Уснула я в беспокойных лабиринтах памяти, снова пропуская через себя всё, что мне нужно было оставить позади.

В вечер пятницы Полонский ждал меня, как обычно, на парковке. Мне нужно было избегать его, как советовал мой адвокат, что я и делала изо дня в день, всю прошедшую неделю. Игнорировала. Молча проходила мимо, как сейчас.

– Маш, привет, – внутренне сжалась от дружелюбного мягкого голоса, давно забытого.

Я зачем-то остановилась и замерла спиной к нему. Боялась повернуться и попасть в омут этих холодных безразличных глаз. Боялась, что он в очередной раз решит за меня, продавит, лишит выбора.

– Мы можем поговорить?

– Вопросительное предложение, серьезно? Настолько отчаялся? – не сдерживая саркастического тона, издала смешок.

Я повернулась и встретилась с серьезным спокойным взглядом Полонского, но в то же время, такого что ли неизбежного, говорящего «дурочка, ну что ты бегаешь».

– Юр, оставь меня, пожалуйста, в покое, – моя жалкая попытка достучаться до него провалилась.

Он подошёл ближе, и я мысленно готовилась к очередному выбросу обвинений, ласки, оскорблений. Что там ещё?

– Этого не будет. И ты это знаешь, – гипнотический властный голос окутывал, сковывая цепями.

Я снова терпела. Ждала. Чего?

Юрий приблизился ко мне мягко, как хищник, чтобы не спугнуть свою жертву. Мы одни сейчас, вокруг никого. И я снова проклинала себя за то, что говорила с ним, за то, что позволяла прикасаться к себе. Он обхватил ладонями моё лицо, нежно гладил щёки большими пальцами, посылая липкие импульсы страха по позвоночнику. Неприятные ощущения ужаса от прикосновений родного человека скапливались в груди.

– Чего ты хочешь? – мой голос дрожал, он снова делал это со мной: подчинял.

Полонский всматривался в мои наполненные слезами глаза. И где-то в глубине, в не здоровом блеске чёрного зрачка, я видела, как он упивается этой властью надо мной.

– Хочу, чтобы ты вернулась домой, вернулась ко мне.

– Если ты ещё не понял, я повторю, – Юра очерчивал пальцами мои пухлые губы, а мне было страшно. Впервые рядом с ним, так страшно. – Я подала на развод, – холодные пальцы резко замерли, сжимаясь на нижней челюсти. Взгляд мужчины заострился, пробирая до костей.

– Ты заберешь заявление, Маш, – ласково шептал он, целуя лицо и волосы.

Собирая мои слёзы аккуратными губами и медленно ведя руками вдоль моих плеч, прижимал к своей груди. Впечатавшись щекой в неё, я крепко зажмурилась, до белых пятен перед глазами. Вспомнила, как в кабинете у врача гинеколога придумывала оправдание себе и любимому мужу, когда она пыталась меня переубедить делать аборт. А потом вздохнула, щёлкнула автоматической ручкой, поставила подпись и печать, и с сожалением, протянула направление.

Щелчок зазвучал в моей голове так, будто у моих ушей, заставляя выйти меня из оцепенения и оттолкнуть от себя Юру.

– Хватит! Я всё знаю, слышишь! Ты не захотел нашего ребенка! Нашего! Понимаешь? – в моем голосе звучит надрыв. – Теперь у тебя есть другая дурочка, иди к ней! – кричала на всю улицу, совершенно не беспокоясь, что кто-то посторонний станет свидетелем семейной ссоры.

Муж пытался заткнуть меня шипящими угрозами. Конечно! Ведь такой адекватный, вежливый и обходительный Юрий Полонский, генеральный директор ведущего рекламного агентства, не мог позволить подобного поведения в обществе.

– Ты сама виновата! – с омерзением выплюнул он каждое слово правдивой фразы.

– Да! Только я больше не позволю тебе вмешиваться в мою жизнь. Это конец, Юра! – змеиный, наполненный ядом, голос заставил его замереть в неверии, что я дала отпор. Не намеревалась больше выслушивать бред больного ублюдка и побежала к своей машине.

«Господи, только не это! Пусть он не слышал последних слов!» – заметив шокированного отца, я молилась и надеялась, что он не стал свидетелем нашей ссоры.

