Эф третий думал об этих вещах больше, чем ему хотелось, поскольку считал себя человеком действия, и страдал от неопределенности.

Иногда он задавал вопрос, косвенным образом касающийся болезненной темы (не впрямую обращаясь к человеку Ю, но в его присутствии), — что-нибудь вроде «Случайно ли то, что среди нас, счастливых владельцев камней-помощников, нет ни одной женщины?» или: «Надо ли это понимать в том смысле, что камень может принадлежать только мужчине?», — но вразумительного ответа так и не дождался.

32

Солдат Аш первый несколько дней тому назад отличился тем, что закрыл начальника своим телом. Это случилось, когда их синюю сотню направили в город девять для восстановления законности и укрепления пошатнувшихся устоев. Поступок солдата нельзя было назвать вполне героическим, потому что удар, от которого рядовой спас своего начальника, был нанесен не копьем, не мечом, а жареным окороком. Окорок — это было весело, и из случая — эпизода битвы — получился живой анекдот, который на следующий день рассказывали в роте и за пределами. В этом не было радости ни солдату, ни капралу, в грудь которого был брошен окорок. Над солдатом смеялись открыто, а капрал был уверен, что за его спиной на него показывают пальцами и говорят: «Вот тот самый, которого…»

Не удивительно, что капрал не испытывал чувства благодарности к солдату Аш, а скорее наоборот. Он, конечно, отметил поступок солдата перед строем, поставил в пример, наградил из своего кармана, а на следующий день приказал выдать двадцать плетей за жирное пятно, которое осталось на синем мундире.

И вот, Аш сидел, посаженный под замок, в ожидании наказания, и имел время подумать. Как это его угораздило закрыть телом капрала? Ну не дурак ли он после этого? Смотрел бы спокойно со стороны, и получил бы удовольствие. Сам бы запустил в этого капрала окороком, если б можно было, а закрыть телом — как только в голову могло прийти такое? Хотя, причем тут голова? Тело движется само, когда дело доходит до дела. И хорошо движется. Если бы этот окорок летел бы ему, Аш первому, в грудь, тело само уклонилось бы. Он, Аш первый, всегда уверен был в своем теле. А тут тело поступает наоборот: на грудь принимает летящий чужой предмет, к тому же летящий мимо. Как такое этому телу могло прийти в голову? Хотя какая там голова у тела? Но куда это тогда могло прийти, если не в голову, а главное — откуда? А если в другой раз не окорок будет, а копье или дротик? Тогда скажут, погиб герой, как полный придурок.

А может, это город виноват? Место такое. Воздух такой в этом девятом городе. И народ по улицам ходит, сплошные придурки, простыми глазами видно. Одни — тихие придурки, другие — буйные, а третьи такие, что ты ему куботаном под ребра, а он смеется. И дурь у них, должно быть, заразная: попихался с ними, и уже сам такой. А ведь правда, осенило первого. Он вспомнил, как они сидели с капралом на каких-то ступеньках, выйдя из того подвала, где летал по воздуху окорок, переходя из рук в руки, и смеялись, словно братья какие, друг на друга глядя. И он, Аш первый, уже ничего не помнил, что было в подвале, кроме этого летающего окорока — весело было! — и сейчас тоже не помнит.

Заскрежетал ключ в замке, дверь открылась, у порога встали двое: один — в сером мундире. Аш первый вышел, не дожидаясь команды. Увидал еще двоих в сером. Нехорошо это было — в перспективе меняющихся событий. Серые мундиры нравились первому меньше, чем плети.

33

Первые вопросы были простые: «Ваше имя? Ваше звание? В каком году родились? Как звали вашего отца?»

Один серый мундир спрашивал, другой держал руку на пульсе, третий записывал. Еще один сидел в кресле и смотрел. Всё очень мягко, ласково, с вежливостью обманной.

Аш первый понимал, что идет проверка, как пульс в его руке отвечает на правдивые ответы.

Потом пошли вопросы замысловатые.

Серый мундир выбрасывал вперед две руки, на одной показывая три пальца, на другой — два. «Сколько пальцев на руке?» Отвечать полагалось одним словом.

