— Руки и колени, — требует он, не давая мне перевернуться или даже повернуться, чтобы посмотреть на него, когда звук шуршащей ткани достигает моих ушей.

Я остаюсь там, как мне сказали, когда он исчезает в ванной. Каждая секунда, когда он не прикасается ко мне, кажется гребаным часом, и когда он, наконец, возвращается, его шаги приближаются, я, черт возьми, почти стону в ожидании.

Все мои мышцы напряжены, я просто жду, что он сделает, чтобы наказать меня дальше.

Наконец, наконец, черт возьми, он подходит ко мне, одной рукой задирает мое платье на задницу, пальцы другой руки опускаются между моих ног, распространяя вокруг меня то, что осталось от его спермы.

— Моя, — рычит он. Как будто мне действительно нужно напоминать.

Выгибая спину, я отдаю ему больше себя, отчаянно пытаясь найти то бессмысленное удовольствие, которое может доставить только он.

Но как только я думаю, что он собирается дать мне то, что мне нужно, его пальцы отрываются, прежде чем его ладонь касается моей голой ягодицы, громкий треск эхом разносится по комнате, прежде чем я вскрикиваю.

— Да, — шиплю я, когда он успокаивает ожог на пару секунд, прежде чем повторить действие еще дважды, убедившись, что у меня есть светящееся напоминание о нем прямо на моей заднице. Как будто клейма на моем бедре недостаточно.

— Скажи мне, что ты моя, — говорит он, одна рука все еще успокаивает жало, а другая опускается обратно к моей мокрой киске.

— Я твоя, Себ. Вся, блядь, твоя.

— Черт возьми, да.

Он опускается, его дыхание обдает мою задницу, и я все еще. Я как раз собираюсь спросить, что, черт возьми, он делает, когда он плюет на меня.

— О Боже, — хнычу я, точно зная, что будет дальше.

Мое сердце сжимается от желания, когда он касается головкой своего члена моего заднего прохода.

Его рука скользит вверх по моей спине, его пальцы запутываются в моих волосах.

— Я не могу обещать, что это не будет больно, — бормочет он, на несколько мгновений раскрывая меня пальцами.

— Себ. — Его имя срывается с моих губ не более чем жалобным хныканьем и становится только громче, когда он убирает пальцы, а его член упирается в тугие мышцы моей задницы.

— Расслабься, детка, — успокаивает он, его голос внезапно становится мягче, его требовательный тон на мгновение забыт.

Я делаю, как мне сказали, позволяя ему проникнуть внутрь.

— Черт. Черт, ты тугая.

Возможно, это мой первый опыт в этом, но, черт возьми, если я не жажду этого, боли, бессмысленного забвения, которые, я уже знаю, придут.

— Еще, — умоляю я, когда он останавливается примерно на полпути, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. — Трахни меня, Себ. Бери то, что тебе нужно. Мне это тоже нужно.

— Черт, ты идеальна, детка.

Он бросается вперед, его сдержанность лопается от моих слов.

Боль делает меня бесполезной на несколько секунд, но она быстро проходит, когда он вырывается, посылая ударные волны по моему телу, когда его хватка на моих волосах усиливается.

— Черт, — снова рявкает он, толкаясь обратно, достаточно громко, чтобы его было слышно сквозь музыку, доносящуюся из гостиной.

Я выгибаюсь назад, загоняя его глубже, теперь боль утихла, и мой потерянный оргазм дает о себе знать.

— Вот так, детка, — подбадривает он, просовывая руку под меня, чтобы найти мой клитор.

Я громко стону, когда он идеально играет со мной, когда его бедра толкаются в меня с самой дразнящей, но восхитительной скоростью, позволяя мне чувствовать каждое движение.

— Я долго не протяну, Чертовка, — говорит он мне через минуту или две, когда я тону в нем.

— Тогда кончай, — требую я. — Я хочу почувствовать, как ты кончаешь в мою задницу.

— Черт.

Он увеличивает скорость, его пальцы погружаются в мою киску, в то время как его большой палец продолжает кружить по моему клитору.

— О черт, детка, — ворчит он, когда мои мышцы сжимаются от надвигающегося оргазма. — Приди за мной, принцесса.

Я, блядь, разбиваюсь вдребезги, кричу, когда мое тело сотрясается в конвульсиях вокруг него, мои конечности отказывают и заставляют меня упасть на кровать.

