— Ох! — вздрагивает Кудояров и, забыв, что в одной руке уже держит горящую папироску, закуривает вторую; теперь в его руках торчат две дымящие папиросы, — И какой дьявол толкнул меня под ребро?.. И всё ты! Пристал с ножом к горлу: «Пойдём сходим. У меня на примете есть две соломенные вдовушки. У них отдельные квартиры. И сами они красивые…» Нечего сказать, хороши красотки, чёрт бы их слопал! Они же чуть моложе моей покойной бабушки. Волосы крашеные, губы тоже… Тьфу, чтоб им провалиться!.. И чтоб я ещё пошёл к этим вдовушкам! Да ни за что в жизни! И ты мне больше не напоминай про них. Слышишь?

— Не глухой, слышу! — отмахнулся Буянов. — Я и сам тоже так решил: шабаш, будет! Теперь меня никакие улыбочки, никакие прищуренные глазки не заманят… Лишь бы не пропечатали. Иначе позору не оберёшься.

— Ай-яй-яй! — качает головой Кудояров и, вытянув шею, прислушивается, что делается на заседании.

Его примеру следует и Буянов: он встаёт и на цыпочках подходит к двери. Из отрывочных разговоров они поняли, что там, на заседании, шла «проработка» калькулятора Хлебникова за плохую организацию «Недели сада».

— …Я считаю, — чеканил за дверью председатель месткома Махотин, — что товарищ Хлебников не оправдал оказанного ему доверия, не озеленил на сто процентов наш двор! Ссылки на отсутствие посадочного материала не могут избавить товарища Хлебникова от ответственности перед общественностью. И я предлагаю вынести товарищу Хлебникову общественное порицание и написать о нём статью в стенную газету…

— Повезло Хлебникову, — с завистью сказал Буянов, — Стенгазетой отделался. Это же не наказание, а конфетка.

— Да, есть счастливчики, — согласился Кудояров. — Пи жена. ни родные, ни знакомые ничего знать не будут. А мы… Нет, я этого не перенесу! Со стыда сгорю… руки на себя наложу… либо сбегу… например, в Якутск… от греха подальше…

Открылась дверь, и из комнаты месткома вместе с клубами сизого дыма торопливо вышел калькулятор Хлебников. Следом на пороге показался сам председатель товарищ Махотин и, поманив пальцем Буянова и Кудоярова, коротко сказал:

— Прррошу!

Первым поднялся Буянов. Он подошёл к окну, распахнул его, а потом зажмурил глаза и в таком положении простоял несколько секунд, будто мысленно прощался с белым светом. Губы его дрожали, пальцы беспокойно ощупывали грудь.

Не лучше чувствовал себя и Кудояров. Он было тоже привстал со стула, но тут же снова плюхнулся на сиденье. А когда наконец поднялся, то весь его вид стал таким, будто ему предстояло нырнуть в прорубь: рот был широко открыт, правый глаз сам собой подмаргивал, левое плечо неестественно дрыгало. Кряхтя и охая, Кудояров ухватился за стенку.

— Ну, что ж, пойдём, — тихо сказал Буянов, пятясь назад. — Раз уж набедокурили… тут уж ничего не поделаешь… Пойдём!

— Сил моих нету, — скулил Кудояров. — Боюсь, кондрашка хватит… ноги не мои… поддержи…

Поддерживая друг друга и бормоча зароки вроде «И внукам закажу, чтоб не гуляли!», Кудояров и Буянов протиснулись в комнату, где заседал местком.

— Пожалуйста, друзья, присаживайтесь, располагайтесь, — учтиво сказал Махотин, сделав рукой жест в сторону двух незанятых стульев. — Вот мы тут решили поговорить с вами. Насчёт вашего поведения… Что ж вы опустили глаза? А? Значит, чует кошка, чьё мясо съела? Так, что ли, а?

Кудояров и Буянов молчали. Один из них рассматривал собственные ладони, а другой зачем-то теребил мочку уха.

— А ведь мы, признаться, считали вас более серьёзными товарищами, — продолжал Махотин, — возлагали на вас большие надежды. А вы до чего докатились?.. Эх, товарищи, товарищи!

