– Нюсь! Преступник на свободе, – пустилась в пространное объяснение Наташка, – понимаешь? Это дает ему ощущение безнаказанности. А это, в свою очередь, означает, что нашу многострадальную достопримечательность крали, крадут и будут красть.

– Какая-то достопримечательность у нас в городе нерепрезентативная, – вяло заметила я. – А преступники… они же подрастают, одно поколение сменяет другое. Или ты до самой смерти будешь теперь охранять нашу достопримечательность?

Наташка не стала делиться со мной своими долгосрочными планами.

– Вполне возможно, что пока ты будешь прохлаждаться в Аахене, я найду воров. А ты окажешься не при деле. Как совершенно посторонний мне человек.

– Ладно, так и быть, съезжу я домой к Трифонову, – сдалась я, подавленная не столько безупречной логикой и аргументацией, сколько хитростью и вероломством своей сестры – настоящей Наташильды.

…«Кому только в голову пришло поменять обычное «ку-ку» на эту мелодию? Это же надругательство над слухом!» – думала я, с унылым видом стоя под синей металлической калиткой с кое как прибитой ручкой.

Наверняка утверждать не стану, но отдаленно мелодия напоминала серенаду Моцарта. У меня с собственной тенью больше сходства, чем между сочинениями маэстро и этими электронными звуками.

Звонок отыграл музыкальный фрагмент, за забором послышались глухие постукивания костыля – Наташка сказала, что Трифонов живет с дедом-инвалидом.

Калитка приоткрылась, из щели на меня уставился колючий глаз из-под насупленных кустистых бровей:

– Здравствуйте, – чирикнула я, силясь не грохнуться в обморок под этим взглядом.

– Здравствуй.

– А Игнат дома?

– А ты кто?

– Я Анна. На работе Игната нет, и на звонки он не отвечает, вот я и подумала, что, может, болеет?

– Я тебя никогда не видел, – изучив мои джинсы, майку и кудряшки, сообщил старикан.

– Мы недавно подружились, – призналась я, – а вас как зовут?

– Федор Иванович. – Калитка протяжно взвизгнула, щель увеличилась. – Шляется где-то Игнат.

Я уловила запах перегара, что показалось мне вполне естественным. Что еще остается калеке?

– Когда вы его видели в последний раз? – я шагнула вперед, заставляя хозяина отступить.

Глаза мои так и шныряли по двору. Камню здесь упасть было негде – в прямом смысле слова.

Весь двор был завален хламом. Старый-престарый телевизор, проржавленная стиральная доска, алюминиевый таз необъятных размеров, гора колес от машины… Собачья будка, из которой выглядывал плюшевый пес с пуговицами вместо глаз… О садовом дизайне здесь никогда не слышали.

– Так вчера вечером и видел.

– А машина у вас есть?

– Какая машина?

– Какая-нибудь.

– Да в гараже «Нива» стоит. Давно не на ходу.

Чтобы убедиться в наличии «Нивы», требовалась разгрести вес тот хлам, что я перечислила. Об этом уговора с Наташкой не было.

Я уже собралась восвояси, но вдруг отчетливо представила, как проводит одинокий пожилой человек вечера: прислушиваясь к звукам на улице, ожидая возвращения внука…

– Я могу в магазин сходить, если надо, – неожиданно для себя предложила я. Вид заброшенного несчастного старика толкал на подвиги.

– Не откажусь, не откажусь, – встрепенулся Федор Иванович, – а тебе сколько лет?

– Двадцать, – удивилась я.

– Купи водки, дочка. Выпью, чтобы внучок быстрей вернулся домой, – ответил Федор Иванович, протягивая мне тысячную купюру.

– Не надо ничего, потом отдадите, – застеснялась я и подалась за калитку.

Выскочив на улицу, я побежала в сторону магазина, который заметила рядом с остановкой, и едва не налетела на парня в бейсболке и очках. Шарахнулась от него, успев отметить увесистую золотую цепь на груди и серьгу в ухе, уловить резкий запах пота и табака.

Назад я шла не торопливо, но опять столкнулась с парнем в бейсболке и очках – теперь он налетел на меня и чуть не сбил с ног.

– Придурок, – бросила я вслед парню.