Однако он прямо позади меня, и он падает на меня сверху, когда звуки нашего учащенного дыхания наполняют комнату, наши тела, скользкие от пота, прилипают друг к другу, когда мы спускаемся с наших невероятных высот.

Он убирает волосы с моего уха, его горячие губы щекочут раковину, когда он произносит слова, которые заставляют мое сердце бешено трепетать в груди.

— Я, блядь, люблю тебя, Чертовка. Никогда, никогда не прекращай подталкивать меня к тому, чтобы я был худшей версией себя.

— Договорились, — выдыхаю я, уже теряя себя из-за ночной усталости.

***

О мой Бог.

Каждый дюйм моего тела болит, когда я переворачиваюсь на другой бок на следующее утро. Мои мышцы напрягаются, ягодица болит, а в моей голове поселился гребаный духовой оркестр.

Я стону, утыкаясь лицом в подушку, молясь, чтобы сон снова овладел мной и заставил все это исчезнуть.

Я мало что помню после того, как Себ прижал меня к кровати, как только кончил мне в задницу, но пока я лежу там, маленькие воспоминания начинают мелькать на краю моего сознания.

Какой холодной была стойка в ванной, когда Себ съедал меня, как умирающий с голоду человек. Стена душа. Кровать. Снова.

Блядь. Неудивительно, что все болит.

Моя потребность в ванной останавливает меня даже от попытки снова заснуть.

Отбросив одеяло, я осторожно свешиваю ноги с бортика и сажусь, молясь, чтобы мой желудок не скрутило и не заставило меня броситься в ванную.

К счастью, все, кажется, улажено, и, если не считать продолжающегося стука в голове, единственное, что я замечаю, — это состояние моих бедер.

— Черт возьми, — бормочу я, нежно проводя кончиком пальца по синякам, оставленным Себом.

Найдя на тумбочке стакан воды и таблетки, я жадно проглатываю их и выпиваю воду, прежде чем пойти в ванную и рискнуть взглянуть в зеркало.

— Господи. — Я выгляжу так, словно меня растерзал медведь. Или плохой мальчик с проблемой контроля гнева.

Я не могу удержаться от улыбки, когда думаю о предыдущей ночи.

С моей стороны было глупо так с ним играть. Но, черт возьми, это, черт возьми, того стоило. И если уж на то пошло, я только что доказала, что могу выйти из дома без того, чтобы какой-нибудь придурок не попытался меня убить. Если не считать телохранителей, жестоких избиений и секса в машине на глазах у Алекса, это была вполне обычная ночная прогулка.

Я смеюсь над собой и качаю головой.

Обычный.

Что, черт возьми, кто-нибудь из нас знает о нормальности?

Я писаю, чищу зубы и смываю с лица вчерашний макияж, прежде чем нахожу одну из рубашек Себа, натягиваю чистые трусики и выскальзываю из комнаты в поисках моего парня.

Из гостиной доносятся низкие голоса, и когда я заворачиваю за угол, то нахожу Себа, Тео и Тоби, сидящих на диванах, все с чашками кофе и прохлаждающихся в спортивных штанах. И Себ, и Тео без рубашек, полностью демонстрируя свои туши и пресс. Это потрясающее зрелище для первого занятия утром.

— Привет, — говорю я, на самом деле, не чувствуя себя виноватой из-за того, что прерываю то, о чем они говорят, и опускаюсь на колени Себа.

— Привет, детка. Я собирался прийти за тобой скоро. Тоби принес кофе и завтрак.

— Мой герой, — выдыхаю я, целую Себа в щеку и тянусь за чашкой с едой на вынос, которая, как я предполагаю — моя, на кофейном столике.

— Подумал, что тебе это может понадобиться, — бормочет Тоби, его щеки пылают от смущения.

— Где два других идиота? —спрашиваю я, пытаясь сменить тему. Мне действительно не нужно сидеть здесь и вести разговор с моим новоявленным братом о том, как один из его лучших приятелей трахал меня прошлой ночью, пока я не вырубилась.

— Они ушли после того, как ты… исчезла, — говорит Тео, доедая обертку для завтрака.

— Очевидно, баночка вазелина Тео оказалась недостаточно хороша для Алекса, — радостно объявляет Себ, прежде чем Тео скомкал бумажный пакет в руке и запустил им ему в голову. — Эй. Это был факт, а не насмешка.