И слава богу. Единственное интересное место, которое он мог вспомнить, пока они спускались по ступенькам клиники. До автобуса оставалось четыре часа. Первой мыслью Чесса было оправиться на автовокзал и хотя бы там спокойно посидеть-поработать. Однако последние слова доктора всё ещё крутились в голове.

Она никогда не жаловалась, нет. Но теперь Чесс признал, что действительно был невнимателен. Что она видела в Моргантауне, чем увлекалась? Ну да, занималась музыкой в арт-центре при университете, куда перевелась из своей русской музыкальной академии. Говорила, что нравится, но…

Однажды он заехал за ней чуть раньше, чем они договорились. И чтобы не скучать в машине, пошёл искать её класс. Ему указали подвальный этаж, где он долго открывал дверь за дверью, находя за каждой точно такое же маленькое помещение без окон, с точно таким же чёрным пианино. В этом было что-то параноидальное. После десятой пустой кельи с молчаливым близнецом-пианино он бросил поиски и выбежал на улицу. Натали ждала у машины. Он пошутил насчёт клаустрофобии. Она ответила, что для занятий музыкой самое главное – тишина.

И так во всем: сплошные загадки, которые он до сих пор как-то ловко игнорировал. Прав, прав этот доктор с фломастерами.

В оранжерее он сразу повёл её к орхидеям. «Какая красота! Я таких никогда не видела!…» Но теперь обострённое внимание Чесса было не так легко обмануть: орхидеи ей не понравились. Однако он заметил, как в следующем парнике она прямо-таки бросилась к каким-то невзрачным цветочкам, больше похожим на сорняки – мелкие голубые крестики с жёлтым кружком в центре. Она даже погладила их. На выходе Чесс немного отстал, чтобы спросить название цветка у смотрителя.

Пока они бродили по оранжерее, он вспомнил о музее Карнеги-Мелона. И опять согласие Натали его не обмануло: у бетонного куба музея она едва заметно поморщилась. Он предложил забить на музей, под предлогом того, что пора перекусить.

Место выбирала она. С виду вполне обычный маленький ресторанчик, но в меню нашлись «блинз». Это привело её в восторг. Она сказала, что это, несомненно, знак: они гуляют в верном направлении.

Тоска по родине? После обеда Чесс аккуратно, почти случайно вывел её к русской церкви. Натали оставила церковь без внимания. А как насчёт Собора Знаний? Предложение подняться в купол было встречено с интересом… но наверху, разглядывая Питсбург с высоты птичьего полёта, она вновь заскучала. Зато, когда вышли, показала Чессу странную девицу, вздумавшую позагорать в октябре под самыми стенами небоскрёба: «Смотри, какой смешной купальник!»

Ну конечно. Одежда, вечное развлечение женщин! Чесс перебрал в уме несколько известных магазинов. Нет, не то. Он не знал, почему, но уже чувствовал, что в отношениях Натали с окружающим миром есть свои принципы. Большие сверкающие магазины с пластиковой вежливостью продавщиц – нет, не пойдёт. Что-то другое…

Он улыбнулся, взмахом руки остановил жёлтое такси: «На блошиный рынок!». Водитель-негр со множеством косичек сверкнул зубами в ответной улыбке. Двигатель и Боб Марли запели в унисон.

Это было прямое попадание. Она останавливалась у каждого прилавка-развала, вытаскивала одну за другой всякие безделушки, веселилась как ребёнок. Но покупать ничего не позволяла. Вскоре Чесс и сам понял, что ей достаточно лишь увидеть вещь, покрутить в руках, как очередное подтверждение своей загадочной картины мироздания – и можно идти дальше.

И только когда она выудила из очередной разноцветной груды коричневое индейское платье, расшитое бисером и маленькими зеркальцами, и долго не отходила он него, теребя какие-то завязочки, встряхивая подол – он вытащил бумажник и заплатил не торгуясь. Импровизированная примерочная из двух кусков белого полиэтилена на минуту превратилась в театр теней, но он почему-то не сомневался, что сегодня она уже не снимет это платье. Солнечные зайчики бежали за ними до самого автовокзала.