Поход в магазин отнял от силы двадцать минут, но, вернувшись, попасть во двор Трифоновых я не смогла: Федор Иванович не открыл калитку, сколько я ни стучала, сколько ни звонила в дурацкий звонок.

В полном недоумении я потащила пакет с продуктами и бутылкой водки домой.

Куда мог подеваться инвалид?

Так или иначе, ниточка оборвалась. Как я и подозревала, памятного камня во дворе дома не было. Мое расследование никуда не привело. Имеет какое-то отношение Трифонов к краже или не имеет, мы так и не узнали.

…Увидев бутылку водки, пакет с пельменями, кефир, сметану, сахар и хлеб, бабушка потрогала мой лоб:

– Нюся, ты часом не заболела?

– Не-а, ба, это я купила человеку одному, инвалиду. Принесла, а его дома не оказалось.

– Куда ж мог деться инвалид?

– Сама удивляюсь, – пожала я плечами. – Стучала, звонила – не открыл.

– Это не дед Матвей?

– Не-а, это Федор Иванович, ты его не знаешь. У него внук есть, Игнат.

– А ты его откуда знаешь?

Иногда от бабушкиной проницательности у меня появлялось неприятное ощущение в области солнечного сплетения – вот, как сейчас.

– Я его подружку знаю.

Врать бабуле было совестно, но я поспешила успокоить себя: зачем пожилому человеку лишние волнения?

– Может, вспомнил, что к врачу записался?

– Ну, оставил бы записку, а то как-то нехорошо получилось, – испытывая потребность пожаловаться, ворчала я. – Сам попросил купить ему водки, я вернулась с продуктами, стою под забором, как дурочка. Хорошо, что денег не взяла у него.

Бабуля обняла меня, я положила голову на круглое плечо, от которого исходил запах белья, высушенного на солнце. Ласковая рука легла на голову:

– Птичка моя, никакая ты не дурочка, а умница и помощница. Придется тебе, Нюся, еще раз в магазин сбегать, я затеялась с пирогами, нужно муки купить. – Со мной бабушка использовала обходные маневры, никогда не шла в лобовую атаку, как, например, с Наташкой.

– У-у, ба, – заныла я, – зачем пироги? От них же толстеют! Я на диете!

Плечо подо мной подпрыгнуло от возмущения:

– Я вот тебе покажу диету! На себя посмотри – кожа да кости. Критический вес.

– А критический – это сколько? – с надеждой спросила я, отрывая голову от вкусного плеча.

– А то ты не знаешь! Сорок пять килограммов. А дальше начинаются изменения на гормональном уровне, неспособность рожать. Чтоб я больше не слышала о диете.

– Ба, толстый – не значит, здоровый, – выказала я осведомленность.

– Иди уже, болтушка.

Бабуля сунула мне деньги и занялась делами, будто мой поход в магазин был делом решенным, и обсуждению не подлежал.

Я вздохнула: никогда это не кончится. Все помыкают мной, как будто я все еще какая-нибудь малявка, а не студентка юридического института. Была бы у нас младшая сестра, все было бы по-другому. Я бы командовала ею, как сейчас командуют мной. Она бы у меня мусор выносила, в магазин бегала, чай подавала, посуду и полы мыла, картошку чистила, унитазы бритвой драила, подворотнички пришивала…

…Следователь Коршунов не торопился меня арестовывать, бабуля нашла запасные очки, и я стала надеяться, что все утрясется.

Возвращаясь как-то из магазина, я доедала ванильное эскимо в вафельном стаканчике и мечтала об Аахене.

И тут мой взгляд наткнулся на серебристый «опель» под нашим забором.

Сердце екнуло от предчувствия, я разулась у крыльца, на цыпочках взошла по ступенькам, приоткрыла дверь в дом, и услышала Наташкин медовый голосок:

– Спасибо вам, Артур Борисович, большое спасибо. Кто бы подумал! А ведь мы пускали эту Маслову в дом! – распиналась Наташильда.

– Да, жизнь полна сюрпризов. Был рад знакомству, – заверил сестрицу мужской чуть сипловатый голос, от которого у меня по позвоночнику проползла холодная и липкая змея. Это был голос Коршунова!

Как назло, явился, когда бабуля проходит плановый осмотр в нашей поликлинике. Она бы в одну секунду выставила этого прилипалу Коршунова за порог.