чами. По палубе бегала случайно оставшаяся
на барже Найда. Она подбегала к бортам, ю«
147
йоглядывала на берега и с визгом отлета
ла к каютам, поджав хвост, и горько ску
лила...
Бологое увидел на барже Найду. В мокрой
гимнастерке, с прилипшими к черепу воло
сами, он хватался за поручни у входа в мат
росскую каюту, падал, кричал, а что — и не
понять было. Ветер рвал слова.
— Най... да!.. А-а...
Буря выла. На берегах с треском падали
сухостойные сосны, старые ветлы. Над рекой
летели хлопья сена, мусор, листья, колючая
пыль, — все вокруг померкло... Волны кида
ли буксир. Капитан Сухов, без фуражки, в
распахнутой куртке, метался у штурвала, что-то кричал
матросам.
Буря все свирепела,
выворачивала нутро реки, раздирала его в
клочья. Один матрос.великан, столкнув с ле
сенки Бологова, выскочил на корму... Под
нявшись, Бологое увидел, что баржа с обруб
ленным канатом одиноко металась по бушую
щей реке.
— Найда!.. — поручик упал, скатился
в
каюту.
...Баржу качало. Скрипели каюты. Поте
рянно выла собака. Трюм оглушали гулкие
удары воды. Смертники испуганно ползали по
трюму — в соломе, в тряпье, среди трупов.
Неожиданно нос баржи высоко подняло. Р а з
дался скрежет и треск. И смертники услыша
ли: в трюм со свистом стала врываться вода.
148
X X I X
Миноносец
стремительно шел вверх по
Каме.
На баке стоял Мишка Мамай. У бортов
бурлила, пенилась вода. Высоко били брызги.
Д ерж ась за поручни и тяжко дыша, Мишка
устало смотрел вперед.
Подошел Жилов.
— Думаешь? О чем?
— Так, о пустяках... — смутился Мамай.
— Тогда зря думаешь, — резонно заметил
Жилов. — А что это ты дышишь так, будто
воз везешь? А ну, дай лоб. — Приложил ла
донь ко лбу, подержал. — Э-э, братишечка, да
у тебя жар! Захворал? Простудился?
— Ерунда.
— Иди пришвартуйся к моей койке. Иди.
У тебя определенно жар!
Мамай отказался.
Река, измученная бурей, леж ала спокойно, поглотив в себя отражения кудлатых бере
гов и взлохмаченного неба. Миноносец летел
среди нагромождения теней, виляя седовато
волнистым хвостом. В стороне от фарватера
ныряли рыбацкие наплава. На берегах валя
лись вентеря. Ветлы, нагнувшись, мыли в ре
ке свои белесо-золотистые кацавейки. В ши
роком овраге лежал, словно забытая кем-то
шуба, мелкий лесок. На вершине голого
склона понуро стояла одинокая путница —
сосна...
Но все эти картины бесследно пролетели
149
мимо М амая. Он смотрел только вперед —
только туда, где маячила чуть заметная черта, отделяющая небо от реки. Он каждую ми
нуту' ожидал увидеть там баржу с виселицей.
О н'хотел этого так страстно, что много раз
обманывался. От напряжения в глазах пе
стрило.
И все-таки не он первый увидел баржу.
Он спустился в каюту, чтобы напиться, и
в этот момент раздались голоса:
— Вон она! Вон!
— Она, да. Эх, ты-ы!
Где? Где? — заметался Мамай!
— Д а вон, у берега! Эх, гады!
На миноносце бегали, шумели. Мамай уви
дел баржу недалеко от песчаной косы. Бар-
•жа! не успев затонуть, была выброшена бу
рей на мель.
Сначала Мамай ясно увидел, что над водой
баржа стоит невысоко. «Бросили... затопи
ли.:.» — С этой секунды Мамай уже не мог
хорошо рассмотреть баржу, хотя миноносец
подошел к ней близко. Перед глазами твори
лось что-то странное. Баржа то всплывала на
поверхность реки высоко, выше обычного по
ложения, то уходила под воду так, что оста
валась видна только мачта.
