— Ты не это имеешь в виду, — заявляю я, моя решимость слегка поколебалась.

— Разве нет? — Она немного поднимает пистолет, понимая, что ее прицел соскользнул.

Вокруг всех нас воцаряется тишина, в воздухе потрескивает предвкушение.

Краем глаза я замечаю, что грудь Стеллы движется быстрее, чем раньше, поскольку она пытается держать свое дерьмо под контролем.

Я понятия не имею, пытается ли она подавить свой гнев или свою потребность сдаться. Я также не уверен, чего я хочу больше.

— Мне жаль, — говорю я после самого долгого молчания в моей жизни.

Ее глаза сужаются, как будто она не верит ни единому слову из этого.

— Ты не заслужила ничего из этого. Ни одна из моих проблем не имеет к тебе отношения, но я сделал тебя отдушиной для своей ненависти. Я использовал тебя. Я унизил тебя. Я. Сделал. Тебя. Моей. Хотя о последнем я сожалею меньше.

— Я не твоя, Себ, — заявляет она. — Я не принадлежу ни тебе, ни кому-либо еще. Я гребаный человек, а не собственность, которую ты можешь засунуть в шкаф, пока не решишь, что она заслуживает некоторого внимания.

— Я знаю, — шепчу я. — Это не то, что я хочу с тобой сделать.

— Просто, блядь, скажи ей, братан, — говорит Тео, снимая напряжение.

— Сказать мне что? — спрашивает Стелла, подскакивая на его требовании. — Что ты знаешь?

— Я ничего не знаю, детка. Он говорит не об этом.

— Тогда, о чем, черт возьми, он говорит?

— Кое в чем я не собираюсь признаваться перед всеми этими ублюдками.

— Я не думаю, что ты в каком-либо положении, чтобы отказывать мне в чем-либо прямо сейчас, не так ли?

Я качаю головой, мои глаза умоляют ее не настаивать на этом. Не перед остальными. Но у нее ничего этого нет.

— Я хочу тебя, хорошо? И мне очень жаль. Мне так чертовски жаль, что я когда-либо причинил тебе боль.

Ее плечи опускаются, и все ее тело заметно расслабляется, когда мои слова задевают ее. Впервые, возможно, за все время, она мне верит.

— У тебя забавный способ показать это.

— Я облажался, детка. Я думал, ты уже знаешь это.

Ее палец дергается на спусковом крючке, и мое сердце подпрыгивает к горлу. Я мог бы быть чертовски уверен, что она на самом деле не выстрелила бы мне прямо между глаз, но, полагаю, случались и более безумные вещи.

— Чертовка? — спрашиваю я, чувствуя перемену в ней после моего признания. — Что ты скажешь? Хочешь попробовать это, не желая убивать друг друга?

Ее грудь вздымается, когда она смотрит на меня. Она может подумать, что выражение ее лица ничего не выражает, но я вижу гораздо больше, чем, я уверен, она думает, что я могу.

И она разрушается быстрее, чем может контролировать.

Как раз в тот момент, когда я думаю, что она собирается опустить пистолет и дать мне реальный ответ, ее рука дергается в сторону, и громкий хлопок эхом разносится вокруг нас, когда все мое тело содрогается от шока.

— Срань господня, — кричит кто-то, но мое внимание по-прежнему полностью сосредоточено на Стелле, чтобы оценить то, что только что произошло.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Стелла

Мое сердце колотится, и все вокруг меня исчезает, кровь течет мимо моих ушей, но я не отрываю глаз от Себа, пока его слова повторяются снова и снова в моей голове.

Он хочет меня?

Как, по-настоящему, хочет меня?

Или он просто сказал это, потому что я держал его под прицелом?

Я качаю головой, находясь в состоянии войны с самой собой.

Я знаю ответ. Я видела это ясно, как день, в его темных глазах, когда он произносил эти слова.

В отличие от всех других случаев, я видела чистую честность, слышала искренность его извинений.

— Ты, блядь, сумасшедшая. — Слова Калли, наконец, прорываются сквозь мой туман, но у меня нет возможности ответить или даже повернуться, чтобы посмотреть на нее, потому что Себ движется, и, прежде чем я понимаю, что происходит, мои ноги отрываются от земли, и меня перебрасывает через его плечо.

— Что за…

— Ты, блядь, стреляла в меня, детка?

