— Вон и «Отважный»!

— Не позабыть бы в суматохе, — спохватился Демид Назарыч. — Где Сергей-то? У него мои документы.

Кисляев молча передал Морошке небольшой сверточек в полиэтиленовой пленке.

— Вытащи партийный билет, — сказал Демид Назарыч. — Там есть одна бумага. Успел все же написать…

Развернув перед собой желтоватый хрустящий лист бумаги, Арсений долго всматривался в строчки, выведенные на ней рукой Демида Назарыча, будто совсем разучился грамоте. Слова прыгали и неслись по бумаге, как листья в ветреный день листопада. Осторожно сложив бумагу так, как она была сложена прежде, Арсений прижал ее к груди, давая понять старику, что она ему очень дорога. Но лицо его между тем нахмурилось и построжело. Демид Назарыч поманил его взглядом к себе и, когда Морошка нагнулся над ним, заговорил тихонько, с той строгостью, какую никто не считал за строгость:

— Не раздумывай, давно пора. Рабочего люду, вот кого поболе бы в партию. А кое-кого оттуда метлой бы…

— Ну-у! — безотчетно подтвердил Морошка.

— Вторую даст Завьялов, — продолжал Демид Назарыч, вероятно с некоторым напряжением стараясь не утерять нить своей главной мысли. — Я с ним говорил… — По расчетам старика, теплоход уже приближался к стоянке, и он внутренне готовился покинуть Буйную. — Все остальное заверни и засунь в карман… да заколи булавкой.

— Пиджак в каюте? — спросил Морошка.

— Там. Все там. Соберите. А спиннинги и удочки — ребятам. У кого нет. Пускай ловят на здоровье.

Сопровождать Демида Назарыча в Железново вызвались Сергей Кисляев и еще трое однополчан.

Едва «Отважный» спустился с шиверы, Морошка решил навестить Родыгина. Тот лежал в каюте начальника земснаряда, переодетый в сухую одежду: поверх белья на нем были короткие штаны и небольшой пиджачок — ни дать ни взять персонаж из комедии. На столе, придвинутом к койке, стояла ополовиненная бутылка спирта, граненая стопка и стеклянная банка с водой. Судя по всему, Родыгин уже принял добрую порцию спирта: синева с лица схлынула, а глаза хотя и смежались от сонливости, неизбежной в таких случаях, но нет-нет да и сверкали, как угольки в золе.

— Это вы? — спросил Родыгин, борясь с сонливостью. — Садитесь, выпейте, а то простудитесь.

— Сойдет! — ответил Морошка. — Пейте сами.

— Жаль Егозина…

— А остальных?

— Всех, конечно, жалко, — поправился Родыгин, хотя и без особенной поспешности и охоты. — Но если говорить о Волкове…

— Что же можно о нем сказать?

Видно было, Родыгина так что-то и подталкивало выпалить нелестные слова о Демиде Назарыче, но, встретясь с ясным и пронзительным взглядом Морошки, он сдержался.

— Но ведь по его же вине…

— А в чем его вина? — с расстановкой спросил Морошка.

— Неосторожно зажигал шнуры. Вот искра и отлетела…

— А вы видели?

— Это и так ясно. Отчего же еще?

— Мало ли отчего!

— Пожалуй, ведь все стояли к заряду задом…

— Постыдитесь ёрничать! — одернул Морошка Родыгина с несвойственной ему резкостью. — Если даже незаметно и отлетела искра, все равно Демид Назарыч не виноват. Не будь рядом второго заряда — не быть и беде.

— Выходит, я виноват? — нахмурился Родыгин.

— И больше никто! — почти выкрикнул ему в лицо Морошка, что было для него самого, кажется, большой неожиданностью. — Дело не в какой-то случайности, а в порочности вашего замысла. Нельзя работать с двумя зарядами. Вот это уж действительно самое грубое нарушение техники безопасности. Об экономии думали, а о людях нет. Я говорил вам…

— Вот вы и накаркали!

— Вырвалось! Каркнулось! — Морошка даже покусывал губы. — Да только на ветер, вот что плохо. А надо бы, раз кольнуло в сердце, отказаться от этих испытаний. Мямлей сделался, а перед вами нельзя развешивать губы. Тут и моя вина.

