– Что-нибудь не так, Ирочка? – с беспокойством осведомился Маркиш.

– Да нет, ерунда. Визитки куда-то подевались. Давайте, я все напишу на бумажке, – предложила я.

Он протянул мне записную книжку и ручку, я вписала туда свой телефон и адрес, и мы простились самым сердечным образом.

Выйдя из лифта, я не стала открывать дверь, а остановилась на площадке и закурила. Я понимала, что дома сразу начну отвечать на вопросы, обо всем рассказывать, отвлекусь и уже не смогу сосредоточиться на интересовавшей меня проблеме визиток. А мне просто необходимо было понять, куда они могли деваться, хотя я вряд ли смогла бы ответить на вопрос: почему это меня так волнует? Надо было точно вспомнить, где они лежали и не могла ли я их куда-нибудь переложить. Надо вспомнить, как это было... Мне принесла их секретарша Вика. Итак... Вот она мне их приносит, вот я кладу их... Куда я их кладу? И тут меня осенило. Надо же быть такой идиоткой! Разумеется, они были вложены в ту самую записную книжку, а потому никоим образом не могли обнаружиться сегодня у меня в сумке. Казалось бы, теперь можно было успокоиться: записная книжка так или иначе уже сыграла свою нехорошую роль в этой истории, наличие в ней визиток ничего не меняло. Ан, нет, я не только не успокоилась, но завелась еще больше. У меня было странное чувство, как будто я вот-вот узнаю что-то такое, чего категорически не хочу знать. Как будто ко мне со всех сторон подкрадывается какая-то информация, а я ее что было сил отталкиваю и пытаюсь спрятаться. Было немного похоже на страшный сон. При этом Я ни за что не смогла бы объяснить, что имею в виду.

В конце концов я заставила себя встряхнуться и открыла дверь. Мама с Маринкой выскочили мне навстречу. Мы с господином Евреем здорово засиделись – они уже успели начать волноваться.

– Я думала, ты придешь раньше меня, – сказала сестра. – Пришла, а тебя все нет и нет. Мама начала психовать. Я даже подумывала позвонить, но потом представила, как ты там ходишь одна, и тут звонит телефон...

Я мысленно представила себе эту картину и вздрогнула.

– Правильно, что не позвонила, – одобрила я. – Хотя я там была не одна.

– То есть как – не одна?

– Погоди, – попросила я. – Дай отдышаться, сейчас все расскажу.

Мы дружной компанией отправились на кухню. Мама достала чашки, сестра стала заваривать чай. Я сидела, как королева, и соображала, с чего начать. Количество сюрпризов за сегодняшний день превысило все допустимые нормы. Кончив колдовать над чаем, сестра уселась напротив меня и сказала:

– Ну, давай. – Весь ее вид говорил о том, что она готова сидеть хоть до утра, но не упустить ни одной крупицы информации. А у меня, как назло, наступила реакция – мной вдруг овладела полная апатия, язык отказывался ворочаться, хотелось не то спать, не то просто валяться, но так, чтобы никто не трогал и ни о чем не спрашивал.

– Не могу, – вяло проговорила я. – Не знаю, с чего начать.

– Начать с чаю, – посоветовала сестра.

– Может быть, отложим до завтра? – робко предложила мама.

– Какое – до завтра! – возмутилась сестра. – Я ни за что не засну!

– Ты посмотри на нее, – сказала мама. – Краше в гроб кладут.

– Нет, мама, – возразила я, – мне уж лучше сегодня. Сейчас чаю выпью и опомнюсь. Маринка, задавай наводящие вопросы.

– Хорошо, – обрадовалась сестра. – Начнем, пожалуй. Вопрос первый: мама говорит, тебе по телевизору показали кое-что интересненькое...

– Нет, – сказала я. – То есть да, но это было потом. Ну хорошо, в конце концов, какая разница, с чего начинать. Значит, так. Телевизор...

Я помолчала, собираясь с мыслями, и рассказала о таинственных метаморфозах моей цыганки.

– Что ж... Надо звонить этому, твоему... Соболевскому, – задумчиво сказала сестра. – Пусть едут в Останкино, достают пленку, остальное – дело техники. В первый ряд, кстати, могли быть какие-нибудь именные пригласительные... Тогда это вообще – раз плюнуть. В общем, они разберутся. Надо ее все-таки найти, эту Азу, и понять, в чем дело.

– Соболевский такой же мой, как твой, – отпарировала я. – И звонить я ему не буду.

