— Дело в том, что я хочу лечь сам и уложить тебя раньше, чем я уйду.
— Да, брат Джон, пожалуйста, если тебе угодно. А где моя постель? Мне казалось, что я спал.
— Гм! А я даже не сомневаюсь, что так и было, — ответил Джон, зажигая вторую свечу. — Пойдем, брат Никлас.
И они оба пошли по лестнице.
Дойдя до дверей своей собственной спальни, Джон Форстер остановился и спросил:
— Ты теперь совсем проснулся, брат Никлас? Как ты думаешь, могу ли я тебе доверить свечу?
— Надеюсь, — ответил Никлас. — Я вижу, что подсвечник серебряный, но полагаю, что я честен, брат Джон.
— Гм! Я спрашиваю, можно ли положиться, что ты ее загасишь?
— Да, думаю. Пожалуйста, скажи, где моя комната?
— Когда дойдешь до верха лестницы — первая дверь слева.
— Первая дверь?
— Да, первая с левой стороны. Ты понимаешь?
— Да, брат, понимаю, первая дверь слева.
— Хорошо; ну, спокойной ночи. — Спокойной ночи, брат.
И Никлас стал подниматься по лестнице, а Джон Форстер прошел к себе.
Никлас поднялся на верхнюю площадку, но в его голове было не вполне ясно, и он ошибся дверью, повернул направо, где жила старая домоправительница Джона, миссис Смис. Утренний свет пробивался в комнату, смешиваясь со светом свечи.
Старуха проснулась, вскочила.
— Как?.. — задыхаясь, произнесла она.
— Это… — прошептал Никлас и отступил на шаг.
— Да, да, это я, мой дорогой Никлас!
— Да, ист… не может быть! — повторял он, услыхав ласковое обращение.
— О, да. Это я, я, твоя несчастная жена, Никлас, которая просит у тебя прощения, — заливаясь слезами, ответила старуха.
— Моя дорогая, милая жена, — произнес старик. Они обнялись и долго плакали на плече друг у друга.
Предоставляем читателю воображать, какие объяснения происходили у Никласа с его поистине переродившейся женой, с Ньютоном, с его дядей, с Амброй, словом, со всеми домочадцами, а сами в это время расскажем о событиях, которые привели к такой удивительной развязке.
Читатель может вспомнить, что мы оставили миссис Форстер в приюте для сумасшедших, где она медленно поправлялась от воспаления мозга.
Много недель она чувствовала себя очень слабой и в течение этого времени, выходя в сад вместе с другими жителями печального дома, помогала сторожам успокаивать больных; в скором времени она приобрела над безумными известную власть, которая служит неизменным доказательством влияния здравого ума. Доктор Баддингтон, знавший о ее печальном положении, скоро заметил это и предложил ей место сиделки у себя в лечебнице до появления членов судебного ведомства, делающих осмотры; он обещал ей, если она пожелает, оставить это место за нею и позже.
Миссис Форстер приняла предложение доктора и решила остаться сиделкой, пока не придумает, что ей нужно предпринять дальше, и вскоре превратилась в самую ценную личность в заведении. Своим терпением и добрым обращением с больными она делала гораздо больше, чем сторожа грубостью и насилием. Миссис Форстер изменилась до такой степени, что, не чувствуя никакого негодования против людей, которые были причиной ее заточения, она сознавала, что навлекла на себя все несчастья своими собственными поступками; что люди, открывшие ей глаза на ее прежнее безумие, оказались для нее лучшими друзьями. Она чувствовала себя смирившейся и несчастной, но целовала бич наказующий. У нее было только одно желание: найти мужа и своим поведением загладить все прошлое. По ее просьбе были наведены справки относительно того, в какую часть Англии переселился Никлас, но ничего узнать не удалось.
Все его следы пропали, и миссис Форстер осталась на месте сиделки, не желая покидать его, пока не найдет возможности продолжать свои поиски или получить желанные сведения.
Девять месяцев миссис Форстер пробыла в лечебнице и за это время скопила такую сумму денег, которой могло хватить на ее содержание и на путевые издержки. Она решила пуститься на поиски мужа, прощение которого казалось ей необходимым условием существования.
