— Док сильно упрощает, — сказал открывший ворота и вернувшийся за руль Слон. — Но примерно так это и работает. Не с любого в любой, но по нахоженным парам можно выстроить разные варианты маршрутов. Поехали.

Он загнал машину в гараж, Пугач закрыл ворота, а когда открыл — за ними черной стеной упал дождь.

— Ночь, блин, — с досадой сказал Слон. — Тут и днем-то паскудно. Делать нечего, поехали потихоньку.

— А почему там был день, а тут ночь? — спросила Алиана.

— В любом мире одновременно где-то ночь, а где-то день. Поэтому синхронны ли миры по временной оси, лично я не знаю, — объяснил я. — Может быть, мы просто вышли на ночной стороне.

— Да, это я не подумала, — согласилась она. — Это все очень странно.

— Привыкнешь, — зевнула сидящая между нами Змеямба. — Можно, я теперь в твою сторону посплю? А то шея затекла.

— И плечо ты мне отлежала, — буркнул я. — С такой тяжелой башкой тебе следовало бы быть умнее.

— Можно, — согласилась Алька.

Снайперша перелегла головой на ее плечо.

— Так я, значит, дура? — спросила она, устраиваясь поудобнее.

— А по-твоему, убивать людей для Слона — интеллектуальное занятие?

— Док, я тебя люблю как боевого соратника, — вздохнула Змеямба, — и хилер ты отличный.

— Но?

— Но все-таки ты бываешь на редкость унылым говном. Я не всегда стреляла людям в бошки. Сначала полжизни потратила на то, чтобы их спасать.

— И что?

— От стрельбы в бошки меньше вреда. Так что отвали со своей сраной говноморалью и дай даме поспать.

Я заткнулся и уставился в окно, хотя за ним только темнота и дождь. Внедорожник медленно едет куда-то по ступицы в воде, ливень сияет, размывая свет фар, кондей и печка молотят на полную разом — сушат воздух, — но стекла все равно потеют. Как Слон различает дорогу в этом потопе, понятия не имею.

В одном Змейса права — у каждого тут своя правда, и нехрен лезть к людям в душу. Она красивая женщина — черные волосы, темные глаза, скульптурной выразительности лицо, — но есть в ней некая ебанутость. Как во всех нас, наверное. Я тоже не образец душевного здоровья.

***

Ехали долго. Темнота, шум дождя и ровный рокот мотора меня убаюкали, я задремал, и, когда машина внезапно подпрыгнула и перекосилась на бок, здорово шарахнулся башкой об стекло. Мотор взревел, автомобиль дернулся туда-сюда, но никуда не поехал.

— Слоняра, блин! — сказал я с укоризной.

Змеямба и Алька повалились на меня. Снайперша вяло ругается спросонья, девочка, взвизгнув, поджала ноги — в салоне плещется прибывающая вода.

— Что «Слоняра»? — недовольно ответил тот. — Ночь черна, как твоя совесть. Съехали в кювет, блин. И ведь почти добрались же, а? Обидно. Ждите здесь, я разведаю.

Он откинул вверх водительскую дверь почти легшей на бок машины и канул за стеной дождя, только свет фонаря мелькнул. Вода постепенно прибывает, штаны уже мокрые целиком, куртка наполовину. Хотя в канаве недостаточно глубоко, чтобы утонуть.

— Вылезайте! — Слон открыл дверь и протянул руку Алиане. — Тут совсем рядом дом.

Дом оказался небольшим придорожным мотелем, заброшенным, как все здесь. В нем сыровато, белье на кроватях пахнет плесенью, обои вздулись пузырями, пол первого этажа разбух и местами вспучился, но определенно лучше, чем снаружи. В холле камин, куда немедленно отправилась лишняя — то есть вся, на которой мы не собираемся спать — мебель. Она паскудно воняет горелым лаком, но одежду просушить можно. У всех, кроме Альки, есть сменная. Ей скинулись: Змеямба выделила свои штаны, которые ей слегка великоваты, я — фланелевую рубашку, которая великовата не слегка. В кладовке нашлись относительно сухие простыни и одеяла, в комнатах на втором этаже даже лягушки еще не квакают, так что устроились комфортно. Вскипятили воды на газовой плитке, заварили сублиматов и чаю, поели. Разговаривать настроения не было, и вскоре разошлись по комнатам.