'— 'Скорее... Скорее...—горячился Мамай.—
Она ведь потонет, потонет!
Ребята, давай
скорее!
— Она на мели! — слышались голоса.
— - На мели? Но ведь она тонет!
150
Мчшка Мамай не заметил, как оказался на
палубе баржи. Торопливо работая локтями, пролез сквозь молчаливую и суровую толпу
матоосов и партизан к люку. Один матрос
уже сшибал замок с люка. Из баржи доно
сились хриплые голоса. Когда замок был
сшиблен, несколько человек бросились пинать
его ногами, как что-то гадкое.' Мамай схва
тился за ушко скобы и рывком поднял крыш
ку люка.
Смертники облепили. лестницу. На верхней
ступеньке — белокурый паренек, губы -и под
бородок у него в крови. Увидев людей, он
откинулся назад, замахал руками.
— А-о-ой!..
Матросы зашумели. Двое, стоявшие у лю
ка, схватили белокурого паренька за руки, вытащили на палубу. Остальные со стонами, со слезами начали выходить сами. Они-выхо
дили, оборванные, мокрые, костлявые, сла
быми руками хватались за матросов, падали.
Над рекой неслись крики, страшные мужские
всхлипывания...
Не затихая, гомон быстро откатился даль
ше — на миноносец. У люка остался только
Мишка Мамай. Он растерянно заглянул в
трюм.
— Ну, кто еще? Выходи!
— Сейчас!
Около лестницы всплеснулась вода, пока
зался грузный человек с. черной бородой.
— Иван! Вельский!
151
Бельский неуклюже карабкался по лестни
це, ворочая плечами, словно кого-то растал
кивая с пути. С легкого короткого пиджака
его стекала вода. В левой руке он держал
винтовку. Вступив на палубу, он схватил М а
мая за шею, прижал к бороде, потом загля
нул в лицо и — отшатнулся.
— Мишка! Это ты? Значит, убежал?
— Убежал, Бельский. Убежал!
— Эх, Мишка! — Бельский пытался что-то
сказать, но только сжимал челюсти и тряс
головой.
— Бельский! Слушай-ка, а где...
— Теперь, дружба, я не Бельский!
Мамай взглянул на него недоверчиво.
— Запомни! Я — не Бельский! — резко по
вторил Иван. — Теперь зовите меня Долин-Бельский! Понял? Теперь во мне два чело
века! Я за двоих буду жить, за двоих! —
И он быстро пошел, потрясая винтовкой.
Мамай бросился было за Вельским, чтобы
спросить о Наташе, но ему почему-то пока
залось, что в трюме опять всплеснулась вода.
Вернулся к люку. И что произошло дальше—
очень удивило М амая. По лестнице поднимал
ся человек, лицо которого было знакомым.
Он был в яловочных сапогах казенного по
кроя. «Д а ведь это Шенгерей!» — узнал М а
май и протянул руки, чтобы помочь измучен
ному татарину выйти на палубу. Но Шенгерей
как-то незаметно проскользнул мимо. Вода
опять всплеснулась, по трюму побежали кру152
ги. На лестнице показался Степан Долин.
«Ну, вот! И Степан ж ив!»—радостно подумал
Мамай. Долин сухо кашлянул, обтер мокрые
усы и махнул рукой, — дескать, все пройдет.
Но пока Мамай встречал Долина, на лестнице
показался третий, незнакомый человек, потом
четвертый, пятый, шестой... Черная вода пле*
скалась по всему трюму. Со всех сторон из
темноты, взметывая воду, поднимались и уста
ло брели к лестнице смертники. Мишка стоял
у люка, пропускал их мимо, перекидывался
словами, жал им руки, обнимал знакомых и
незнакомых. А смертники шли и шли — не
скончаемой цепочкой, торопливо и радостно, стряхивая с одежд воду и вытирая мокрые
