Я сидела за инструментом, хлюпала носом и собиралась с духом рассказать бабуле все-все, начиная с той ночи.

– Ба, это я брала твои очки, – уже начала я, но тут вернулась Наташка.

За три года работы в школе в Наташке до крайности развился синдром учителя, сестра улавливала подвох всем набором известных чувств (осязанием, обонянием…и пр.), еще шестым чувством и еще пятой точкой.

– Что за манера брать чужие вещи? Где мой рюкзак? – завопила Наташка с порога дурным голосом – к этой уловке сестрица обычно прибегала, когда хотела сбить всех с толку.

Выглядела Наташка фантастически: красное платье в обтяжку, цыганские серьги запутались в густых темных локонах – Кармен, только синеглазая.

Я опустила крышку пианино и с обидой захлопала глазами:

– Сама, значит…

Договорить мне Наташка не дала:

– Сколько раз говорить – не смей брать чужое! – вопила сестрица, бросая на меня красноречивые взгляды.

– Отстань от Нюси, – вмешалась бабуля, увидев мое состояние. Состояние было критическим.

– Вечно ты ее защищаешь, – это был еще один излюбленный прием Наташильды: старшая внучка манипулировала бабулей, подлавливая на слабости к младшей внучке.

– Яйца курицу учить вздумали, – оскорбилась бабушка, – совсем от рук отбилась чумовая девка. Вот ведь характер, а ну, кыш отсюда!

Наташильда подалась в свою комнату, по пути сделав мне знак следовать за ней.

– Меня, значит, в рубище вырядила, а сама вон в чем, – войдя следом за сестрой в ее комнату, затянула я.

Наташка меня не слышала. Сестрица покрутилась перед зеркалом, осталась довольна отражением, сняла серьги, ухватилась за подол платья и потянула вверх. Платье вывернулось и накрыло Наташку с головой. Сестрица извивалась, приседала в немыслимом танце, напоминая змею, меняющую кожу. Все складывалось так, что я могла особенно не утруждать себя и не ломать голову над тем, как сообщить Наташке, что я прокололась с вышивкой на платке, и теперь Коршунов знает адрес Анны Голубевой, то есть наш.

– У меня вообще из-за тебя одни неприятности! – радуясь возможности испортить настроение сестрице, сообщила я, – пришлось назвать адрес наш домашний!

– Какой адрес? – сестрица сдернула, наконец, с головы платье, из него высунулась красная, злобная физиономия фурии-русички.

– Наш!

– Это еще зачем?

– Так получилось. Следователь по фамилии Коршунов орал на меня, грозил закрыть в обезьяннике, ну, я разревелась, достала платок, а на платке – вензель с моими инициалами. Он прицепился, чей платок, если я – Катя Маслова, я и сказала, что А.Г – это Анна Голубева, моя подруга. Тогда он потребовал, чтоб я назвала адрес, ну, я и назвала – наш. И очки бабулины у него на столе оставила.

Наташка перед зеркалом надевала коротенький халатик. Услышав про очки, она оторвалась от созерцания себя любимой и посмотрела на меня, как на малахольную.

– Замечательно! Теперь сиди и жди в гости следователя.

Мне Наташкино пророчество по понятной причине не понравилось.

– Почему это я должна сидеть и ждать Коршунова? Это ты должна его ждать.

– С каких это пряников?

Наташильда в этот момент, наклонив голову, расчесывала волосы щеткой.

– А с таких: ты меня отправила давать показания? Ты. Ты сочинила дурацкую легенду и придумала мне имя? Ты!

– А сколько ему лет? – неожиданно заинтересовалась Наташка, продолжая висеть головой вниз.

– Старый. Лет тридцать.

Наташильда резко распрямилась, взметнув блестящие пряди волос, не отрывая глаз от своего отражения, повертела головой, подвигала бровями и бросила щетку на столик.

– И как он вообще?

Я ждала этого вопроса, поэтому быстро забралась на кровать, скрестила ноги и подробно описала следователя Коршунова.

Наташка устроилась напротив, обняла подушку и, расширив глаза, слушала, не перебивала (чего я не припомню за всю свою жизнь), а когда я закончила, спросила, есть ли у Коршунова кольцо на безымянном пальце правой руки. Или левой.

