Я засунул диск в проигрыватель. Тотчас же в комнате послышались первые ноты «Лейлы» в ре-миноре. Во мне поднялась волна ностальгии: казалось, будто я вернулся на двадцать лет назад. Сейчас меня не удивило бы, если б в комнату вошел Рафаэль, изображая, будто подыгрывает на гитаре. Помню, в юности он старательно воспроизводил аккорды к «Кокаину» или «Ключ к шоссе» на старомодном «Гибсоне»[5], купленном по случаю.

Однако к чему это? Кто-то знал подробности жизни Рафаэля, и этот «кто-то» пытался послать мне весточку. Но какую?

Музыка, уводящая слишком далеко в прошлое, начала меня раздражать, и я сердитым движением выдернул диск из лазерного проигрывателя. Положив его в коробку, заметил, что картинка, где подписано название альбома, немного смещена. По всей вероятности, это был не оригинальный диск, а копия.

Тотчас же бросившись к компьютеру, я без труда нашел то, что и предполагал. Кроме аудиофайлов, которые были записаны поверх других, на диске имелся видеофайл, который я открыл одним щелчком мышки.

С самого начала я понял, что фильм не был снят на современной портативной видеокамере, а переписан с кассеты, причем совсем недавно. Сняли его по крайней мере лет пятнадцать назад, так как в начальных кадрах моему брату не больше двадцати пяти лет. В кадре Рафаэль не был один: он целовал какую-то женщину примерно своего возраста. Судя по страстности поцелуя, они, должно быть, очень любили друг друга. Крупный план и поцелуй длились секунд двадцать. В течение этого отрезка времени ничто не позволяло догадаться ни о том, где это происходило, ни о том, кто держал камеру.

Эпизод резко оборвался. Вид горы, ущелья. Камера немного дрожит, затем исполняет нечто вроде неловкой панорамной съемки луга. Должно быть, снимали весной: розовые и голубые цветы чертополоха наводняли зеленое пространство луга. Цвета были немного поблекшие: фильм, без сомнения, был не самого лучшего качества.

Интересно, это снимали в Пиренеях? Неподалеку от Котре? Я хорошо знал окрестности, но в фильме не было ничего, что могло бы навести меня на след. Тем не менее интуиция подсказывала мне: это где-то рядом.

Снова крупный план. В центре кадра двое, но Рафаэля там нет. Сидя на огромной скале около ручейка, женщина и ребенок смотрят в направлении камеры. Молодая женщина та же, что и в предыдущем эпизоде. На ней джинсы и футболка цвета морской волны. Женщина определенно красива: ее каштановые волосы заплетены в две толстых косы, перекинутые вперед. Черты лица тонкие, хорошо прорисованы. В этом буколическом пейзаже у нее счастливый сияющий вид. Маленькому мальчику рядом с ней, должно быть, два или три года. Он как две капли воды похож на – как я полагаю – свою мать. Но может быть, это лишь иллюзия из-за того, что они сидят рядом. Смеющийся мальчишка тычет пальцем в сторону камеры. Кто сейчас за нею? Мой брат?

Единственное, в чем я сейчас был уверен: передо мной монтаж, сделанный для совершенно определенной цели. Время шло. Камера, казалось, намертво приклеилась к этой паре. И снова я испытал ту же уверенность, что и при виде брата, целующегося с этой женщиной. Я сказал себе, что человек за камерой, несомненно, отец ребенка и друг этой женщины. Если это так, то у моего брата есть сын, а у меня – племянник.

Следующий эпизод. Внутреннее убранство дома или, более вероятно, квартиры. На этот раз изображение совершенно неподвижно. Должно быть, камера поставлена на что-то вроде треноги. Интерьер довольно современный. Мебели мало, оформление тоже в духе минимализма. Внезапно я понял, что это Рождество. С левой стороны экрана елка – рахитичная, но искусно украшенная. Освещение на редкость скудное. Можно подумать, что это блеклое изображение снято старым «полароидом». На экране компьютера снова собрались все трое героев этого странного фильма: мой брат, положивший руку на плечо молодой темноволосой женщине, и их малыш. Они сидят на бархатном зеленом диване. Ребенок занят тем, что открывает подарки; он возбужден, в глазах у него самое неподдельное восхищение. Родители смотрят на него с таким же изумленным видом. Мать немного помогает малышу открыть пакеты. У моего брата довольный вид.