– А кто у нас смугленьких любит? – съехидничала Маринка. – Сама же говорила: он такой, он сякой... Ну ладно, если серьезно: почему ты не хочешь звонить?

– Ты бы видела, как он на меня смотрел, когда я о ней заговорила! Как будто я из Кащенко сбежала. Не хочу больше’

– Понятно, – кивнула сестра. – Но тут все-таки другое дело. Ты укажешь на конкретное лицо.

– Ну да, а он и слушать не станет! Или станет... Найдут они эту девку, а она, само собой, скажет, что знать ничего не знает и ни в каком Никитином дворе в субботу не была. Хватит с меня тех двух красоток.

– Нужно устроить вам всем очную ставку, – без особого энтузиазма сказала Маринка.

– И на этой очной ставке я снова окажусь в дураках! – отрезала я. – Они все скажут, что друг друга не видели и меня, разумеется, тоже. А если у меня галлюцинации, то надо ходить к врачу, а не в прокуратуру. Ты лучше скажи, у тебя есть какие-нибудь идеи? Кто она, по-твоему, такая?

– Шут ее знает! – сестра виновато пожала плечами. – Не могу понять. Может быть, какая-то чокнутая поклонница придумала способ отваживать от Никитиного дома девиц? Знала, что похожа на цыганку, и решила эксплуатировать свою внешность. Оделась, как цыганка...

– Постой, – перебила я. – Про цыган я тебе сейчас еще кое-что расскажу. Нет, тогда надо начинать с господина Еврея...

– Ну и ну! – только и сказала Маринка.

– Да-да, с господина Еврея! И не смотрите на меня, ради бога, как на ненормальную. У Никиты в квартире был тот самый агент из Израиля, который приходил к нему в субботу. Ах да, я же про это еще не рассказывала, и про телефонный звонок – тоже... Нет, так я совсем запутаюсь. Субботу пока оставим. Один из тех агентов, которые, по словам Антона, исчезли, был сегодня вечером в квартире у Никиты.

– Зачем? – оторопела сестра. – И как он туда попал?

– Точно не знаю... Как-то сумел открыть. У него явно опыт. Но он не грабитель, нет. Скорее сотрудник спецслужб, который на старости лет сменил специальность. А зачем он там был, сейчас расскажу.

Я подробно изложила историю нашего с Маркишем знакомства и пересказала весь разговор в деталях. Когда я дошла до маркишевского цыгана, Маринка беспомощно развела руками и сказала классическое:

– Не может быть.

– Ну, знаешь! – возмутилась я. – Этак я и сама могу. «Не может быть»! Ты у нас Холмс или кто? У тебя должна быть концепция. У тебя есть концепция?

– Нет – так будет! – безапелляционно заявила сестра. – Твое дело – рассказывать. Ты ведь не все рассказала?

– Не все, – согласилась я. – Какое там! Не исключено, что я знаю фамилию этого цыгана, хотя, может, конечно, это не он... Значит, так, отъезжаем на несколько часов обратно.

– Погоди, не отъезжай, – попросила Маринка. – Сначала скажи: ты не пробовала найти бумажку с «лингвистическим вопросом»?

– Конечно, нет. Во-первых, когда он вылез из шкафа, я от ужаса все забыла. А во-вторых, даже если б я не забыла, все равно мне не захотелось бы искать при нем.

– Принимается, – кивнула сестра. – Теперь отъезжаем, как ты предлагала, на несколько часов назад...

– И попадаем ко мне на службу, – закончила я. – А на службе разворачивается следующий сюжет...

Я начала пересказывать нашу с Лилей беседу и снова, как в игре «горячо–холодно», только я дошла до первого Никитиного разговора по телефону, как будто кто-то сказал мне: тут – горячо, и меня охватило то же противное ощущение, что какая-то информация, от которой я упорно прячусь, вот-вот меня настигнет, и информация крайне неприятная.

– Так что не исключено, что фамилия этого цыгана – Потемкин, – договорила я, стараясь подавить это странное ощущение.

– Маринка, ты что?

Сестра застыла, не донеся чашку до рта и вперив неподвижный взгляд в пространство.

– Что случилось? – дрожащим голосом повторила я.

– Потемкин, Ирочка, – медленно проговорила сестра, – это князь Потемкин Таврический, фаворит Екатерины Второй, счастливый соперник Орлова... Одно из двух: или Никитин телефонный собеседник и правда был Потемкин по паспорту, или...