Но разъярённые налитые кровью глаза, не человека – зверя, говорили об обратном. Широкая фигура Шилова шла напролом, я пыталась встать перед ним, чтобы объясниться. Но папа переставил меня, убирая с пути, как куклу. Яростно нависнув над Полонским, угрожающе рычал, что-то выговаривая. Затем подхватил меня за руку и не говоря ни слова, волоком потащил к своей машине. Я еле успевала перебирать ногами.

– Ох, Маша! Ну ты и дура! – опираясь руками о капот, отец шумно дышал, ноздри раздувались.

Переполняющие эмоции выплеснулись, и папа ударил кулаком по гладкой поверхности металла своего Рендж Ровера. Никогда не видела отца таким злым. Никогда! Я пыталась открыть рот, чтобы хоть как-то оправдаться и промямлить извинения. Но Шилов зыркнул на меня, заставляя заткнуться моментально.

– Молчи, Маша! Не сейчас.

Папа отвёз меня к себе, а перед этим позвонил Свете. Я всё слышала словно сквозь толщу воды. Меня трясло. Уже находясь в домашней обстановке, немного пришла в себя. Не решилась заговорить первая. Мы сидели за столом в молчании.

– Папа… – тихий хриплый шёпот вырвался из моего горла.

Отец мгновенно напрягся, стал твёрдым, словно каменное изваяние.

– Маша, вот скажи мне, как так, а? – он не сводил своего тяжелого взгляда, смотрел словно в душу, ища ответ. Я опустила глаза, не могла вынести его осуждения, хоть и заслужила. – Ты не Маша-растеряша, ты Маша-терпяша, бля! – повысил он голос, – я вздрогнула, когда папа резко подорвался, роняя стул, и уперся кулаками в столешницу. – Маша! Да как же ты… почему не сказала? Почему не пришла ко мне? – мужчина, всегда сдержанный, не скрывал выступивших скупых слез. И мне было больно видеть его таким. Он не заслужил.

– Прости меня, папочка, – кинулась к нему, обнимая, крепче стискивая за шею.

И вот я не тридцатилетняя взрослая женщина, а маленькая девочка, ревела в сильное родительское плечо. Папа гладил меня по голове, успокаивал. И кажется смягчился сам.

– Боже, Машка, ты… Да как? Как он тебя так подмял то! – возмутилась Самойлова после моего рассказа о вчерашнем вечере встреч с ещё бывшим мужем.

Я молчала, мне было нечего сказать. Я сама позволила такое обращение с собой. Мы сидели в лаундж зоне очень крутого и популярного заведения, где сегодня проходил концерт группы, которую продвигала Ната.

– Наташ, это я во всем виновата. Нужно было бежать, а я терпела, слушала и поддавалась влиянию.

На фоне играла музыка, ребята распевались, проверяли аппаратуру. Я отбивала ногой ритм ударов барабана. Мне нравилась атмосфера вокруг, люди разных возрастов, молодые парни, взрослые дамочки и даже подростки. Я давно никуда не выбиралась, только сопровождение мужа и светские беседы на деловых вечеринках. Скука смертная.

– Маш, тебе нужно вдохнуть свежего воздуха, – я внимательно посмотрела на подругу. – Тебе нужно понять, что ты можешь делать то, что хочешь.

Самойлова говорила правильные вещи. Но всегда легче судить со стороны. Я только пожала плечами, продолжая осматривать окружающих.

– Вот, чего ты хочешь? У тебя есть мечта?

Я задумалась. Почему-то вспомнился друг юности, забавный парень. Он в свои шестнадцать лет рассуждал о многих серьёзных вещах со знанием дела. И его слова воспринимались чуть ли за чистую монету, ну, или просто я была глупа. Скорее второе. И вот он часто задавал мне именно этот вопрос. И я до сих пор не знала на него ответ.

– У меня нет мечты, – несмотря на неё, ответила.

– Плохо, – рыжая о чём-то задумалась.

А я увидела Андрея. Он сидел в компании мужчин, заинтересованно слушал одного из друзей, отпивая напиток из стакана. Наши взгляды встретились и мои щёки покрылись колкими мурашки, а в ушах зашумело.

– Машка, а хобби или увлечения? Или Полонский и тут навязывал добро? – при упоминании Юры я поморщилась и резко отвернулась в сторону подруги.

– Я занимаюсь йогой.

– О! Отлично! – встрепенулась Наташка. – А где, в каком зале? – она так обрадовалась и уставилась на меня своими большущими зелёными глазами в ожидании, даже не хотелось её огорчать.