— Ты мертв?

Его рука шлепает по моей заднице, заставляя меня выть, когда мои сжатые кулаки обрушиваются адским дождем на его собственную задницу.

В одну секунду мы движемся, маршируем сквозь деревья к дому Чирилло, а в следующую он снова ставит меня на ноги.

— Спасибо, — нахально говорю я. — Это действительно было…

Его руки обхватывают мое лицо, когда его губы обрушиваются на мои во всепоглощающем поцелуе, от которого у меня слабеют колени, а киска жаждет большего.

— У тебя болит живот? — шепчет он мне в губы.

— Делает ли то, что причиняет боль моему… — я вздыхаю, когда понимаю, о чем он говорит. — Н-нет, я в порядке. Это вряд ли — вау, Себ, — кричу я, когда он перекидывает меня через плечо и снова идет вперед. — Отпусти меня нахрен, — кричу я, поднимая глаза как раз вовремя, чтобы обнаружить, что все остальные наблюдают за нами с удивленными выражениями, прежде чем мы исчезаем за деревьями.

Себ игнорирует все мои просьбы поставить меня на ноги, пока мы не окажемся внутри какого-нибудь здания. Единственное, что я знаю, это то, что это не главный дом, потому что я видела это мельком, прежде чем он пинком закрыл за нами дверь.

Он взбегает по лестнице, как будто у него на плече не более чем мягкая игрушка.

Мы проходим через жилую зону, прежде чем за мной захлопывается еще одна дверь, и я, наконец, прижимаюсь к ней.

— Слава богу, моя голова… — Моя спина врезается в дверь, и его тело быстро следует за мной, раздавливая меня посередине, когда его губы снова находят мои.

Мои губы инстинктивно раздвигаются в ту секунду, когда он облизывает нижнюю. Его язык ласкает мой, исследуя мой рот, как будто это наш первый поцелуй.

На две секунды моя голова побеждает, и я делаю паузу, когда он призывает меня уступить ему.

— Стелла, — рычит он, его пальцы сгибаются, когда он сжимает мою шею сбоку в собственническом захвате.

— Я-я…

— Я имел в виду то, что сказал, детка. Я хочу тебя. Я хочу этого.

Мое сердце колотится, угрожая выскочить из груди.

— Что Тео хотел, чтобы ты мне сказал? — Я спрашиваю, находя в себе силы спросить, а не просто с головой окунуться во все, что он может мне предложить.

— Он… э-э… — Его глаза ищут мои, и впервые настоящий Себ смотрит на меня. Все его страхи, его неуверенность прямо передо мной, его боль от всего, что он перенес в прошлом, льется из него.

Комок подступает к моему горлу. Желание утешить его, сказать ему, что все будет хорошо, почти берет верх надо мной, но я прикусываю нижнюю губу, чтобы позволить ему закончить то, что он должен сказать.

— Он хотел, чтобы я сказал тебе, что… — Я втягиваю воздух, уже зная, что все, что он собирается сказать, заставит мой мир наклониться вокруг своей оси. — Я влюбляюсь в тебя, Чертовка. — Весь воздух вырывается из моих легких. — Черт, я почти уверен, что я уже упал. И это началось с того момента, как я посмотрел в твои глаза, и ты сказал мне, что ты моя идеальная женщина. — Он наклоняется, его грубая щека касается моей. — Ты была права.

Стон вырывается из моего горла, когда его губы отрываются от моего уха и покрывают поцелуями всю длину моей шеи.

— Себ, я…

— Нет, — выдыхает он, его голос хриплый от эмоций и желания.

Прижимая пальцы к моим губам, он гарантирует, что я не собираюсь продолжать.

— Мне не нужно ничего слышать в ответ. Я знаю, что облажался. Я знаю, что причинил тебе боль. И я знаю, что я этого не заслуживаю. Но, черт возьми, Чертовка. Я хочу этого. Я хочу этого так чертовски сильно, ты даже не представляешь.

Я киваю, не в состоянии произнести ни слова, даже если бы он хотел, чтобы я заговорила.

Он поднимает меня, и я скольжу по двери, пока мои ноги не обвиваются вокруг его талии, и он возвращает мой рот.

Больше ничего не сказано. Вместо этого он вкладывает все, что у него есть, в то, чтобы показать мне правду в своих словах.