Переворачиваюсь на живот и зарываюсь лицом в подушку. Улыбаюсь. Один очень симпатичный парень взял мой номер телефона. Кстати, о нем! Проверяю мобильный – есть сообщение! Класс!

Еще парочка от родителей, с поздравлениями. От брата, его жены. Тети… Отлично. И пропущенный из деканата.

Я резко сажусь, чуть не перевернув несчастную раскладушку! Ладони потеют. Так быстро готов ответ?

Галопом в душ, потом чистить зубы. Причесываюсь. Хочу переодеться, а то несолидно, но сотовый вновь вибрирует.

«Деканат».

Ох. Мысленно я призываю себя к спокойствию. Как есть, в полотенце на голое тело, принимаю звонок.

– Да?

– Алина Мирославовна Драгунская?

Сердце колотится.

– Да-да. Это Алина, то есть я Алина. Слушаю вас.

– Деканат. Мы рассмотрели вашу заявку по переводу на бюджетную форму обучения…

А дальше происходят странные вещи. Секретарь продолжает говорить как обычно, это что-то с моими барабанными перепонками приключается. Смысл с трудом пробивается сквозь слои отрицания и протеста.

– Как нет мест? Они же были еще вчера, я узнавала, – начинаю спорить.

– Увы. Не расстраивайтесь, вы теперь первая в очереди. После зимней сессии будут все шансы… Она сложная… частые отчисления… продолжайте так же стараться… все получится… увидимся в сентябре.

Бормочу что-то сдавленно. Какое-то «спасибо» жалкое или что-то в этом роде. Спорить бессмысленно. Хлопает дверь – соседки ушли на экзамен. Я остаюсь одна. Пялюсь в одну точку. Под ногами пол трескается, я делаю последний в жизни вдох и проваливаюсь под лед.

Прямо в ледяную воду отчаяния.

Захлебываюсь. Остываю. Не существую.

Так не бывает. После прошлой сессии освободились места. Декан лично сказал, что нужны пятерки. Я всё сделала правильно. У меня нет пропусков. Как и денег. Ни копейки.

Представляю, как забираю документы. Глаза бегают. Результаты ЕГЭ больше не действуют, и пересдать уже не успеваю. Придется возвращаться домой к родителям. Вновь учить, терять еще один год. Работать в баре. Все с самого начала.

Вдох – и я захлебываюсь пониманием, что, если так сделаю, Москва даже не заметит. Никто не заметит пропажи девчонки из провинции. Может быть, Савченко цокнет языком, на этом всё.

Телефон начинает пищать. Там вереница фоточек со вчерашнего дня, где мы отмечаем.

Девчонки останутся и продолжат учиться.

А я вернусь на исходную. Руки дрожат.

Быстро вытираю щеки. Колбасит. Мне нужна новая идея. Какой-то план Б. Остаться работать в Москве, допустим, официанткой. Копить деньги. Какое там! Хотя бы на жилье зарабатывать! Пытаться копить. Но не ехать домой.

Зимой меня ждут в компании Осадчего!

Эта мысль ножом врезается в спину. Я опускаю руки, прекращая сопротивление. И падаю на дно.

Прижимаю ладонь к груди. Воздуха не хватает, пульс на разрыв долбит. Я лежу на дне. Меня окутывает ил.

Второго шанса может не быть.

Больно. Так больно! Давным-давно в своей жизни я надеюсь только на одного человека – себя саму. Тому есть причины, и менять я ничего не собираюсь.

Но сегодня понадобится помощь еще кое-кого. Беру трубку и ищу в списке заветный номер.

– Алле, мам? – Голос немного дрожит.

Первым делом я звоню своему самому близкому человеку. Это происходит на автомате, когда возникает сильнейшая потребность в защите. После той ссоры мы значительно меньше общаемся, но именно сейчас я хочу признаться, что тоскую. Часто. Каждый день.

Мама-мамочка-любимая, помоги. Не одолжишь пару сотен до лучших времен?

Быстро качаю головой. Никогда так не скажу. Просто хочется услышать родной голос.

– Алин, ты плачешь? – пугается мама. – Девочка моя, тебя обидели?

– Нет, всё хорошо! – Быстро вытираю щеки. – Просто соскучилась.

– Будь предельно осторожна, Москва – грязный, развратный город. Я каждый день молюсь, чтобы тебя не коснулась беда. Каждый день обращаюсь к Христу, дабы дал тебе мудрости, терпения, воли противостоять искушению. Вразумил и направил на путь истинный.

