Глава 1

Будь моя воля, я бы не просыпался вообще. Обычно, когда встаёшь по утрам, чувствуешь себя живым мертвецом: голова толком не соображает, глаза слипаются, нет сил, чтобы встать. Всё какое-то мутное, неживое, словно в каком-то вакууме находишься и не можешь понять, что должен чувствовать. И должен ли вообще? Приоткрыв глаза, я, как всегда, увидел пустой белый потолок, покрытый потрескавшейся штукатуркой, и небольшое пятно плесени в углу комнаты. Центр потолка украшал большой хрустальный шар с розочками и снежинками, на дне скопилась копоть с пылью, закрывающая обычную цокольную лампочку. Освещение от лампы всегда было тусклым, но теперь оно и вовсе потеряло смысл. С потолка капало: глухой чёткий звук падающих на дешёвый паркет капель раздавался по четыре-пять раз за пару минут. Подушка пахла потом. Мизинцем нащупав небольшую дырку в пододеяльнике, я расковырял её ещё сильнее и перевернул одеяло. Утренний холод, выходивший из коридора, ласково касался торчащих пяток. Укутавшись сильнее, я поджал ноги к телу и зажмурил глаза, пытаясь вернуться в свой сон или, по крайней мере, вспомнить его. Ненавижу такое состояние, когда проснулся не до конца, но уже и не спишь. И что, спрашивается, мне делать, если я не могу ни встать, ни заснуть? Стена с драными зелёными обоями казалась уже привычной. Нежный салатовый цвет давно выгорел и стал напоминать скорее окраску мусорок во дворах. Узоры давно перестали смотреться гармонично, виднелись яркие полосы от царапин, оголяющие белые стены. Один из прорезов был на уровне моей кровати. Получился бы отличный тайник для секретных записок!

Я услышал, как медленно, но очень громко проехала за окном машина. Сначала мотор нарастающе ревел вдали от подъезда, затем колёса чиркнули об асфальт и встали на лёд, раздался звук выпавшей детали, дальше – удар! Хлопок двери, шаги по снегу, крики, обвинения в сторону “крашеной блондинки” и, наконец, вонзание лопаты в сугроб, домофон, открывающий дверь. “Чё, Сергеич, опять в сугроб врезался?” Тяжёлый вздох, “Ты вместо того, чтобы ёрничать, лучше бы помог, лодырь!”, “Раз, два, взяли!”…

Глаза были сухими, когда я протёр их руками. Хотелось лежать на спине вечно, но нужно было начинать этот день. Я сел и свесил ноги на шершавый паркет, с которого давно сошел весь лак. Кровать скрипнула подо мной. След от кофе на стене возле рабочего стола, едва различимый за бумагами и пустыми упаковками Ролтона, напоминал какую-нибудь экспозицию современного художника. Будь пятно на холсте – смотрелось бы красивей. В комнате не было ничего чистого. Тут не делали уборку аж с 2002, а про ремонт – вообще молчу. Старый пыльный плед, свернутый в рулон, советский сервант с тонкими ручками, старые кассеты для видеомагнитофона, куча хроники… Да мои разбросанные вещи выглядят более опрятно. Жаль, квартира не моя: давно надо тут навести порядок.

В квартире было настолько холодно, что бежевые шторы с розочками слегка окаменели. Я взъерошил волосы, крепко зевнул и начал собираться. Белые носки, лежавшие под стулом, были дырявыми, но от них воняло меньше всего, чего не скажешь о моих чёрных пятках. В углу кровати лежала одежда. Мятая старая майка с рисунком из московского зоопарка… Даже не знаю, что на ней было нарисовано. Я её надел, расправил (надо же быть похожим на человека, идя в институт), а затем взял со стула широкие тёплые джинсы, которые не мог носить без ремня: слишком большие.

Пока одевался, замерз настолько, что зубы начали стучать. Кинув портфель на кровать, хотел собраться, но отвлёкся и выглянул в окно. Под угрюмым тёмно-серым небом хрущёвки выглядели особенно потрёпанно и печально, словно собрание стариков на поминках российской действительности. Облезлая коричневая краска, бросающиеся в глаза красные кирпичи, дешёвые хрупкие стёкла, тонкие жёлтые трубы с газом, тянущиеся к крышам. Огромные сосульки с лёгкостью могли убить человека, но кому какое дело? Крыша, уверен, где-то да протекает, ведь качество домов, подобных моему, частенько хромает. Начиналась метель, маленькие хлопья снега ложились вдоль улиц, застилая пешеходные дорожки. На площадке играли дети. Один мальчишка, одетый в синие вельветовые штаны, жёлтую шапку с помпоном и красные варежки, делал снежного ангела, искренне смеясь и наслаждаясь процессом. Девочка была в розовой куртке, а из-под капюшона выглядывали две тёмные косички. Скатившись с горки, она подняла руки и помахала маме, сидевшей на лавочке. Все улыбались.