– Не помню, – отмахнулась, подозревая, что Наташка умышленно уводит разговор в сторону.

– Я в шоке! – недовольно буркнула Наташильда, – ничего толком не можешь сделать.

– А для чего мне его кольцо? Я замуж за него не собираюсь. А если тебе так хочется, сама иди и смотри на кольцо. Вы с ним что, знакомы? – закралось подозрение в мою душу.

– Учится у меня одна Коршунова в пятом классе. Настя. Придушила бы, да боюсь сесть надолго. Родители у нее недавно развелись.

– Чем у тебя голова забита? Мы так никогда ничего не узнаем.

– А я практически все уже знаю!

Я с подозрением уставилась на сестру. Вот так всегда. Я шарахаюсь по городу, солнцем палимая, ветром гонимая, как говорится, а Наташка только пальцем шевельнула, и уже разжилась информацией…

– Что – все?

– Номер машины – раз! – с победным видом начала загибать пальцы сестрица, – имя владельца – два! Адрес – три!

– Эдусина работа?

– Да.

– И что ты ему наплела?

– Сказала, что этот «жигуленок» участвует в стритресинге, что ночами под домом стоит рев двигателей и дышать нечем от выхлопов.

– И он поверил?

– У него не было выхода. Теперь нужно побывать у этого вора в доме и найти наш камень!

– Вообще-то камень не наш.

Наташка сурово сдвинула брови и тут же перевела разговор:

– Забыла у следователя очки?

– Забыла, – подтвердила я и почувствовала, как съеживается сердце.

– Вызвала подозрение у него? Ну? – давила Наташка.

– Вызвала, – буркнула я.

– Назвала адрес?

Я совсем сникла.

– В твоем положении я бы проявляла больше уважения к старшей сестре, – подвела к генеральной мысли Наташка.

– Если б не ты со своим ландшафтным дизайном, – я едва не плакала, – со мной было бы все в порядке.

– Тебе не надоело ныть?

– Я бы посмотрела на тебя на своем месте.

– На твоем месте я бы землю носом рыла, чтобы найти камень и реабилитироваться перед следователем, – плавно завершила сестрица.

– Ну и кто владелец «жигуленка»? – наступив на гордость, спросила я.

– Некто Трифонов Игнат.

– А где живет этот Трифонов?

– Гаражная, 80. Частный сектор.

Гаражная улица мне была известна. Ничем не выдающийся старый район. И зачем таким людям декоративный валун?

– Может, владелец «жигуля» не имеет никакого отношения к камню? – высказала я здравую мысль.

– Вот и проверь. Начни с работы.

– А где он работает?

– Менеджером в одном из магазинов «Мегафон».

– О, тогда конечно! Втюхал клиенту какой-нибудь тариф «семейный» или «новогодний», вот он и отнял у него машину…

– Ты, я вижу, в теме. Вот и побеседуй с коллегами Трифонова.

– И не подумаю!

– Почему это?

– Потому что я не успею рот открыть, как меня обнаружит похититель камня или загребет полиция.

– Хорошо, ты останешься дома и откроешь дверь следователю Коршунову, – поставила меня перед выбором сестрица.

– Что, ему делать нечего – тащиться к нам домой? – неуверенно возразила я.

На самом деле я только об этом и думала – о том, как Коршунов явится с визитом к Анне Голубевой, чтобы расспросить ее о Кате Масловой. Катю придется умертвить каким-нибудь гуманным способом (утопление, удар током, укол зонтиком, отравленным ядом кураре), похоронить, установить памятник на могилке и предъявить следователю как вещественное доказательство. Когда только все успеть?

– И вообще, если ему поручили такое дохлое дело, то могу представить, какой он следователь.

– Не скажи, – не согласилась, как обычно, Наташка. – Дело городского уровня. Наверняка Коршунов распутывал самые сложные дела, если ему поручили найти камень и восстановить пошатнувшееся доверие к правоохранительным органам.

– Татусик, давай, я уеду в Аахен, к родителям, – предложила я, рассчитывая выжать из сестры жалость.

– И оставишь меня одну разгребать это дерьмо? – Легче было выжать слезу из Статуи Свободы, чем у Наташки.

– А зачем его разгребать?