- Ну, ты тогда в Москве жила, в нашем доме на Гороховской. - отозвался Николка. – Только потом вы в Питер перебрались вместе с…
И осёкся, испуганно посмотрев на меня. С тех пор, как Варенька сгинула, похищенная негодяем Стрейкером, он старался не упоминать лишний раз о ней в моём присутствии – был уверен, что доставляет мне этим боль. Я сделал вид, что не заметил его оговорки – сидел в отцовском кресле в углу и отнимал у Бейли кусок сизалевого корабельного каната, на одном конце которого имелась петля, а на другом – красовался замысловатый, похожий на футбольный мяч, узел «обезьяний кулак». Искусство вязания подобных узлов (как, впрочем, и нескольких десятков других) мы с Николкой освоили на занятиях по морской практике в Корпусе, и с тех пор, как новая игрушка появилась в доме, вес остальные перестали для щенка существовать.
- А где «Бейты»? – осведомилась тем временем Марина. Она привычно называла свою подругу Настю Туголукову и её напарника по «Елагинским курсам» по кодовому наименованию их боевой двойки. «Бейт» - третья буква еврейского алфавита. Седьмой была «Гимелями» - с ударением на «Е» - называли Николку и Маринку Овчинникову, по седьмой букве «Гимель»; мы же с Варенькой гордо именовались «Алефами» -именно с этой буквы начинался древнееврейский алфавит. Серебряный перстень с агатовой вставкой, на которой была вырезана эта буква, напоминающая латинскую «N» мы получили из рук Корфа перед тем, самым первым заданием в Англии. «Это у вас вроде промежуточного выпуска. – сказал тогда барон. – А перстень – что ж, будем считать, что это дань традициям, как в закрытых британских частных школах…
Я никогда не носил перстень и редко видел его на пальцах у остальных «выпускников» - однако старался всё время держать его при себе, на цепочке, надетой на шею. Насколько мне известно, и Николка, и Воленька Игнациус делали то же самое - кто-то из них однажды пошутил, что эти перстни (все именные, с выгравированными на внутренней стороне номерами) при необходимости могут сыграть роль личных жетонов, которые многие из нас видели в видеофильмах. Шутку тогда не поддержали, а Марина, услыхав её, сделала отчаянные глаза и покрутила пальцем у виска, адресуясь к шутнику.
- Они задерживаются. – ответил напарнице Николка. – Настя собиралась заехать в кофейню к Данону, взять что-нибудь к чаю. Надоели эти баранки!
- Могли-бы попросить фрау Марту, испекла бы пирог. – отозвался я, продолжая на пару с Бейли терзать «обезьяний кулак». - У неё классно выходят шварцвальдские, со взбитыми сливками и ягодами! У нас такие называли «Чёрный Лес» или «Пьяная Вишня» - фрау Марта заранее заготавливает для них ягоды, замоченные в коньяке – в больших таких бутылях с широкими горлышками. Я точно знаю, что у неё ещё остались то ли две, то ли три – с вишнями и крыжовником…
- И ты молчал? – гневно вскинулась Марина. Она была преданной поклонницей кулинарных чудес фрау Марты.
- Надо было предупреждать заранее. И вообще – мы что, объедаться собрались? Хочу напомнить, что у нас другой повод, куда как посерьёзнее!
- Одно другому не мешает… - начала, было, возражать Марина, когда в прихожей задребезжал подвешенный у притолоки звонок. Щенок немедленно оставил «обезьяний узел» и поскакал к двери.
- А вот и "Бейты"! – вскочил с кресла Николка. – Сидите, я открою!
И побежал вслед за щенком, который, учуяв знакомых уже скрёбся в дверь и радостно повизгивал. Марина независимо поджала плечами и отправилась на кухню – поторопить фрау Марту с самоваром и бутербродами. Я извлёк из буфета графин с вишнёвой настойкой, приготовленной «домоправительницей» и после недолгих размышлений добавил к нему ещё один – с золотистым токаем, для девушек. Разговор предстоял долгий.
- Короче, если опустить заумные детали, то вопрос стоит так: либо экспедиция формируется из тех, кто бывал и на той, и на этой стороне червоточины, либо из выпускников «елагинских» курсов. На первом варианте настаивают отец и Евсеин, ко второму склоняются Бурхардт с дядей Юлей. Как это в итоге будут решать – непонятно.
