— Да, — сказал первый, — будем совместно мыслить за этим столом, не отвлекаясь на еду и питье.

— И подобно тому, как мы преодолели нравственность нравов, преодолеем мыслимость мыслимого, — сказал пятый.

— Господствуя над обстоятельствами, будем мыслить немыслимое как мыслимое, — сказал девятый.

— И открывая новые смыслы вещей, будем мыслить как немыслимое то, что считали мыслимым, — сказал четырнадцатый.

— Есть ли какой-нибудь смысл, старый или новый, в том, чтоб сидеть не жрамши, если есть способы обойтись без этого? — произнес третий, но его никто не услышал.

— Превзойдем непревзойденное и, поднявшись над сутью, увидим скрытое, — говорил первый.

— Переступим себя и пойдем дальше как новый человек, молодой мыслями, — говорил пятый.

— В руке его камень и ключ, — сказал девятый, — откроем его мысль и дадим ему слово.

В окно было видно, что люди кресел и прочие люди разожгли костер и жарят на огне мясо. Эф третий с завистью смотрел на них, чувствуя голод. Наконец он встал со своего места и тихо вышел. Его комната была пятый номер — в конце коридора слева. Он не нашел там ни вазы с фруктами, обыкновенно стоявшей у изголовья кровати, ни кувшина с водой. У стены под окном темнело пятно — словно что-то густое было пролито и после засохло. Пахло сыростью.

Оставаться в комнате не хотелось. Третий прошел по коридору обратно. У двери в зал размышлений остановился. Прислушался к голосам, которые доносились оттуда.

«Эту мысль, которую ты мыслишь, передай мне, и я с ней продолжу», — говорил первый голос.

«Отойди и отстань. Кто ее мыслит, тот ее и танцует», — отвечал второй.

«Ослы, мослы, маслины, — бормотал еще кто-то. — Масло мыслей. Мезга мозга. Миллион, мил ли он или молод. Осла ли сила? Силой мысли ослу по мослам. В моем молодом мозгу миллион милых мыслей млеют и мутно маются».

Эф третий повернул по коридору и вышел в город. Грудью вдохнул, выходя на вечерний воздух. Как человек, не как господин полной воли.

16

Эф третий шел по улицам девятого города голодный и искал место, где кормят. Улицы были узкие, мощенные камнем. Дома невысокие — в два, редко когда в три этажа. Навстречу попадались группы возбужденных людей в полосатых колпаках и шляпах с полями. Они смеялись, размахивали флажками, выкрикивали какие-то слова. Четыре веселых человека несли на руках пятого — толстого и с ног до головы мокрого. Наверное, в этот день в городе был праздник. Эф чувствовал себя уверенно и спокойно — с деньгами в поясе, среди которых были и золотые, и ножом за голенищем. Он остановился у вывески с надписью «154. Тринадцать счастливых дюжин». Из дверей под вывеской вкусно пахло жареным мясом. Третий спустился в подвал, длинный и узкий, с окнами под самым потолком, за которыми была видна крыша дома напротив и ноги людей, идущих мимо. Он заказал пирожки с белым соусом и зеленую лапшу с мясом. Спросил человека про число на вывеске, что оно означает.

— Тринадцать дюжин — это сто пятьдесят шесть, — был ответ, — а два отнимаем, чтобы число делилось на одиннадцать. Если число делится на одиннадцать, мы здесь считаем его счастливым.

— Тогда нужно было писать не «Тринадцать счастливых дюжин», а «Счастливые тринадцать дюжин», — сказал третий.

— Господин умен, а мы люди простые, — сказал человек. Он ушел и скоро вернулся. Поставил перед третьим чайник и блюдо с пирожками. Шесть маленьких круглых пирожков были выложены на блюде в два ряда по три.

Эф взял с блюда пирожок и, обмакнув в соус, положил в рот. Начинка была мясная с овощами, — не разобрать какими, но вкусно. Он оглядел помещение. Тот, кто его делал, тронулся на цифре шесть: по шесть окон с каждой стороны подвала, два ряда столиков, опять же по шесть в каждом. В окнах были рамы с тремя стеклами. «Если сложить число стекол в окнах и число ножек у столов, то как раз и получится тринадцать дюжин, — подумал третий, — а точнее, получится сто пятьдесят четыре». Он увидел, что последнее окно в ряду меньше прочих, и в нем только два стекла. «Непрост подвальчик, — подумал третий, — и не могло ли случиться так, что его, третьего, привел в это место счастливый кубик в поясе халата?»