В автобусе они болтали – о жизни вообще и о том, что пролетало за окном. Она рассказала, что в России осенняя листва совсем другого цвета, более равномерная смесь жёлтого и красного. А здесь октябрьский лес очень контрастный, и главное, в нём есть вся палитра. Особенно её восхищали фиолетовые деревья.

Он в ответ заявил, что хочет выучить названия цветов на русском, и она стала называть их, показывая на пролетающих мимо деревьях. Деревьев было много, Чесс путал слова, и они со смехом начинали всё сначала. Потом Натали сказала, что можно запоминать по порядку в цветовой гамме, где «каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Это было ещё трудней и ещё смешней, Чесс запомнил только фазана, потому что фиолетовые деревья радовали Натали больше всего, и показывая за окно, она неизменно выделяла их голосом: «Каждый… охотник… охотник… желает… каждый… желает… желает… фазан!»

Через час она уснула у него на плече, а он продолжал отрешённо глядеть в окно, точно в калейдоскоп. Где-то на задворках сознания копошилась мысль о том, что надо бы достать ноутбук и заняться фильтром. Но в конце концов он решил, что достаточно повозился сегодня, проколов как будто нет, можно и отдохнуть.

Да и вообще, с чего он так подсел на эту работу… «Почему ты видишь только плохое?» За всё время, что они были вместе, Натали говорила ему эти слова раз сто. Но только сегодня он осознал, что так оно и есть. Он слишком увлёкся борьбой с электронным мусором, а ведь начинал-то с противоположного! Его программа-секретарь собирала полезное, а не охотилась за вредным.

Вот Мэттью и Джон – другое дело. Они давно помешаны на спаме. Джон даже какую-то собственную религию на этой почве придумал, и при любом удобном случае старается рассказать, что каждый человек после смерти превращается в мусорную почтовую рассылку. «Знаешь, почему их называют «спам»? Так называлась ветчина, которую рекламировали в Монти-Пайтоне. А что такое человек в гробу? Это тоже ветчина, гы-гы!»

Шутка, конечно. Но вполне отражает образ мышления этих ребят. Ну ничего, вот сдадим «Маугли», а там уже можно поставить вопрос ребром – или мой проект, или до свиданья…

# # #

–Эй, сони! Моргантаун! Ваша остановка?

Усатое лицо водителя «Грейхаунда» повисло над ними во мраке. Надо же, чуть не проехали. Чесс поблагодарил усатого, разбудил Натали, и они вышли.

При свете тусклых фонарей лёгкое дневное настроение быстро улетучивалось. И зеркальца на платье Натали поблёскивали как-то зловеще. Да ещё этот дурацкий сон в автобусе… Ему приснились фазаны. Они садились на деревья и свешивали с ветвей большие фиолетовые лапы, неотличимые от листьев, так что разглядеть птиц на дереве было невозможно. Но во сне Чесс знал, что фазаны там, они сидят замаскированные в листве и чего-то ждут… Бред.

Дома они выпили чаю с купленными в Питтсбурге пирожными, а потом Натали зачем-то решила переставить все цветы в доме. Чесс понимал, что у неё, в отличие от него, хорошее настроение никуда не делось, и это нормально, вот только вся эта беготня из комнаты в комнату с горшками и с комментариями про цветы, а ему бы сесть наконец в тишине да заняться работой, раз уж время в дороге потратил так бездарно…

Он вздохнул, вынул ноутбук и пошёл на веранду. И через пять минут понял, что лучше бы не ходил. Лучше бы лёг спать и узнал об этом завтра.

«Маугли» глючил. Он отфильтровал два настоящих личных письма. Причём переместил их не в «Подозрительные», а прямо в «Мусор». Чесс проглядел логи и убедился, что сбой серьёзный. И непонятно, в чем.

Дверь скрипнула, по веранде пробежали отблески электрического света. Опять эти зеркальца…

–Ты переживаешь, что не успел доделать работу? – Она подошла сзади и положила руки ему на плечи.

–Пустяки. – Чесс опустил ладони поверх её маленьких кистей, легонько пожал их и убрал со своих плеч. – Иди спать.

–Всё будет хорошо! – Она продолжала стоять за спиной. – Сегодня был такой чудесный день! Я увидела это платье и сразу поняла, что мы не зря поехали. Это знак. Мы всё делаем правильно.