Я намеренно не стал вдаваться в подробности. Упомянул только, что наших «учёные старцы» закончили, наконец, работы по расшифровке «шлиссельбургского свитка» - той его части, что представляла из себя перерисованные от руки изображения недостающих листов «металлических книг». Чуть ли не самым загадочным из всего, что они сумели оттуда извлечь, была фраза: «звёздные рукава благоволят юным». Мы уже знали, что «звёздными рукавами» неведомые авторы «металлических книг» называли «червоточины»; дядя Юля истолковал это, как указание на то, что по каким-то неизвестным нам причинам к последствиям подобных перемещений в пространстве-времени более приспособлены именно биологически молодые организмы. Евсеин же с отцом возражали, что от этого утверждения за версту несёт аллегориями и оно вполне может быть своего рода указанием на то, что путешествия через червоточины представляют наибольший интерес для молодых (в космическом смысле, разумеется) рас – таких, которые ещё не утратили интереса к познанию Вселенной. При этом они ссылались на то, что немалое число из путешественников по червоточинам были, мягко говоря, немолоды – дядя Юля, отец, доктор Каретников, доцент Евсеин и Корф, наконец – хотя этих двоих и рановато называть стариками (обоим сравнительно недавно стукнуло по сорок) но и к юношам тоже не отнесёшь. Все упомянутые персонажи не раз и не два проходили через «червоточины» в обеих направлениях, а кое-кто даже побывал в «промежуточном» мире тетрадигитусов – и что-ни никаких негативных последствий до сих пор замечено не было. На что их оппоненты, отстаивавшие именно физическую молодость членов экспедиции как наиболее желательное условие, резонно возражали что, во-первых, ещё не вечер (в смысле – неизвестно как и через какое время упомянутые негативные последствия должны сказаться), а во-вторых, и это главное – возможно, речь идёт вовсе не о вреде для здоровья.
Попробуйте допустить вариант, с жаром говорил дядя Юля, что потрёпанный жизнью организм (или иная, внечувственная субстанция, называемая «душой») гораздо менее чувствительна к тому неведомому и загадочному, что может встретиться на той стороне «звёздных рукавов»? Какой прок, говорил он, отправлять в такое рискованное и сложное путешествие тех, кто не сможет вынести из него что-нибудь по-настоящему важное, чего мы сейчас даже вообразить не можем?
- В-общем, решать, как обычно, будет барон. – подвёл итог Николка, когда я закончил. Остальные по очереди кивнули и я, чуть помедлив, последовал их примеру. К чему спорить с очевидным? Когда голоса компетентных людей разделяются практически пополам, и за противоборствующими сторонами стоят неслабые аргументы – решать будет администратор, в чьих руках сосредоточены рычаги управления ситуацией. Вот Корф и решит – но случится это никак не раньше, чем дядя Юля произведёт свой решающий опыт. И случится это сегодня, всего-то через пять часов, причём присутствовать при эксперименте может любой желающий – из числа приобщённых к высшим тайнам, разумеется.
Об этом я и сообщил собравшимся за столом – и получил от Николки вполне: «А поехали туда прямо сейчас?» Остальные поддержали предложение одобрительным гулом: если дядя Юля добьётся успеха, то не исключено, что решение о составе экспедиции будут принимать прямо там, сразу – барон, разумеется, тоже будет там, и заинтересованные стороны примутся изо всех сил обращать его в свою веру. А мы чем хуже? То есть, конечно, хуже – в том смысле, что разбираемся в вопросе мы куда меньше дяди Юли, Евсеина и даже моего отца, но присутствовать всё же хотелось бы. Во всяком случае, потом не будет мучительно больно за то, что судьбоносное решение принято без тебя, хотя мог, и даже должен был – а вот поди ж ты, прощёлкал клювом…
Всё это я изложил без малейшего промедления – и, как и ожидал, встретил полнейшее сочувствие и согласие. Оставалась единственная сложность: до Шлиссельбурга по раскисшим дорогам (январь не радовал морозами и снежным покровом, температура уже вторую неделю держалась около нуля по Цельсию) добираться придётся куда больше четырёх с половиной часов, имеющихся в нашем распоряжении – и это в том крайне маловероятном случае, сели мы прямо сейчас, не теряя времени, найдём экипажи с хорошими лошадьми и извозчиками, готовыми на ночь глядя гнать за полсотни вёрст по скверным дорогам. Впору было отказаться от затеи и остаться дома, в тепле, утешаясь настойками и вкуснейшей «даноновской» выпечкой, играть с щенком, а там, глядишь, и в картишки перекинуться от нечего делать- но тут Воленька Игнациус выдал весьма толковую мысль…
