На площадку упала тень. Георгий поднял глаза, и увидел, как из-за корпуса на высоте около двух тысяч футов медленно вползает «блимп». Курс воздушного корабля в точности совпадал с осевой «России» и цесаревич подумал, что поэтому он и не заметил, как «маленький» подошёл к ним – всё это время его скрывала громоздкая туша тяжёлого дирижабля. Следующая мысль была: «какого чёрта»? Он же ясно распорядился завести «блимпы» в эллинги, и уж точно настрого запретил даже и думать о полётах! Мысль эта владела Георгием секунд десять – за это время еле ползущий дирижабль оказался точно у него над головой, и он увидел, как от днища гондолы отделились и стали стремительно расти в размерах чёрные капли. Воздух прорезал знакомый пронзительный свист – такой обычно издаёт оперение учебных бомб, которые воздухоплаватели что ни день, то швыряли по мишеням на западной оконечности Эзеля или по парусиновым щитам-мишеням, которые таскали возле берега паровые баркасы.

Из дневника мичмана

Ивана Семёнова.

«…В основании причальной вышки несильно сверкнуло, вспух клуб грязно-белого дыма. Грохота я не услышал, всё заглушал треск двигателя, - зато ясно видел, как от второго взрыва решётчатая конструкция покосилась и начала медленно крениться – с площадки на её верхушке посыпались вниз крошечные человеческие фигурки.

- Что за!..

Шурик спустил грохочущее, словно горный обвал, матерное ругательство. Зависший над «Россией» дирижабль уже поднимался, набирая скорость – я видел в кормовой оконечности гондолы мерцающий круг пропеллера. А сзади наплывал ещё один – вот с него тоже полетели вниз чёрные капли, две разорвались на земле, разметав бестолково мечущихся людей, а третья угодила точно в хребет воздушного корабля. Секунду ничего не происходило, а потом внутренний взрыв разломил гигантское веретено пополам, и носовая часть, увлекаемая падающей вышкой неторопливо, даже по-своему величественно врезалась в землю.

- Ваня, это британцы, маму их нехорошим образом! Захожу на второго, мочи козлов нах!..

Теперь я и сам видел болтающийся на растяжке, идущей к хвостовому оперению яростно трепетал с красным георгиевским крестом флаг. Английские воздухоплаватели не стали мелочиться – полотнище «Юнион Джека» уступала размерами гондоле не более, чем раза в три с половиной. Ниже, в заострённой кормовой оконечности плевался сизым дымом двигатель – в бинокль я ясно видел торчащие радиальные цилиндры, совсем, как у того, что стоит в носу нашего кукурузника.

Я бросил короткий взгляд вниз, на погибающий дирижабль, а руки уже действовали сами собой – откинуть крышку затворной коробки, вставить первый патрон ленты в зацепы извлекателя, закрыть крышку, рукоять затвора на себя, дослать в переднее положение, готово! Я ежесекундно ждал ослепительной вспышки и огня внизу – бомба разорвалась внутри несущего корпуса, но каким-то чудом водород в газовых мешках пока ещё не воспламенился. А Шурик уже положил самолёт в левый вираж, в центре которого оказался английский дирижабль, второй в строю Я видел, как один из воздухоплавателей встал во весь рост и, держась одной рукой за трос, вскинул другую, вооружённую револьвером.

…Ах, вы ещё и пострелять вздумали, падлы?..

Я поймал стрелка в перекрестье прицела и потянул спусковой крючок. Приклад привычно лягнул в плечо, лента задёргалась, загремела.

Прицел я немного занизил – сначала от борта гондолы полетели клочья, и только потом стрелявший согнулся вдвое, повис на растяжке, и не удержавшись, вывалился за борт. Я проводил его взглядом, после чего прошёлся двумя очередями по гондоле, целя в носовую часть, где, как мне представлялось, должен был помещаться пилот. И, кажется, попал, потому что дирижабль стал как-то неуклюже, боком, разворачиваться. Головной аппарат вильнул в сторону, уходя от столкновения, и я повернул на новую цель, проорав в трубку-переговорник – «Правее бери, бьём ведущего!..» Шурик завалил машину на крыло и почти сразу выровнялся. Но этих двух-трёх секунд вполне хватило, чтобы расстрелянный мной дирижабль успел подскочить футов на тридцать – сказалась масса вывалившегося аэронавта. Видимо, погибший пилот успел-таки переложить горизонтальные рули, и воздушный корабль поворачивал, в точности повторяя манёвр лидера. Я хлопнул Шурика по плечу, тыча пальцем в нужном направлении, но он и сам сообразил, что следует делать, и резко взял ручку на себя. У-2 послушно задрал нос, разрывая дистанцию с неприятельским строем, и Шурик толкнул ручку подал ручку влево, заходя на новый заход. Я развернул скрипучую турель на другой борт, и тут…

