– Ладно я, ты знаешь мои отношения с мамой. Да и в Перми мне не нравится. Но у тебя ведь всё в порядке. Будь я на твоём месте, я бы обязательно…

– Заткнись сейчас же.

– Почему? Я просто…

– Ты просто сейчас закроешь рот. Точка, – он говорил громко и грубо.

– А чё ты меня затыкаешь, охреневший?! Пришёл довольный, радостный, а сейчас огрызаешься, хотя я просто задал вопрос о семье. Что мне, и спросить уже нельзя?

– Я клянусь, если ты ещё раз поднимешь эту тему, я тебе все зубы выбью, а потом обратно вставлю.

– Ну попробуй, раз хочется мне рожу начистить просто так! Хотя ты знаешь, что я ни единого плохого слова тебе не сказал. Хочется помахать руками как быдло, без повода – вперёд! Дерзай!

Мне стало ужасно страшно. Матвей покраснел, не отводил от меня взгляда и быстро дышал, но спустя пару минут всё же опустил глаза, полные гнева. Да и я немного успокоился. Поначалу меня бесило, что он просто так решил права качать, но сейчас этот спор был просто бессмысленным. А нужно ли тогда его продолжать? Не люблю с ним ссориться. В голову пришло осознание, и я сказал себе: “ты с ним в Москве с самого начала. Этот человек помог тебе с жильём и регулярно помогает, и не только с квартирой. И начинать драку по такому тупому поводу…”.

– Извини.

Немного переминаясь на стуле, он отвёл взгляд сначала на окно, потом на дверь комнаты, после чего наконец посмотрел на меня с улыбкой.

– Да ладно, проехали. Чёт я погорячился. Работа, сам понимаешь. Не оправдание, но когда приходит какая-нибудь блондинка в салон и даже не может сказать, что не так с машиной, я как будто…

– Не продолжай. Я понимаю.

Удар в плечо был не сильным, но душевным. На столе лежал полиэтилен от сосисок, а в комнате стало очень душно.

– Пойду, окно открою.

Как только я встал, снизу постучали, кажется, шваброй по потолку.

– Кому-то не нравится, что мы шумим.

– Да и плевать, – улыбнулся я, громко топнув по полу назло.

Матвей рассмеялся. Стоило мне сделать ещё один шаг, как стук снова раздался. Я ответил им тем же, и на этот раз не один. Гулким эхом послышался крик снизу, и я расслышал слово “полиция”, когда открывал окно. Квартира проветривалась, свежий воздух бодрил, проходя тонким потоком под носом. В комнате стало легче дышать, небольшой сквозняк посвистывал в коридоре. Вероятно, окно у Матвея тоже было открыто. Как бы бумаги со стола не сдуло. И тут я вспомнил:

– Слушай, – сказал я, – тебе там письмо пришло, я на стол положил.

– Да? От кого?

– Не знаю, от какой-то Лениной М.Д. Знаешь её?

Улыбка пропала. Медленно постукивая пальцами по столу, он продолжил смотреть на стол, будто искал какой-то ответ или набирался сил.

– Ты…

–В порядке. Засиделись мы с тобой! – он резко встал, взглянул на часы и поправив футболку. – Завтра тяжёлый день, да и тебе надо на работу, так что будем ложиться спать, – последние слова он говорил, стоя в проходе. – Подумать только, Лёха идёт на работу! Расскажу – не поверят.

– Очень смешно.

Пока он разувался у себя в комнате, закрыв дверь, я остался сидеть на кухне.

Глава 3

Всю неделю я работал на рынке у Вазгена. Это был очень тяжёлый труд, о котором я и представить не мог: стоишь 10 часов на морозе, смотришь на каждого покупателя так, будто он вот-вот подойдёт и что-нибудь возьмёт, но, увы, они только смотрели, задавали вопросы и уходили. Зато заработок был стабильным. Дядя Вазген, как я его называл, платил мне долю с того, что продал за день. Чаще всего это были жалкие 80 или 120 рублей, но мне хватало. Почему жалкие? Да потому, что сам Вазген получал куда больше. На одной свинине зарабатывал в день почти пол косаря, а мне он даёт только пятую долю. С другой стороны, ларёк нужно на что-то содержать, так что я могу его понять.

– Послушай старика, Лёша, – говорил он за очередным перерывом на чай, сидя в пластиковом кресле за дачным столиком. – Если ты думаешь, что “Вот, я такой молодой, крутой, смогу всей Москве продать мясо, у меня деньги будут сыпаться с неба, мамой клянусь!”, то ты очень глубоко ошибаешься, дорогой. На меня посмотри! Там я продаю корову, тут – куриц парочку, и это неплохие деньги, поверь. И стоишь ты с деньгами, две тыщи рублей держишь, и звонишь домой, говоришь: “А ну, жена, открывай коньяк, я деньги домой принёс!”. А потом ты приезжаешь… За квартиру – плати, за машину – плати, за ларёк – плати, и остаёшься ты с одной копейкой в руке.

