Где и вспоминать такие песни, как не в двух шагах от самой мрачной политической темницы Империи! Впрочем, свою-то жизнь Семёнов никак не мог отнести к «маленьким» - скорее уж, это относилось к тому, о ком они сейчас беседовали.

- Да, признаюсь, не удержался. – кивнул головой старик. – да ведь и вы, Олег Иваныч, должны понять, что он значит для людей моего… да и вашего тоже поколения.

- Понимаю, а как же! – Семёнов и не думал спорить с очевидным.- Сам собирался, да вот вы успели раньше. Ну и что он там такого вам наговорил, что понадобилось срочно молнировать в Питер? Могли бы, кажется, и по радио обсудить, благо, связь устойчивая, без помех..

Телеграмму-молнию с требованием прибыть в шлиссельбургский филиал Д.О.П.а по делу, не терпящему отлагательства, курьер доставил в семь утра. В восемь Олег Иванович уже трясся в двуколке по раскисшей от недавнего дождя дороге, проклиная, на чём свет стоит, собственную нерешительность. Чего стоило, воспользовавшись полномочиями сотрудника всесильного Д.О.П.а, потребовать паровой катер и проделать большую часть пути в относительном комфорте? И не сильно дольше бы это вышло, к вечеру был бы уже на месте – так и так придётся здесь заночевать…

- На радиостанции неполадки. – сказал дядя Юля. – Аппаратура у нас не привозная, а здешняя, радист – мальчишка, в технике и радиоделе разбирается через пень-колоду, а у меня никак руки не доходят. Да и не та это тема, чтобы обсуждать иначе, как при личной встрече.

- Что, всё так серьёзно?

- Терпение, Александр Иванович. Скоро сами всё поймёте.

И что привязалась, в самом деле? Тем более, что и железной дороги в Шлиссельбург нет, и пока что не предвидится…

Дюжий солдат в чёрной суконной шинели взял винтовку «на караул. Олег Иванович кивнул, и они вошли во внутренний дворик, миновав небольшую калитку в одной из створок крепостных ворот – дощатых, с железными коваными скрепами, раскрашенных бело, чёрными косыми полосами на манер африканской лошади зебры. Вообще-то, ни у него самого, ни у дяди Юли и прочих сотрудников лаборатории не было права появляться на территории тюремного замка, и уж тем более, требовать доступа к заключённым. Но авторитет Д.О.П.а был настолько велик, и в особенности, в жандармском и полицейском управлении, что коменданту не пришло в голову требовать у высокопоставленных гостей документов, подтверждающих их полномочия. Надо им – пускай идут, беседуют, сколько потребуется, не его это дело. Любезность коменданта зашла так далеко, что он даже позволил забрать заключённого на пару часов – прогуляться по берегу Невы, побеседовать в обстановке, не столь угнетающей, как в тюремном каземате.

Формальности не заняли много времени. Заключённого привели в небольшую комнатку при кордегардии. Сняли, лязгая железом, массивные двойные кандалы, которые полагалось накладывать на заключённых при всяком перемещении за пределы камеры. Вместо них выдали грубые башмаки без шнурков и солдатскую шинель взамен подобия халата из грубой ветхой ткани, в который был облачён узник. Поручик с багрово-лиловым от постоянных возлияний лицом объяснил, что Ульянову Александру дозволена прогулка по ходатайству «вот этих господ и под ихнюю полную ответственность». Дядя Юля демонстративно пожал узнику руку; после секундного колебания Семёнов последовал его примеру. Когда все трое в сопровождении капрала и двух нижних чинов, приставленных на время прогулки для охраны, вышли из кордегардии и пересекали тюремный двор, Олег Иванович обратил внимание на участок стены возле крыльца одной из служебных построек, примыкавших к крепостной стене. Если память не изменяла Олегу Ивановичу, именно здесь висела в своё время памятная доска из чёрного мрамора, извещающая, что на этом самом месте в 1887-м году были казнены террористы-народовольцы, среди которых был и его нынешний спутник. Мелькнула шальная мысль – любопытно, как отреагирует тот на подобное известие?