— Вы спасли мне жизнь… — Рыжеватые глаза Родыгина надолго, не мигая, уставились на Морошку. — За это я вам весьма благодарен. Весьма. Но не думайте, что теперь я готов прощать вам все…

— Спасая вас, я не собирался завоевывать ваше расположение, — ответил Морошка холодно. — Но несчастье произошло только по вашей вине. Сразу же стало ясно, что снаряд непригоден для работы на нашей реке, да и опасен. Но вы отказались прекратить испытания. Да еще положили два заряда… Это вы, Родыгин, погубили людей, только вы!

— Зачем же вы спасали меня? — перебил Родыгин. — Погиб бы я — и дело с концом.

— А вы мне нравитесь больше живым, чем мертвым, — не задумываясь, словно только и ожидал такого вопроса, ответил Морошка.

— Чем же?

— А тем, что мне хочется потягаться с вами, — ответил Морошка даже без обычной заминки. — Испробовать свои силы. Ведь мне еще жить да жить. На моем пути, может быть, еще не раз повстречаются такие вот, как вы… Вот я и попробую, на что способен… Так что спасал я вас, если угодно, в своих личных интересах. А так пусть бы — несет…

Арсений определенно оговаривал себя: никаких мыслей, подобных тем, какие он высказывал сейчас Родыгину, и не мелькало в его голове в те минуты, когда он спасал главного инженера. Но Морошка был в таком возбуждении и так ненавидел сейчас Родыгина, что ему хотелось поверить в то, что он говорит о себе.

— Опять угроза? — спросил Родыгин.

Не отвечая, Арсений поднялся и вышел из каюты…

III

Из бригады взрывников на Буйной остались только Подлужный, Уваров и Славка Роговцев. Они отказались от обеда и шатались по берегу как неприкаянные, нетерпеливо поджидая возвращения бакенщиков, отправившихся на поиски погибших. Как и следовало ожидать, вернулись бакенщики ни с чем: Ангара есть Ангара. Поставив свои лодки, избегая отвечать на расспросы, бакенщики молча поднялись на обрыв, к своим избам.

Убитые горем, парни долго не находили себе места. Не зная, чем заняться, они как-то случайно начали осматривать родыгинский самосброс с разбитой рубкой и опрокинутыми, висящими у бортов площадками. Одна из них, правая, сильно обгорела.

— Как же так? — удивился Уваров, попытавшийся представить картину несчастья, происшедшего на самосбросе. — Левая площадка была опрокинута. С нее сбросили заряд. Все ясно. Ну, а на правой-то заряд горел! Она была на месте!

— Взрывом сорвало рычаг и тоже опрокинуло, — разъяснил Подлужный. — А иначе и мотор сгорел бы…

— Пусть бы весь сгорел, черт с ним!

— Рассуждаешь! А следствие будет? Следствию-то надо показать это чудо техники. Пусть поглядят, на чем заставлял работать. Для того и привели.

И вновь, не первый раз за день, взрывники горячо и гневно заговорили о Родыгине, о том, как он все время только и хлопочет о своей славе.

— Такие, как он, только и думают о своей шкуре, — начал Подлужный. — Да все глядят, как бы взлететь на народной славе, как на волне. И взлетают. Да еще как высоко!

— Гнать таких надо, гнать! — выкрикнул Славка.

— Во!

За разговором взрывники и не заметили, как от земснаряда к берегу подошла лодка. Остановилась она поблизости от самосброса. Первым выскочил из нее прыткий Волохов, а за ним выбрался Родыгин в обсохшем, но сильно помятом костюме и чужой брезентовой куртке. Главного инженера распалило от спирта, шагал он упрямо, напористо, с какой-то жестокой мыслью, — взгляд его был суров и пронзителен.

И нетрезвый вид Родыгина, и его походка, и выражение его лица задели рабочих неприличностью, кощунственностью, несовместимостью со случившейся бедой. Они молча отступили в сторону от самосброса, косясь на главного инженера осторожно и выжидательно.

— Заряд лежал вот на этой площадке, — начал разъяснять Родыгин, водя за собой Волохова. — А запалы в сумке, вот здесь, у рубки. Они и взорвались. Понятно?

Волохов вытащил записную книжку и что-то записал в ней. Вероятно, заметку для будущего акта об аварии. Совершенно очевидно было, что Волохов здесь действует по указке Родыгина. Это возмутило и взвинтило парней, и без того разгоряченных и обескураженных в этот час…