Я немного удивился.

– Да-да, представь себе. Я уже третий месяц в дырявых ботинках торгую, а карман куртки – вот! Дырка огромная. Перчатки б ещё достать где-нибудь. Говорю своей, чтоб сшила, а она ни в какую.

– Почему? Не хочет?

Дядя Вазген помотал головой и поджал губу, после чего сел поудобней.

– Когда я только познакомился с Майей в Тбилиси, она была одна такая красивая, как роза в маковом поле. Талия – лоза, взгляд – хищной кошки, шея – ну лебединая, а волосы – ох, вспоминаю… но, – он пригрозил мне пальцем, – гордая, как орёл. Ни одному молодому грузину не давала пройти мимо: всех околдовывала своими чарами.

– И вас тоже? – я подлил дяде Вазгену чай.

– Да я был влюблён в неё по уши! Я даже спать не мог, не думая о ней. Просыпаюсь – она в голове. Уезжаю на работу – а она рядом со мной сидит, – тут Вазген замахал руками. – Даже когда я с каким-то бараном на дороге столкнулся и готов был его разорвать, она передо мной стояла.

У меня не получилось сдержать смех.

– Вай, я тебе не анекдот рассказываю! Обижаешь старика.

– Простите.

– Так вот: женщина она была неприступная! О-о-о… Ты к ней с цветами подходишь, а она – ничего. Вообще не реагирует! Ты у неё под окном с гитарой стоишь в дождь, а эта ягодка даже послушать не выйдет. Корзины с фруктами у порога дома оставляешь – нетронутые. Даже груши не взяла, представляешь?

– И всё же, Вазген Тигранович смог покорить её своим обаянием?

Он хитро улыбнулся.

– Не поверишь, я почти сдался.

– Да вы шутите! – воскликнул я.

– Веришь или нет, но спустя месяц ухаживаний и долгих попыток захватить эту женщину, я готов был опустить руки. Помню, как вчера: сижу на пороге дома и на луну смотрю. Воздух был тёплый, на холме стоял запах вина. Тут, вижу, она мимо меня проходит. Красивая и гордая. И думаю: а, ладно. Видимо, не судьба. Продолжаю сидеть, никого не трогаю. Шарф закинула на шею, значит, – Вазген изобразил замах, – и продолжает идти.

– А вы что?

Он откусил бутерброд и продолжил пить чай. Как так аппетитно можно есть обычный бутерброд? Видно, он увидел, как жадно я на него смотрю. Он раскрыл сумку, лежавшую за спиной и, вытерев об рукав куртки, протянул спелое яблоко.

– Да бери, бери. Высший сорт: из дома принёс!

Я нехотя взял и надкусил.

– М-м-м… Очень сладкое.

– А я о чём говорил? Домашнее, – довольно добавил дядя Вазген, после чего продолжил. – Ну, она уже почти прошла, а я проклинаю себя, что вообще повёлся на эту женщину. За что мне такое наказание? И тут, когда я уже собирался уходить, она разворачивается и подходит ко мне. Я и дверь закрыть не успел, как она спросила: “Почему ты на меня не посмотрел? Я же специально сегодня мамин шарф надела!”.

Я понимающе закивал головой.

– Вот тогда-то я и понял, что она того стоит. Молодость у нас была горячая. И ругались, и мирились, и отец её со мной дрался. У-у-ух! Но посмотри на нас: живём счастливо, на кольцевой в двушке с тремя детьми. Две девочки-красавицы, Мая и Ева, и сын Давид. Моя гордость!

– Да у вас руки красные! Может, купите перчатки?

Вазген посмотрел на свои красные ладони, сунул руки в дырявый карман, затем встал и повернулся ко мне.

– Послушай старика, Лёша. Некоторые вещи гораздо дороже, чем перчатки, – он подмигнул и ушёл к своей машине.

Сегодня день стоял особенно морозным: я буквально чувствовал запах холода. Держа платок под рукой, я периодически вытирал красный нос. Дышал я через рот, причём прерывисто, в груди стояла неконтролируемая дрожь, от которой стучали зубы, а ноги окоченели от ветра, царапающего лицо. Я сидел на стуле, спрятав руки в карман и стараясь не делать лишних движений. Хорошо, что сегодня на мне была шапка, иначе мои волосы превратились бы в сосульки. Зато на небе не было ни единого облака: солнце светило ярко, отражаясь в окнах. Сзади меня слышался хруст льда под ногами спешивших на работу прохожих. Вдруг один из зевак поскользнулся, на мгновение завис в воздухе, смешно вскрикнул, а потом начал стонать от боли. Как говорил мой папаша, “если и падать – только на спину. Упадёшь иначе – сломаешь что-нибудь, а на спину – сколько угодно”.