Я неподвижно застыл перед этими ошеломляющими картинами, будто внезапно разучившись испытывать чувства. Перед моими глазами происходило слишком много всего. Для кого-нибудь другого эти сцены показались бы самыми обыкновенными, если не сказать скучными. Однако во мне они подняли целую бурю эмоций. Как мой брат так долго мог скрывать существование этой женщины и их сына?

Но вдруг новый эпизод… Я еще не знал, что это последний. Снова луг, окруженный горами. Снова смеющиеся лица женщины и ее ребенка. Но внезапно кадр застыл на изображении, которое теперь стало казаться неуместным и наводящим тревогу. Я сказал себе, что сегодня эти двое, возможно, мертвы…

Затем на экране возникла надпись крупными буквами. Три слова, которые с трудом дошли до меня и которым было суждено перевернуть мою жизнь:

ВИНСЕНТ, ЗАЩИТИ ИХ!

Ницца, Приморские Альпы

Загорелся зеленый свет, и Жюстина тронулась с места. Асфальт скрипнул под колесами. «Рено Сценик» перестроился в первый ряд справа и двинулся вдоль автовокзала – массивного бетонного здания грязно-серого цвета. Через сто метров от него новый светофор мигал желтым светом, грозящим смениться на красный. Это произошло в то самое мгновение, когда Жюстина смело нажала на акселератор. Проехав пятьдесят метров, она припарковала свою машину перед металлическим ограждением стоянки для двухколесного транспорта – своего рода второй въезд в лицей, проезжать через который на территорию позволялось очень немногим.

Субботним утром в самом центре Ниццы перед самым престижным лицеем города не прошло бы и двадцати минут, как неправильно припаркованная машина была бы выслежена полицией и отправлена на штрафную стоянку. Но Жюстина решительно вышла из машины, одернула кожаную куртку и перешагнула через одну из металлических дуг, составлявших ограждение. Перед нею возвышался огромный, отделанный белым камнем фасад лицея Массена. В архитектуре здания не было ничего чересчур упорядоченного и однообразного: напротив, она удивляла оригинальностью и смесью разнообразных стилей. Выпуклые стены сменялись вогнутыми, маленькие ниши сочетались с черепичными крышами, восточными фризами и уж вовсе фантастическими украшениями. Чтобы стена фасада не казалась излишне классической, ее оживляла округлость, характерная для барокко или фантазии в итальянском духе, как если бы неожиданные изгибы только что нарушили картезианство ансамбля.

Посредине здания подобно минарету возвышалось на двадцать метров над землей то, что было известно под названием «Башня с часами».

Лейтенант Жюстина Неродо из уголовной полиции вошла через узкую дверь, предъявила полицейское удостоверение церберу, охраняющему эти места, а затем вошла во внутреннюю калитку из кованого железа. Глядя на эту нелепую, крохотную входную дверь и странную калитку, можно было подумать, что находишься в тюрьме. Неужели здесь действительно поставили целью помешать людям входить и выходить?

При своем росте в метр семьдесят пять, с тонкими и стройными ногами, Жюстина не осталась незамеченной. Телосложением она напоминала скорее бегуна-спринтера: такая девушка не вызывает желания завести с ней легкую интрижку. Она обладала особым типом красоты, который сразу же обращает на себя внимание: овальное лицо, волосы цвета гагата, матовая загорелая кожа, которую она унаследовала от антильского дедушки. Собственно говоря, Жюстина не являлась метиской. Ее можно было принять за одну из дочерей юга, которые имеют обыкновение проводить время на солнце. В этой недосказанности, состоянии «между» многие находили особое очарование: одним словом, у нее была далеко не самая распространенная внешность.

Под солнечными часами на входе в здание Жюстина заметила латинскую надпись, которую не смогла перевести: Nimium ne crede colori[6].