Алька поскреблась мне в дверь почти сразу.

— Заходи.

— Я просто спросить, Михл, — огляделась она робко. — Ой, или надо «товарищ лейтенант»?

— В неофициальной обстановке лучше просто Док. Мы обычно общаемся по позывным.

— Спасибо, Док. Хотела уточнить — я ведь не обязана с вами… спать?

— Нет.

— Хорошо. Нет, вы не противный, просто…

— Ни со мной, ни с кем-либо другим. В этом отношении у тебя полная свобода. Тем более, что ты несовершеннолетняя. Если кто-то захочет тебя принудить — немедленно сообщаешь мне. Я ему принуждалку без наркоза ампутирую. Ты находишься в моем подчинении, приказать тебе могу я или непосредственно Слон. Но только в вопросах, касающихся служебных обязанностей. Там подчинение абсолютное, без рассуждений. Потому что от выполнения приказов часто зависят жизни других людей. Я могу приказать тебе сдохнуть, но не могу приказать со мной спать. Не ищи в этом логики.

— А хотели бы приказать?

— Нет. Я против сексуальной эксплуатации несовершеннолетних.

— Понятно, Ми… Док. А в чем состоят мои служебные обязанности?

— Пока не знаю. Прибудем в место расположения — определимся. Сейчас я и своих-то не знаю. Это все, что ты хотела спросить?

— Да. И спасибо.

— Не за что. Я тут ни причем, кадровые вопросы решает Слон. За свою личную жизнь не опасайся — спи с кем хочешь, не спи, с кем не хочешь. Обидеть тебя никому не дадут, ты в команде.

— Вряд ли я захочу личной жизни, — вздохнула она. — Я слышала, что бывает приятно, но это не мой случай.

— У тебя пока не было личной жизни. То, что с тобой происходило до сих пор, — не она. Иди спать, у нас еще будет время на разговоры.

Алиана ушла, но вскоре в дверь поскреблась Змеямба.

— Выспалась в машине, — пожаловалась она. — Можно к тебе?

— Конечно, Зме.

— Я не видела тебя, ну, с тех пор… Соболезную, что так вышло с женой. Она была хорошая.

— Да, Зме, была.

— Тебе очень хреново, да, Док? Хочешь поговорить?

— Я до сих пор не знаю, как без нее жить и тем более не знаю, зачем. Но я, наверное, не хочу об этом говорить. Не грузись моими проблемами, Зме.

— Я не гружусь, просто хотела помочь. Я знаю, как трудно быть одной, когда поговорить не с кем.

— А ты почему одна, Зме? Не нашла достойного?

— О, у меня была Большая Любовь. С больших букв БЛ. Но он был женат, — Змеямба улыбнулась. – От любви я наделала кучу глупостей и гадостей, влипла в неприятности, он меня спас и простил, но мы остались просто друзьями. Жизнь раскидала нас по Мультиверсуму. Давно его не видела.

— Все еще его любишь?

— Не знаю. В моем народе сильные чувства редкость, не принято как-то. Ни любви, ни войны. Живем без страстей.

— По тебе не скажешь, — сказал я.

— Мой народ не воюет. У нас даже оружия толкового нет.

— Я думал, твоя винтовка…

— Нет, это как раз подарок от моего БЛ. Прощальный. В общем, я, наверное, единственный человек нашего мира, который выбрал профессией войну.

— И почему? — мы со Змейсой знакомы много лет, но кажется, впервые разговариваем о чем-то настолько личном.

— Долгая история, — тихо засмеялась она. — В молодости моей профессией было всех спасать. Руководила гуманитарными проектами, очень старалась, но все просрала. Потом, когда в нашем мире случился большой кризис, я впряглась — и снова мимо, мир спасли другие люди, скорее, вопреки моим усилиям. Потом я занималась восстановлением и реформами, билась башкой о стену непонимания, пыталась изменить общество, которое не хотело меняться, и добилась только того, что меня все возненавидели. А однажды я убила человека. Это был дрянь-человек, он натворил бы много говна, но мне и в голову не приходило его убивать. Стечение обстоятельств. И вдруг оказалось, что это разом решило кучу проблем. Все то, чего я годами не могла добиться, сделано одним случайным выстрелом. Формально это было политическое убийство, меня окончательно прокляли. Ты знаешь, кто такой Гитлер?