Но ничего такого он делать, конечно, не стал. Дождался, когда они трое отойдут от ворот тюремного замка шагов на сто, и только тогда протянул Александру плоскую фляжку с коньяком – так, чтобы следовавшие на почтительном отдалении конвоиры ничего не заметили.

- Причаститесь, молодой человек – для сугреву и в целях поднятия настроения. – сказал он. – Разговор нам предстоит долгий.

 - Неужели Ульянов вас не узнал, Олег Иванович? – спросил Корф. – Или - сделал вид, что не узнал?

О роли Семёнова в исчезновении Александра Ульянова Корф узнал только через месяц после мартовских событий двухлетней почти давности. Узнал – и пригласил для беседы, но не в знакомый по прежним посещениям кабинет с химической зажигательницей, дубовым буфетом, полным крепких напитков и огромным письменным столом. Встреча состоялась на аллеях Летнего сада – помнится, там высились ещё сугробы, и дощатые короба защищали мраморные изваяния от непогоды…

В тот раз Олег Иванович не стал ничего скрывать и сознался. Корф крякнул, покачал удивлённо головой – «Уж от кого-кого, а от вас не ожидал, Олег Иваныч…» и придал дело забвению. И вот сейчас они снова прогуливались по аллеям Зимнего сада мимо заколоченных в дощатые короба античных статуй – и разговор, как встарь, вертелся вокруг того же самого человека, Александра Ильича Ульянова, чей младший брат два года назад с золотой медалью выпустился из казённой гимназии Симбирска. После чего, следуя по совету близкого друга семьи Ульяновых Фёдора Михайловича Керенского, молодой человек поступил на историко-словесный факультет Казанского университета. И теперь всерьёз подумывал о переводе в духовную семинарию, намереваясь построить научную карьеру на ниве церковнославянской словесности. Об этих любопытных подробностях Семёнову поведал Корф, чьё ведомство ни на миг не сводило глаз с «брата Володи».

- Узнал, куда бы он делся? – сказал Олег Иванович. - Мы ведь тогда друг друга хорошо рассмотрели, немудрено с двух-то шагов… Я так понимаю, он ещё долго потом мучился, гадал: что это за толстовец такой нашёлся, что взял и отпустил его, да ещё и денег дал?

- Ну, этому можно найти объяснение. У господ народовольцев что в восемьдесят первом, что в восемьдесят восьмом годах хватало сочувствующих, в особенности, в столице. Да их и сейчас немало. Другое дело – откуда бы взялся такой доброхот в нужное время и в нужном месте?

- Он, как я понимаю, довольно быстро во всём разобрался. В Европе после нашей африканской экспедиции ходили разные слухи, да и его товарищи по «Террористической фракции» кое о чём догадывались, а кое о чём так и просто знали. Геннадий Войтюк со своими подельниками ничего впрямую, конечно, не рассказывали, но народовольцы ведь не слепые, в массе своей неплохо образованы – вот и сумели сложить два и два.

- Кстати, вы, случайно, не поинтересовались, на кой ляд его снова понесло в Россию? Только не говорите, что он собирался снова развернуть революционную деятельность, а то я окончательно разочаруюсь в этой публике. Нельзя же быть такими идиотами!

- Представьте себе, нет. Оказывается, он поначалу последовал моему совету - добрался через Финляндию и Швецию до Голландии и устроился в Амстердамский университет, лаборантом к профессору Хуго де Фризу. Братец Саша, видите ли, обучался на отделении естественных наук, даже работу неплохую имел по кольчатым червям, и я ему намекнул, что этот господин готовит переворот в биологии в виде новой науки генетики. Кстати, барон, хотел вам попенять – что же вы мне не сказали, что «братец Саша» воскрес из мёртвых и попался-таки в руки российской Фемиды?