— Ничего не надо, — отвечает она, шмыгнув носом от холода. — Спасибо.

— Чего в холодильнике делала, Шапка? — отстраняюсь от неё, оглядывая официантку в белом пуховике и с голыми ногами. Не считая обуви, ничего больше от холода её не спасает. — Деда Мороза искала? Или в пингвина превращалась?

— Да нет! — мотает она головой и взглядом своим наивным очаровывает. — Я официантка. Работать тут буду. Но меня случайно заперли в холодильнике! — тараторит она, напоминая мне ребёнка, который пытается оправдаться перед кем-то.

Сомневаюсь я, что случайно её заперли в холодильнике. Но ладно! Не мои проблемы.

— Так праздник отменяется, — недоумеваю уже я. — Все твои уехали

— К-как уехали? — заикаясь, переспрашивает, взглянув на дверь, будто оттуда сейчас её коллеги выскочат с криком “Розыгрыш”. — Но мы же…

— Я отменил праздник, — вновь доношу до неё информацию. — Всех отпустил. Официантов, поваров и прочий обслуживающий персонал.

— И меня?..

— И тебя, — отвечаю, забавляясь её реакцией. Глупенькая. — Не знаю, почему они тебя с собой не взяли. Автобус с вашими уехал минут десять как. Чего они тебя оставили-то? — подозрительно сканирую её взглядом.

Журналистка, может, какая-то? Но Дима вроде как сказал, что его девчонка. Хм-м… А чего тогда осталась?

— Да там список… — мнётся она, избегая моего взгляда. — Мы вносим свои имена, когда садимся в автобус. А я опоздала и своим ходом приехала. И в общем… меня в официальном списке не было.

— Ясно, — пазл начинает сходиться. Вот почему бежала тогда у меня во дворе. Опаздывала.

— То есть я могу идти? — спрашивает, закусив губу и указав на дверь. — До свидания? — делает шаг в сторону.

— Стоять! — командую, поддаваясь лёгкой, безумной идее. И плевать, что у неё нет красного платочка. Я больше заплачу. — Никуда не пойдёшь. Оставайся. Я оплатил этот вечер. Твой босс получил оплату. Отработаешь сегодня за всех.

— Что?! Но я же…

— Держи, — вручаю ей начатую бутылку газировки и указываю на стол с закусками. — И захвати бокал. И канапе. Всего понемногу. Жду тебя на террасе.

— А где терраса? — звучит мне вопрос в спину, но я не отвечаю.

Не хочу. Пусть блуждает по дому и поищет меня. А я через камеры понаблюдаю за ней.

Хоть какое-то развлечение в свой день рождения. Дима меня позже, конечно же, придушит за то, что я затеял, но дам ему немного взрослой отравы, и успокоится.

Но, к моему несчастью, террасу она находит слишком быстро. Умная, зараза. Вышла на улицу, посмотрела, где балкон, а потом, поднявшись на третий этаж, почти сразу нашла меня. Блуждала лишь по третьему этажу — и то минуту, пытаясь понять, какая из трёх дверей ведёт в мой кабинет, а затем на террасу.

Даже как-то обидно, что у блондинки мозг лучше, чем у некоторых моих гостей, которые могут ходить по дому и орать, что не могут ничего найти. Злятся на планировщика. Хотя здесь всё донельзя понятно. Коридор и двери, которые приведут тебя куда-либо.

— Лимонад? — профессионально интересуется девушка.

— Лимонад, — соглашаюсь.

Пока она наливает, нагло рассматриваю её и оцениваю.

Выразительные каре-зелёные глаза. Тонкий, аккуратный носик, слегка вздёрнутый. Маленькое, светленькое личико с мелкими чертами лица, но пухлыми детскими щёчками. Объёмные натуральные губки бантиком, без грамма силикона. Длинные светлые волосы, убранные в пучок, как у всех официанток Димы. Длинные худенькие пальчики с аккуратным маникюром цвета кожи. Тонкая талия и ровная осанка. Грудь небольшая, задняя часть не перекачанная.

И, как назло, всё в точности, как мне нравится. Непримечательная внешность, но если присмотреться, может зачаровать.

Сама девица юная. Лет восемнадцать-двадцать. Но я давно отвык оценивать возраст по внешности. Обманчиво это всё. Красной Шапочке и тридцать с хвостиком может быть. Хотя по поведению — всё же не больше двадцати.

— Сколько ты стоишь? — задаю вопрос, подняв взгляд на её огромные глаза.