Он достал кубик и положил на стол. Никто не обратил внимания. Люди за столиками пили вино, разговаривали, некоторые смеялись. За окном какие-то двое плясали, подпрыгивая и перебирая ногами. Третий видел только эти ноги в полосатых чулках. Ноги были кривые.

Третий поднял кубик, встряхнул в ладонях и бросил. Некоторые люди повернули головы на стук покатившегося по столу камня, а один человек поднялся со своего места и подошел. На нем была маленькая круглая шапочка и верхняя одежда с широкими рукавами, которые были стянуты ремешками у локтя и у запястья.

— Какой интересный предмет, — сказал он, глядя на камень. — Нефрит? Оникс?

— Он достался мне от моего дедушки, — сказал третий и предложил человеку стул.

— Вам не кажется, что время сейчас больше подходит для вина, нежели для чая? — сказал человек, усаживаясь.

— Возможно, — сказал третий.

— Так не согласитесь ли вы вместе со мной уступить желанию времени? — Человек улыбнулся. — Меня зовут Эф, Эф третий, — сказал он, протягивая руку.

17

В подвальчике под числом 154 за кувшином вина сидели двое. Первый был одет в синий халат с широким кожаным поясом. На втором была круглая шапочка с узкими полями и верхняя одежда, рукава которой у локтя и запястья были стянуты ремешками с серебряными пряжками. Оба носили одно имя — Эф третий. Мало букв для имен, и цифр тоже не много, поэтому такие совпадения должны иногда случаться. Есть подозрение, что по законам случая они должны случаться реже, чем это происходит в действительности.

Между сидящими лежал на столе интересный предмет из шести букв, в настоящий момент — предмет разговора.

— Я приобрел бы у вас этот нефрит для своей коллекции, — говорил второй третий первому третьему.

— Он мне достался от дедушки, — отвечал первый третий, — и поэтому дорог как память.

— Спрашивать вас, за какую сумму вы согласились бы расстаться с вашей памятью, я думаю, неуместно, но разве настоящая память нуждается в грубых материальных подпорках?

— Почему нет? — возразил первый третий. — Всё должно стоять на ногах и держаться корней. Но оставим это. А вот коллекция ваша, есть ли в ней другие камни, вроде такого?

— Понимаете, у этого камня особенный характер, и он, в зависимости от сочетания планет и звезд, подойдет не всякому хозяину, — сказал второй третий, не обращая внимания на вопрос.

— Так я и не всякий, — сказал первый третий.

— Мы можем проверить, кого из нас он сам предпочтет, — предложил второй третий. — Сделаем бросок и посмотрим. Камень упадет шестеркой кверху, это вы, конечно, знаете, а вот на кого укажет его угол между пятеркой и четверкой, тот, значит, и достоин быть его хозяином.

— Так, по-вашему, я могу оказаться недостоин? — Первый третий отставил в сторону чашку с вином и встал. — В этом случае я поинтересуюсь вашим достоинством. Я спрошу, достойны ли вы носить то имя, которое ношу я?

— Возвращаю вам ваш вопрос и ставлю ребром между нами, — сказал второй третий и тоже поднялся со своего места. Поднявшись, он оказался высоким, одного роста с первым третьим.

— Кажется, господам угодно поспорить друг с другом? — К столу подошел человек в колпаке и переднике — наверное, повар или хозяин заведения.

— Это спор имен, — сказал второй третий.

— Если спор имен господам угоден более, чем союз имен, я предложил бы им пройти в отдельную комнату, для этого лучшим образом предназначенную.

— Что мне угодно, так это быстрейшим образом закрыть вопрос, не откладывая его в ящик, долгий или короткий, — сказал первый третий.

— Поспешность в делах недостойна благородного господина, — сказал повар, он же хозяин. — Кроме того, когда господа начинают спорить, вокруг них может уменьшиться число целых стекол в окнах и число ножек у столов, по-отдельности или в сумме, а также могут уменьшиться другие числа…