– Разврат повсюду, мам, укрыться от него нельзя и на краю света, – выдаю с легкой горечью.

Однажды я застукала отца за изменой. Моего идеального, любимого, обожаемого отца. И никому ничего не сказала.

Родители вместе с шестнадцати лет, в нашей общине они образец для подражания. До того дня я мечтала жить так же. Теперь знаю, что долгие браки держатся на женском терпении, как на фундаменте.

– Дьявол нас искушает, но спасение внутри каждого. Ты взяла билеты домой? Только не говори, что на все лето в Москве останешься! Папа не переживет. Мы так ждем тебя, милая.

Улыбаюсь – меня ждут. Мама между тем продолжает:

– У нас, кстати, новости есть! Наша Женя беременна.

– Поздравляю! Классно.

Женя – супруга моего старшего брата.

– Да, мы так счастливы! Дима просил тебе не говорить, сам расскажет. Так что сделай вид, будто не знаешь. Алин, и я тоже.

На мгновение теряю дар речи.

– О. Ты? Мамуля, вот это да! Значит, у вас все хорошо с папой? Помирились?

– Да, ребеночек не в первый раз сплотит наш брак и поможет пережить то, что случилось. Мужчина всегда возвращается к чистой женщине, а грязные остаются в своем болоте. Это наша семейная мудрость.

Это будет девятый. Девятый ребенок. Я вторая. Сколько еще спасений понадобится? Родителям всего по сорок. Мама продолжает:

– Мы уже решили, что ремонт сделаем! С Женей сроки почти совпадают, представляешь? Дай бог, все сложится. Так тебя не хватает, милая. Ты моя умничка, когда жила с нами – я же горя не знала! Малыши присмотрены, обед приготовлен. Но у каждого свой путь, я только за образование. Тем более учеба бесплатная.

– Да. Верно.

– Вот и Дима! Да сказала я ей, сказала! – смеется мама. – Держи трубку.

– Але, систер! – Веселый голос брата заставляет приятно сжаться сердце.

Я обожаю этого парня!

– Ничего не знаю! Ничего не вижу! Ничего никому не скажу! – тараторю и хохочу. – Поздравляю, Дим! Какие новости! Я рада, что у вас наладилось.

– Ага, пока ты там дурью маешься, мы занимаемся тем, чем положено в нашей запрещенной общине: разводим детей, как кроликов.

– Нас опять запрещают?

– Да, Клюев судится. Когда ты уже диплом получишь и распустишь нас всех? Мам, да я шучу! Ну что ты так сразу близко к сердцу! Алина, когда приезжаешь? Сейчас, погоди. Выйду на улицу.

– Не знаю. У нас тут практика…

– Мамка тоже в положении, ты в курсе?

До меня доносятся звуки улицы. Щелчок зажигалки. В общине курить нельзя, но брата терпят, потому что он хорошо зарабатывает.

Дима чуть понижает голос:

– С деньгами не очень, мы на кредит еле наскребаем. Суды эти еще…

– С Виолой у тебя всё? Вы расстались?

Виола – большая любовь Димы, они поссорились, и он выбрал Женю, но связь оборвать так и не смог.

Дима молчит.

– Только не говори, что она тоже беременна!

– Да нет же! Я думал уехать. Теперь не знаю, придется оставаться с Женей.

– Блин, Димитрий, надо было думать до того, как жениться! Дурак ты!

– Еще какой. Ладно. Неважно, не бросишь уже. Давай о тебе. Говорят, сессию сдала на пятерки? Наш светлый ум. Когда приедешь-то, москвичка? Я соскучился, систер.

Вздыхаю.

– Приеду, Дим. Я тоже соскучилась. С практикой решу только. Скорее всего, придется общагу драить месяц: над первачами тут издеваются на славу! – пытаюсь пошутить.

– Кажется, я в западне, – вдруг говорит брат серьезно.

– Дима… – Я теряюсь. Мешкаю. Что тут скажешь? Ребенок. Волоски дыбом, если уж честно. Это так… грандиозно. – Не переживай, все будет хорошо. Я постараюсь помочь. Я тебя не брошу.

– Хах. Держись там сама, благородная систер. Не будь неудачницей.

– Как ты?

– Как я. Вот и папа чешет на обед. Поговоришь?

– Нет! – Получается излишне громко.

С отцом я не разговариваю больше года, и не готова пока. Он изменяет маме. Она его прощает и укрепляет брак детьми, их скоро будет девять штук. А я – не могу простить.