— Да, товарищи, вы оказались не на высоте положения, — веско заявил заместитель директора Онищенко, — На работе вы люди как люди: со своими делами справляетесь, без уважительных причин не прогуливаете… и так и далее… А вот если вывернуть ваши души да посмотреть на них с другой стороны, так тут всё совсем наоборот получается: вы уже не похожи на людей… и так и далее…

Украшая свою речь любимым «и так и далее», Онищенко со всей убедительностью доказал, что Кудояров и Буянов своим неблаговидным поведением нанесли вред не только себе, а и всему обществу, которое не простит им такого легкомыслия.

— Ну, а как, товарищи Кудояров и Буянов, вы сами оцениваете свой поступок? — тоном судьи, предоставляющим последнее слово обвиняемым, спросил Махотин, — Только, пожалуйста, без оправданий, а прямо, по-честному.

Наступило минутное молчание, во время которого члены месткома слышали только покряхтывание Кудоярова да какие-то странные причмокивания Буянова.

— Что ж тут говорить, — словно выдавливая из себя слова, ответил Буянов. — Конечно… нехорошо… виноват…

— И я признаюсь… на старости лет… бес в ребро… — хрипел Кудояров, боясь оторвать взгляд от мысков собственных ботинок, — Больше никогда не пойду туда!

— И я тоже, — заверил Буянов, — Ноги моей больше там не будет.

Услышав такие заверения, председатель месткома Махотин потёр свой лоб, пошептался с заместителем директора Онищенко, а потом стал поочерёдно смотреть то на Кудоярова, то на Буянова.

— Постойте, братцы, постойте! — вытянув вперёд руку, попросил он, — Вы что-то… Одним словом, вы что-то не то говорите… Бы же только что поклялись, свою вину признали, а… а теперь говорите, что ходить не будете? Да вы что, шутить изволите?

— Нет, мы, то есть я… и он тоже… больше не пойдём, — закивал головой Буянов, — Какие тут могут быть шутки? Уж тут не до шуток. Сказали, что не пойдём, — значит, всё, отрубили.

— И ты тоже отказываешься ходить? — спросил Махотин Кудоярова.

— Пусть у меня ноги отнимутся, если ещё хоть раз я пойду туда! — почти выкрикнул Кудояров, хлопнув ладонью по собственной коленке. — Ни за что в жизни!

— Ну, знаете, это уж совсем никуда не годится! — нараспев сказал председатель месткома, — Это… это… Да вы соображаете, что говорите-то? А? То есть как это не будете ходить? Вы что, забыли про союзную дисциплину?.. Ну, что ж, вольному воля. Можете сдать свои профбилеты. А отлынивать вам никто не позволит! Ясно?

— Ясно… — растерянно сказал Буянов, — Только мы не отлынивали… Мы думали…

— Думают, когда корову покупают, — перебил его Махотин, — А тут всё ясней ясного: коль назначено совещание, вы в порядке профсоюзной дисциплины обязаны явиться, а не отлынивать!

— Да мы… — Буянов посмотрел вверх, как бы припоминая что-то. — Совещание? Какое совещание?

— Ха! Непомнящие Иваны объявились!.. То есть как это какое совещание? Во вторник я сам вас предупредил, что будет совещание по подготовке к летней оздоровительной кампании. Вопрос очень важный, хотели и вам поручить кое-какую работёнку, а вы изволили скрыться… И я в последний раз спрашиваю: вы будете ходить на совещания, предусмотренные планом месткома, или не будете?

— Будем! Обязательно будем! — на разные голоса ответили Кудояров и Буянов.

— Ну то-то же, смотрите! — По всему было видно, что такой ответ удовлетворил председателя месткома, который сразу же стал ласковей, обходительней, — Ну как, товарищи, больше вопросов не будет? — обратился он к членам месткома и, не дожидаясь их ответа, кивнул Буянову и Кудоярову: — Всё! Можете идти!

— Постойте, а как же заявление? — спросила член месткома Мария Семёновна Соломатина. — Ведь на них же заявление поступило!

— Какое ещё там заявление? — недовольно спросил Махотин и посмотрел на часы. — Насчёт их морального поведения, что ли?

— Ну да! — подтвердила Мария Семёновна. — Гуляют они без всякой совести.

— Ну, матушка моя, уж это — их личное дело! — улыбнулся председатель. — Они не маленькие, а уж, слава богу, в приличном возрасте. Не будет же общественная организация заниматься их интимными делами. У нас совсем другие обязанности. Мы должны воспитывать в них чувство ответственности за общественные дела. К примеру, увильнули с совещания, вот мы их сегодня и вздули за это. А где они обедают, куда спать ходят… извините, Мария Семёновна, это не наше дело…