Миссис Форстер простилась с доктором и с сожалением покинула лечебницу, прежде служившую для нее источником ужаса и отвращения. Время со всем примиряет нас! Миссис Форстер обещала доктору Баддингтону вернуться на место сиделки в том случае, если она ничего не узнает о муже или выяснится, что его уже больше нет в живых.
Она, сама не зная почему, направилась в Лондон; во всяком случае, бедная женщина почему-то прониклась мыслью, что скорее всего она может встретить Никласа в столице. Прежде всего она постаралась узнать, есть ли в Лондоне семьи по фамилии Форстер, и полицейское управление дало ей такой чудовищно громадный список Форстеров, занимающихся самыми различными ремеслами, следующих самым различным призваниям, что она закрыла его в полном отчаянии. В ее голове мелькало слабое воспоминание, что муж когда-то упоминал о брате, жившем где-то. Больше она ничего не знала об этом его родственнике. Тем не менее она усердно принялась за дело, побывала у всех лиц среднего класса, носивших эту фамилию, осведомляясь, не приходятся ли они родственниками ее мужу. Из красной книги она узнала имена и адреса многих Форстеров, принадлежавших к богатым классам, но к ним не посмела обратиться. Она могла только расспрашивать их слуг, но получала очень неудовлетворительные ответы. Наконец миссис Форстер, деньги которой почти иссякли, стала серьезно подумывать о возвращении в дом для сумасшедших. В это время ей на глаза попалось объявление мистера Джона Форстера насчет экономки.
Ей не хотелось уезжать из Лондона; она пошла по объявлению и получила место, так как доктор Баддингтон. которому она написала, объясняя свои цели, прислал ей превосходный аттестат.
Сердце миссис Форстер забилось, когда она узнала фамилию своего господина, а впервые увидев его. невольно нашла в нем некоторое фамильное сходство с Никласом. Однако зачатки надежды скоро увяли, когда, в ответ на се расспросы, Амбра сказала, что у мистера Форстера был неженатый брат, который недавно умер, и что она никогда не слыхала о других его родственниках.
Другие служанки тоже ничего не знали, и миссис Форстер (принявшей фамилию Смис) пришлось прибегнуть к терпению и покорности судьбе, привитым к ней таким жестоким способом. Заботы об Амбре скоро сделались для нее источником наслаждения, а надсмотр за хозяйством — источником удовлетворения, не как прежде из-за чувства господства, а как средство выказывать доброту и терпимость. И миссис Форстер называла себя счастливой и жила, покоряясь судьбе.
Может быть, покажется странным, что за все время службы в качестве экономки она ни разу не услышала упоминания о своем муже или сыне. Однако следует вспомнить, что Ньютон был в плавании, а Никлас никогда не заходил к брату. Кроме того, Джон Форстер был так же малообщителен, как и ее муж. Действительно, ему совсем не приходилось иметь дела с экономкой; он только аккуратно платил по всем счетам, которые она представляла ему раз в месяц, призывая ее вниз после обеда. Сведя счеты, Джон предлагал ей выпить стакан вина, доказывая этим, что он вполне доволен ею.
Когда за день до встречи с мужем Ньютон и Никлас явились к адвокату в его контору и были приглашены им к обеду, он написал ей, по обыкновению, очень лаконичную записку:
«Миссис Смис, я пригласил обедать двух джентльменов ровно в шесть.
P. S. Велите приготовить две лишние постели.
Джон Форстер».
Миссис Форстер исполнила все его указания и, выполнив свою задачу внизу, ушла к себе в комнату, где обыкновенно сидела с Амброй. Поэтому она не видела гостей; Амбра же, которая побежала вниз навстречу своему покровителю, в течение своего короткого пребывания в столовой не слышала ничего, что могло бы ей дать понятие о родстве гостей с Джоном Форстером. И она могла только рассказать миссис Смис, что к ним приехал пожилой господин и очень красивый молодой человек.
Но даже при этом простом известии пульс миссис Форстер ускорился. Этими гостями могли быть ее муж и сын. В первый раз за все время службы в доме адвоката она получила приказание приготовить запасную спальню. Однако путем размышлений бедная женщина убедила себя, что ее надежды висели на слишком тонкой ниточке; она мысленно сказала, что в течение года, конечно, узнала бы, что у ее господина есть близкие родственники; со вздохом вспомнила, что Ньютона уже нет в живых, и назвала мысль, на минуту мелькнувшую у нее в голове, смешной нелепостью.
