Нас допрашивал сам начальник службы, что наверное было очень большой честью, но я не оценил. Пашке вообще было весьма неуютно из-за незнакомого языка, и я старался по максимуму переводить ему все, что говорилось. Мне слова почти не предоставляли. Поскольку пхарша среди моих вещей не было обнаружено, и хозяйка гостиницы подтвердила мои слова о том, что я заселился вечером и больше не выходил, меня решено было отпустить, но тем не менее мой Пропуск они решили пока подержать у себя до завершения расследования. Это никак не входило в мои планы.

— Ну, что будем делать? — Спросил меня мой друг, когда мы вышли из здания службы.

— Можно, конечно, пойти в посольство, но скорее всего это ничего не даст. Разве что преступник сам придет с повинной и мне отдадут Пропуск, — ответил я.

— Ну или мы сами его найдем, — хихикнул Пашка.

— А, кстати, неплохая мысль!

Я понял, что искать настоящего вора никто не собирается. Ну, а зачем, когда есть инопланетный гражданин, на которого можно повесить преступление. Местные убеждены, что никто из праксосинян не может украсть пхарш, ибо это святое. Но, если жители этой планеты так схожи с землянами, то нельзя не представить, что и в их стаде есть паршивая овца. Хотя, лезть в законы чужой планеты, да еще и будучи подозреваемым… Я задумался, а Паштет удивленно вылупился на меня:

— Ты что? Я же пошутил. Мы не детективы, и мы на чужой планете.

— Да, ты прав. Наверное нужно предоставить это дело профессионалам, какие бы они тут ни были, — ответил я.

— Слушай, ну раз уж с планеты нам все равно пока не улететь, а под стражу тебя никто не сажает, позволяя бродить, где захочется, так что я считаю, нужно пользоваться моментом и хотя бы осмотреть все вокруг, раз уж мы тут, — подмигнул мне Паша.

— Веди! — мой театральный жест рукой вызвал у него недоуменное фырканье, но он достал из кармана распечатку местной карты и принялся изучать свои пометки. А я подумал, что расследование может и подождать.

— Сначала сходим к храму Рушера, раз уж мы оказались в этой части города, потом посмотрим на Кривые холмы, а затем дойдем до Места паломничества святой Регины.

Я удивленно приподнял бровь:

— Я смотрю, ты хорошо подготовился!

— В Интернете скачал путеводитель, — отмахнулся Павел. — Идем.

Храм снаружи меня не слишком впечатлил — невзрачное строение, со временем слегка покосившееся. Кое-где около земли здание постепенно поглощал ковер из темно-серого мха. Архитектурно же храм отличался от соседних домов только скругленными углами и отсутствием окон. Но когда мы зашли внутрь, у меня отвисла челюсть. Само здание было лишь верхушкой айсберга — вниз уходила широкая лестница, стены, потолок и даже ступеньки которой, были украшены росписями и мозаикой. Пока мы шли вниз, в мягком теплом приглушенном свете я рассматривал сюжеты, изображенные на стенах. Вероятно, это были какие-то религиозные сцены, тем не менее, меня просто заворожила эта, вроде бы примитивная, живопись. Несколько раз я заметил один и тот же повторяющийся сюжет — существо, держащее темный шар и светло-серый вихрь, летящий к нему от головы другого существа. Я так понял, что это было изображение передачи памяти, и сбор ее в пхарш. Этот процесс очень много значит для праксосинян в их культуре, да и в религии, судя по всему. Теперь мне стало более отчетливо понятно отчаянье того старика, у которого похитили его реликвию.

Чем ниже мы спускались, тем отчетливее был слышен гул множества голосов, раздающихся снизу. Пашка оборачивался на меня периодически, и на его лице был написан такой восторг, как у пса, который ждет одобрения от хозяина за принесенную палку. Я улыбнулся ему в ответ.

Нравятся мне вот такие места, где чувствуется отзвук чужой культуры. Экзотичный, непонятный, и от этого еще более захватывающий. Особенно люблю, когда в таком месте чувствуется течение времени — кое-где облупившаяся краска на фресках. Мох, который уже подбирается к ногам нарисованных праксосинянцев. Паутина, которую шевелит легкий порыв взявшегося ниоткуда ветерка. Все вместе создает ощущение загадки, тайны или таинства, и я понимал, что Пашка чувствует то же самое, только на какой-то свой мальчишеский лад.