— Что вы спросили? — переспрашиваю, надеясь, что просто ослышалась. Он произнёс что-то созвучное, а мне послышался настолько непристойный вопрос.

— Сколько ты стоишь, Красная Шапочка? — по-прежнему меня так называет, игнорируя моё имя на бейдже. Но его вопрос и уточнение не успокаивает. Наоборот, говорит о том, что я с первого раза услышала всё верно.

— Я не вещь, чтобы иметь цену, — произношу сквозь зубы.

— И всё же? — не сдаётся нахал, думая, что я ему отвечу? Поломаюсь немного, да скажу? Ну уж нет! Я не такая!

— Я не продаюсь! — чеканю по слогам, прожигая его взглядом.

— Любая цена, шапочка, — хмыкает, пройдясь по мне оценивающим взглядом. — Хочешь квартиру? Подарю квартиру. Хочешь машину? Машину подарю. Хочешь новую шубку? Получишь её. Что ты хочешь?

— А денег хватит? — с вызовом кидаю, мечтая ему врезать и размазать его наглое и самоуверенное лицо по асфальту.

— Хватит, — ухмыляется моему вопросу.

— Прилично, значит, наворовал, — не сдерживаюсь и выплёскиваю лимонад, который ему и налила, в лицо негодяя. — Вот именно из-за таких, как ты, дети больные в больнице подолгу лежат, а уезжают оттуда уже в гробу! — выпаливаю чуть ли не со слезами на глазах и, развернувшись, бегу на выход.

Благо, память у меня хорошая, и, где именно дверь, я помню. Пока иду за курткой, трясусь. Боюсь, что он за мной пошёл. Но мне везёт, и мужчину я вижу, лишь когда выхожу из дома. Он по-прежнему сидит на своей застеклённой террасе и смотрит на меня. Совершенно спокойно. Не зло. Скорее равнодушно. Словно я и не умыла его сладкой водой несколько минут назад.

Ровно минуту жду такси, а сев в салон, позволяю себе разреветься. В голос и со всеми всхлипами, ловя сочувственные взгляды таксиста. Но заговорить и спросить, что случилось, мужчина не решается.

Какой же козёл этот клиент! Зачем он так со мной?! Поприставал! Клеймо на мне какое-то поставил! Цену, видите ли, ему назвать нужно! А если я и правда не продаюсь? Что если у меня гордость и уважение к себе есть?

И теперь меня ещё из-за него и уволить могут. Дмитрий Глебович не терпит хамства по отношению к клиентам. А я не только нагрубила, но ещё и облила лимонадом.

Приезжаю домой, уже успокоившись. Не хочу, чтобы мама видела мои слёзы и переживала. Сестры ей вполне хватает.

— Мам, ты дома? — окликаю её, раздеваясь и растягивая лживую улыбку на лице.

— Да! К Оленьке собираюсь в больницу, — кричит с кухни она. — А ты чего так рано? Вроде же говорила, до ночи поздней будете. Отпустили раньше?

— Клиент козёл попался! За этот выход точно ничего не получу, — рассказываю, пока иду к ней. Но стоит мне увидеть маму, вся фальшь куда-то исчезает, и я начинаю во всём сознаваться. — И возможно, ещё и уволят. Приставать начал.

— Негодяй! — ругается она на него и, подойдя ко мне, обнимает. — Но ты не расстраивайся! Другую работу найдём!

Но мало где будут платить столько, сколько у Дмитрия Глебовича. Да и чаевые в его ресторанах хорошие.

— Да, уволят, и что мне делать?! Лучше бы на твою халтуру с дегустацией пошла, — бурчу, опуская на стул. — Пусть меньше бы получила, но без всех этих сложностей. Но нет же! Захотелось на выездной банкет! Куш сорвать. Сорвала!

— Машенька, девочка моя! — мама садится рядом со мной, прервав сборы в больницу к Оле. — Не расстраивайся! Всех денег не заработаешь.

— Заработаешь, когда очень надо, — отзываюсь, произнося слова слишком грубо и агрессивно, что обычно маму пугает. — А Оле очень надо.

— Всё будет хорошо! Бог нам поможет! Я верю!

— Да нет веры в твоего Бога, мама! — восклицаю, устав от её наивности. — Если бы была, то Оля бы не заболела! А сейчас нам надо кучу денег, чтобы её вылечить! Где сейчас твой Бог, мама?! Где?! — заканчиваю и иду в ванную комнату, чтобы умыться и прекратить истерику.

— С нами, зайка, с нами, — говорит родительница, последовав за мной и остановившись в двери. — Отдыхай больше, девочка моя. И так работаешь без остановки.