«Какого цвета этот шар?» Шар был красного цвета, но выбирать нужно было из трех вариантов: синий, зеленый и белый.

— Белый, — отвечал первый.

— Бумага, камень, ножницы — что выберете?

— Ножницы.

— Может быть, лучше камень? — предложил серый.

— Можно и камень, — согласился первый.

Наконец, дошло и до дела.

— Скажите, солдат, как вас угораздило совершить ваш маленький подвиг? — спросил серый, отложив в сторону казенный тон.

— Служу всей правдой, — заученно ответил первый. — Я только исполнил свой долг.

— Бросьте, — усмехнулся серый. — Какой, к бесу, долг? Я считаю, что этим поступком вы могли преследовать вполне конкретную цель. И тутя вижу два варианта. Первый из них: вы собирались таким образом положительно зарекомендовать себя перед вашим командиром.

— Выслужиться перед капралом? — засмеялся Аш. — Таким способом? Ерунда. Мне уже прописали два десятка плетей за эту выслугу.

— Не буду настаивать, — сказал серый. — Второе мое предположение: вы хотели таким образом отвлечь внимание от чего-то более существенного. Например оттого, что случилось в одной маленькой комнате. Вы оказались там, преследуя противника, или якобы преследуя. — Серый сделал паузу, обменявшись взглядами с тем, который держал руку на пульсе. — Потом дверь в комнату закрылась, и никто не может сказать, что вы там делали эти несколько минут в весьма подозрительном обществе. А что вы, действительно, там делали?

— Я не помню, — искренне вздохнул первый. — Даже комнату эту проклятую не помню. А что касается «отвлечь внимание», так я тут скорее привлек внимание на свою голову.

— Что вы не помните, это, кажется, правда, — сказал серый, бросив взгляд на того, который держал руку на пульсе. — Но есть люди, у которых память оказалась лучше, и от них мы смогли кое-что узнать. О комнате, например, над дверью которой есть некоторая надпись. Но хотели бы знать больше. От малого знания многие вопросы — не так ли? Вспомните, от кого вы в первый раз услышали про человека, которого называют Отшельник?

— Ни одного раза не слышал, — сказал первый. — Я простой солдат, интриги плести не умею. То, что было, это просто случай. И вы ведь знаете, что я говорю правду.

— Случай выходит из ряда, когда человек вместо того, чтобы уклониться от летящего предмета, бросается ему навстречу. И, рассказывают, за вами числятся еще несколько таких выходящих из ряда случаев.

— Просто я по судьбе такой везучий, — сказал солдат.

— Я думаю, все же, что это знак, — сказал тот, который сидел в кресле, — явный сигнал, чтобы привлечь внимание. На этого человека нам показывают, это и без дознания очевидно.

— Так проверим, — легко согласился дознаватель и, не меняя голоса, сказал: — Встаньте. Поднимите руки.

Первый подчинился. Серый мундир провел руками вдоль его тела, обыскивая, и, зацепив пальцем цепочку с кубиком, висевшим на шее, извлек кубик наружу.

— Вот и чудненько, — обрадовался он. — Снимите это.

Первому дорог был его талисман, но он не знал, настолько ли дорог, чтобы ради него подвергать себя реальному риску. Пытаться в одиночку справиться с тремя серыми мундирами, а может быть и с четырьмя, хотя того, который сидел в кресле, он почему-то не склонен был считать за противника. Или прыгать с моста в реку, не имея представления о глубине воды под мостом. Не знал, но перешел к действию, словно мгновение назад уже принял решение, — собственно, так всегда с ним и происходило в особые моменты жизни. И как-то удалось раскидать противника и обездвижить, работая руками и ногами. В комнате было окно. Аш выбил ногой раму и прыгнул со второго этажа. Кусты внизу смягчили удар падения. Обогнув дом, он побежал по улице, улица выходила на мост. Аш полетел вниз с моста легкой птичкой, а может быть, рыбкой, не думая о том, глубока ли вода в этом месте. Река была быстрой и бурной. «Если не утону, — подумал Аш, когда к нему вернулась способность думать, — то течением унесет далеко, и никто не догонит».