Среди всей дорогой техники именно старый советский чайник, походивший на музейный экспонат, кипятил воду лучше всего. Пар от горячего чая двигался волнами вверх. На льняной скатерти образовалось очередное круглое пятно. Напиток был крепким и горячим. Будь он ещё сладким, было бы вообще замечательно. В холодильнике стоял ужасный запах, и не из-за испортившихся продуктов, а из-за его возраста. Зато в морозилке были пельмени, но они хранились на экстренный случай, а в нижнем ящике находилась аптечка. Правда, единственное, что я мог взять оттуда и применить по назначению – бинт и активированный уголь. К остальным препаратам нужно было внимательно читать инструкцию. У старой плитки, стоявшей возле деревянного стула со спинкой, висел пакет с пакетами, рядом с которым лежала целая куча непонятных вещей: походные клетчатые переездные сумки, которые остались с маршрута “Пермь – Москва”, потрёпанные сапоги, кожаная куртка, из кармана которой торчал билет на электричку, спортивная олимпийка синего цвета с белыми полосками вдоль швов, балетки сорок второго размера… Виднелся даже рукав свадебного платья – всех вещей не перечислить. Они были наложены друг на друга большой кучей, можно было хоть домашнюю свалку организовывать. Вещи никому не были нужны, но и выбрасывать их было жалко. Вдруг что-нибудь пригодится рано или поздно?

Отставив в сторону кружку с плавающими на дне чайными листами, я стал глядеть в окно на солнце, которое едва-едва проглядывалось сквозь тучи. Затем я услышал шум из коридора, и на кухню вошел мой сосед Матвей – невысокий темноволосый парень двадцати пяти лет. Вьющиеся локоны падали ему на глаза, скрывая небольшую родинку под левым уголком рта. Лоб у него был округлый, нос прямой, подбородок острый, глаза тёмные, губы строгие и вытянутые, веки из-за зимней сессии были опущены. В общем, лицо человека, который позовёт тебя играть в хоккей палками и консервной банкой, а затем будет учить, как правильно это делать. Несмотря на низкий рост, он выглядел достаточно подтянуто: широкие плечи, в меру мускулистое телосложение, уверенность в каждом движении. Одет Матвей был в белую майку без рукавов, из-под которой на груди выглядывали тёмные волосы и металлический крестик. Из кармана серых спортивок торчала газовая зажигалка для плиты, а чёрные трикотажные носки, купленные на рынке, дополняли образ типичного добряка, который и гвоздь в стену забьёт, и машину починит. Он подвинулся к столу и тяжко выдохнул. Его взгляд был направлен в пустоту. Было видно, что его что-то беспокоит.

– Чай? – Я протянул ему кружку.

Он посмотрел на меня, молча кивнул, перевел взгляд на стол, затем взял кружку с чаем, потряс ею и отставил в сторону. Видеть Матвея Полянского без улыбки мне было жутко непривычно.

– Ты чего такой кислый?

Он будто не замечал меня. Хоть я и не любил, когда Матвей постукивал пальцами по столу, но по грустному выражению его лица я понял: что-то случилось. Но затем, моргнув, он откинулся на стуле, сел более вальяжно, закинул обе руки за голову, закрыл глаза, сделал глубокий вдох и на выдохе сказал:

– Да так, мелочи беспокоят… Не заморачивайся, Лёх.

Он стукнул по столу, взял в руки кружку и плеснул в нее ещё кипятка. Чай для меня был обжигающе горячим, но Матвей пил его как лимонад “Буратино” в жару: быстро и в один подход. Он уставился на мой открытый рот.

– Ты… Ты как можешь его пить? Кипяток сплошной, ещё и с накипью!

Матвей лишь пожал плечами и продолжил пить, а через минуту перед ним уже стояла пустая кружка, а сам Матвей вытирал рот рукой.