Две огненные вспышки хлестнули мне по глазам, словно две брошенные одна за другой в лицо перчатки. Сначала полыхнуло на земле – надо полагать, вытекающий из разорванных газовых мешков «России» газ достиг-таки взрывоопасной концентрации, и огонь, охвативший деревянные конструкции рухнувшей вышки сделал своё дело. А полутора секундами позже по боку беспомощно дрейфующего в полутораста метрах от нас «блимпа» пробежали прозрачные бледно-оранжевые язычки. Это было не столь эффектно, как взрыв водорода, но тоже по-своему смертоносно - поскольку погибающий аппарат оказался теперь немного выше отчаянно маневрирующего лидера, и медленно, словно во сне, накатывался на него с кормы, по-прежнему перекрывая мне директрису на гондолу. Манёвры дирижаблей вообще неспешны – слишком велика инерция огромных несущих корпусов, слишком большое сопротивление составляют они воздушному потоку. Я заворожённо наблюдал, как охваченный огнём «блимп» приближался к своему невредимому пока собрату. Их разделяло метров тридцать метров… двадцать… пятнадцать… Из-под гондолы лидера потянулся вниз искрящийся на солнце шлейф – пилот в отчаянной попытке уйти от столкновения сбросил водный балласт, одновременно стараясь повернуть свой аппарат. Тем самым он подставляясь под прицел моего ТПУ. Дистанция была довольно приличной для воздушного боя, метров сто, не меньше – и, тем не менее, я не стал терять времени, выпустив по носовой оконечности гондолы остаток патронной ленты. Но это, похоже, уже не требовалось – пылающая махина «блимпа» догнала всё-таки свою жертву и уткнулась в борт ближе к корме. Несколько секунд дирижабли кружили в этих смертельных объятиях, потом огонь охватил и второй баллон – и оба они, истаивая в пламени, медленно пошли к земле. Послезнее, что я успел заметить – это человека, который встал ногами на борт гондолы ведущего корабля и, помедлив мгновение ринулся вниз, в пропасть в отчаянной надежде, что смерть от удара о землю окажется милосерднее этого чудовищного воздушного аутодафе…»

Летающая машина отдалённо напоминала Уинстону планёр немца Отто Лилиенталя, изображения которых мелькали в «Лондонских иллюстрированных новостях». Но стоило аппарату приблизиться, как стало ясно, как мало это сходство. Вместо пары перепончатых, на манер летучих мышей, крыльев, он был снабжён сдвоенными этажерчатыми плоскостями и хвостовым оперением. Под узким корпусом, напоминающим гондолы их «эйршипов», видна была пара колёс на стойках. А когда из кабины по следующему за «Вальрусом» «Ламантину» хлестнули пули, Уинстон с ужасом осознал, что они столкнулись с очередной военной новинкой русских – вот только поведать о ней кому-нибудь они, скорее всего, уже не смогут…

Всё дальнейшее происходило, словно в кошмаре. Первые же очереди с русского аппарата (похоже, у них там стояла такая же сверхскорострельная митральеза, какие проредили расчёты противоминных орудий эскадру Хорнби) подожгли «Ламантин». И когда пылающий, лишившийся управления «эйршип» стал наваливаться на «Вальрус», и русские пули изрешетили носовую часть гондолы вместе с пилотом, Уинстон с ужасом понял, что сейчас настанет и его очередь. Он заворожённо следил за тем, как пылающая туша «Ламантина» сминает хвостовое оперение «Вальруса», как огонь перекидывается на его корпус. Он едва сдержал вполь ужаса – спасения не было, сверху огненное пекло, внизу – две с лишним тысячи футов до очень, очень жёсткой земли, а русские пули пробивают тонкие стенки гондолы и вот-вот угодят в него самого.