]. Возможно, в то время молодой князь ещё не постиг всех премудростей «иудо-душегубства», но уже находился на «сем пути»[25]. По ряду причин (о которых мы можем только догадываться) Василий решил не поддерживать своего прежнего сюзерена, о чём, видимо, вскоре очень пожалел.
Источники не содержат точной информации о передвижениях Улуг-Мухаммеда в последующие годы, так же как и о его местопребывании, хотя есть предположение, что он находился в районе южной периферии будущего Московского государства[26]. Однако есть свидетельство, позволяющее предположить, что какие-то соглашения между Улуг-Мухаммедом и Василием могли работать к концу 1444 г. (соответственно могли быть заключены после поражения в 1437 г.). Это летописное известие о наступлении, предпринятом Василием против нескольких городов Великого княжества Литовского зимой 1444/1445 г.: «Тоя же зимы князь великий Василей Васильевичь послал дву царевичев на Литовскиа грады ратию, на Вязму, на Брянеск и на иныа грады, безвестно»[27].
Кто именно имелся в виду под этими султанами, точно сказать нельзя. Имён летопись не указывает, и вообще, это первое летописное упоминание после 1408 г. о каких-либо царевичах, бывших при великом князе. Под 1445 г. имеется упоминание об одном султане, бывшем на стороне русских, о Бердедате б. Худайдате[28]. Его отец претендовал на ордынский престол в 1420-е гг.[29] Далее царевичи вновь упоминаются летописцами в следующую зиму. В феврале 1446 г. Василий был пленён своими политическими противниками. Это вынудило его сторонников бежать на запад по направлению к литовской границе. Теперь летописцы говорят уже не о двух, а о трёх царевичах, причём они уже названы поимённо: «А Феодор Васильевич Басенок убеже и с приставом из желез, и пристали к нему многи люди от двора великого князя, и поиде к Литве. А князь Василей Ярославич, шурин великого князя, слышав то, еже учинися зло над великим князем, и поиде в Литву же, и со княгинею и з детми, и со всеми людми; а царевичи три, Кайсым да Ягуп Махметовичи да Бердодат Кудудатович, служыли великому князю, и те ступили на Литовские же порубежья»[30].