Мы достигли конца ступенек и вышли в большой круглый зал с высоким потолком. Контраст узкого тоннеля с простором этого помещения вызвал у меня временное замешательство, но я быстро пришел в себя, стараясь все рассмотреть. Фрески продолжались и на куполе потолка. Я так увлекся разглядыванием росписи, что сразу не заметил происходящее в центре зала действо. Паштет толкнул меня в бок и кивнул на собравшихся в центре праксосинян. Они все смотрели на нас. Я догадался, что нужно что-то сказать.

— Простите, если помешали. Мы туристы с Млечного Пути. На Праксосе второй день. Зашли посмотреть, но если мы не вовремя, то можем уйти.

От толпы отделился один из аборигенов и произнес:

— Мы рады любому существу, которое хочет проникнуться таинством Перемещения Разума. Проходите, будьте нашими дополнительными глазами.

Вот последнее я не очень понял, но по быстрому перевел Пашке, о чем говорил праксосинянин. У моего друга загорелись глаза:

— Ты серьезно? Я никогда не присутствовал при этой процедуре! Да это же просто чертово везение! Ты везунчик, Ген!

Он разве что не подпрыгивал на месте, так что и я проникся особенностью момента.

Мы подошли ближе. На круглом вогнутом ложе посреди зала лежал старый праксосинянин. Он был какой-то весь высохший и маленький, и я понял, что он мертв. Вокруг стояли другие жители Праксоса, молодые и уже в возрасте, но ни у одного из них на лице не было скорби, только легкая печаль. Одна молодая праксосинянка, стоявшая у изголовья, поднесла к голове лежащего некий предмет, похожий на сплющенную с боков темную сферу. Я попытался разглядеть, но подойти ближе посчитал невежливым. Из пхарша, а это наверняка был именно он, девушка достала гибкую трубку, которая тянулась от сферы и оканчивалась тонкой иглой. Дальше я просто догадался, что произойдет — она чуть повернула голову мертвого праксосинянина и быстрым и четким движением воткнула иглу в основание его черепа. Пхарш слегка завибрировал, и звук от вибрации сливался с негромким пением праксосинянцев.

Мне случалось ранее присутствовать на разного рода обрядах, как земных, так и чужеродных. Всегда смотрел на все со стороны наблюдателя, исследователя, даже простого любопытства. Но здесь и сейчас я почувствовал какое-то умиротворение, даже уют, наверное.

После церемонии один из присутствующих подошел к нам. Он был не слишком стар, но по его одеянию и гордой осанке я понял, что он тут главный. Он тут же подтвердил мою догадку, представившись:

— Орвен Сарт, старший смотритель храма Рушера, — он немного склонил голову вправо, приложив руку к груди. Я повторил его жест, назвав свое имя и род занятий:

— Ген Рарус, путешественник, врач-ксенолог.

— Нечасто нас посещают иноземцы, — произнес смотритель. — Но мы рады любому разумному существу, забредшему в наш храм.

Смотритель бросил взгляд на Пашку. Тот непонимающе таращился на праксосинянина и на меня.

— Твой спутник не говорит на нашем языке? — спросил Орвен.

— К сожалению, имплант-переводчик в моем мире не каждому доступен. Но я переведу ему все, о чем мы говорим. Не беспокойся.

— Что привело вас сюда? — смотритель снова обратился ко мне. Его огромные глаза уставились на меня выжидающе. Этот старый праксосинянин излучал какое-то умиротворение, все его движения были плавными и неспешными, однако очень четкими, как будто он заранее просчитывает каждый жест.

— Чужая культура всегда представляла интерес для любого интеллектуально развитого человека, — я почувствовал себя немного глупо, как будто я сдаю экзамен по философии. Возможно повлияла обстановка храма, но эти дурацкие высокопарные слова сами собой вырвались из моего рта. Я решил исправиться:

— Вообще, мы просто путешественники. Я изучаю природу и физиологию других рас. Это необходимо мне в работе.