– А он сам не знает. Отец – из грузинских князьёв, большой человек в Тбилиси был. Мать – цыганка.

– Цыганка? – ещё больше удивился Сейфула.

– Чистой воды. Красивая была, карточку показывал.

– А по-русски…

– Он с детства в Москве у бабки жил. Учился там, дочку мою встретил, женился… В министерстве работал. Ты бы тоже по-нашему так выучился говорить.

Сейфула хмыкнул. Расспрашивать, каким бесом старик, имея дочку в Москве, оказался тут, или как министерский деятель перелетел с московского Олимпа в это захолустье не хотелось.

Старик, сурово посмотрев на Сейфулу, проговорил:

– Ты ему не ври только, парень. Не любит он этого. Иди, в машину садись – Ираклий сейчас выйдет.

Белая иномарка стояла перед домом.

Кашапов сел на переднее пассажирское кресло – заднее сидение было забито коробками из картона. Ждал неожиданного своего работодателя, поглядывая на него, о чем-то толковавшего со стариком во дворе.

Вчерашний зек был беспокоен и возбужден – пот даже выступил на лбу. Блуждающий взгляд его перебегал с одного лица на другое. Ох, не нравилось ему все это – ох, не нравилось. Хотя в обещаниях владельца придорожного кафе было много прелестного и романтичного – место бойкое на трассе, дармовые выпивка с закуской, путаны бесплатные… Но было что-то в глазах и говоре Ираклия недосказанное, настораживающее… даже пугающее. С запоздалым сожалением он сейчас признавал, что зря согласился – надо было к Гаврику ехать.

Наконец, южанин сел в машину – завел мотор и тронулся с места. На Сейфулу не смотрел – руки с густым волосом от самых запястий сжимали оплетённый кожей руль.

– Значит, так… Не воровать – объедки и опивки все и так ваши. Продукты, которые начинают портиться, быстро съедать. Девки, с которыми будешь дежурить, все это знают. Так что слушайся их и будешь в ажуре. Уловил?

– Уловил. Начальник мой кто?

– Ну, вобщем-то я.

– Как называть тебя? – Сейфула независимо усмехнулся. – Ираклий? Или по отчеству?

– Называют «хозяин»… – без всяких эмоций обронил водитель. – Но пока привыкнешь и освоишься, слушайся всех остальных – они скажут, что надо делать. И еще… Присматривай, что не так – мне докладывай.

– Стучать, что ли?

Он повернулся к нему – первый раз. Комок встал у Сейфулы в горле.

– А ты привыкай. И на тебя будут стучать. Стук разный бывает – случается и по делу…Так что без обид. Но лучше вам всем дружить и помогать друг другу. Место тут бойкое, мало ли кто может подъехать…

Ираклий обращался к Кашапову уже без церемоний, точно командовал – но похоже, он со всеми так себя вел всегда. Он вроде бы был в прежнем своем состоянии, но после разговора с тестем слишком уж возбужден и раздражен. Дорогою даже пошутил пару раз, но никто не засмеялся – ни он сам, ни новобранец харчевного производства.

Иномарка давно выбралась из Чортового тупика, но поехала почему-то не в город – поплелась унылой улицей между двух производственных массивов, между высоченных заборов с колючкой. Кашапову стало не по себе: учуял он знакомые запахи зоны, даже не носом – чутьём своим определил. Хоть и непохоже на зону, а всё-таки.

Вдруг Ираклий спросил:

– Ты верующий?

– Крестик ношу, – удивленно ответил Сейфула.

– Крещеный татарин?

– Отец башкир был. Мать русская, и я в паспорте русским записан.

– Сейфула – самое русское имя, – съязвил Тимофей.

– На зоне меня Саней звали. Иногда даже Александр…

– В карты играешь?

– Да. Но игрок не азартный, если ты об этом…

Ираклий остановил машину у какого-то выхода из забора – с будкой, с тяжёлыми воротами. Заглушил мотор, заметил:

– Приживешься, бабла подкопишь, квартирку в городе купишь, женишься, детишки пойдут… Ты как насчет этого?

– Положительно.

– Голодал на зоне-то?

– Поначалу да, но в шакалы не опустился. Потом с Гавриком скорешились. Он цемент наловчился левачить. Водители цементовозов ему харч привозили, выпивку, шириво, сигареты… Сам только водочкой баловался, остальное зекам толкал. Когда откинулся, мне свои связи передал. Жить было можно.

Спутник его молчал – сидел, неподвижно. А затем снова задал неожиданный вопрос.

– Человечину жрут на зоне?

– Не слыхал.

– Значит, по-божески сидел. Общий режим?

– Ну, не химия, точно.

– Тесть мой рассказывал: жрали они человечину-то, – вдруг сказал Ираклий.

– А я заметил, что он из бывших.

– Он и на фронте побывал… в чернобушлатниках.

– Морская пехота?

– Если бы… Штрафная рота.

Сейфула вдруг пожалел, что мало с дедом поговорил – вон какая у него биография оказывается… А теперь ниче – дочь есть, внуки, телик смотрит, о загранице мечтает – прижился на воле старый хрыч.

После новой паузы Ираклий вдруг заявил:

– Человек, способный есть человечину, многое может.

Сказал и многозначительно замолчал.

Сейфула, удивившись, заметил:

– Ты так говоришь, будто шашлыки в твоем придорожном заведении подают из людины.

Он даже сказал «из людыны» – будто хохол или бульбаш.

– Ай да башкир! – гортанно расхохотался Ираклий. – Вы же собак жрали, когда к вам стрельцы из Московского царства нагрянули.

– Я русский, – твердо сказал Кашапов; впрочем, сказал без всякой обиды.

Ираклий согласно кивнул. Резко открыл дверцу, уронил: «Я скоро, жди!» – да исчез в дверях, над которыми Сейфула заметил вывеску: «ПГКХЦ. Проходная № 2». Напротив улицу окаймлял густой кустарник, из-за которого ощутимо пахло мокрой гнилью.

…Он сидел, напряжённо размышляя над этим поворотом его и без того извилистой линии судьбы. Голова уже очистилась от последних паров алкоголя, остатки похмелья ушли – можно и подумать.

До чего же этот Ираклий – странный человек. Сколько у него там кровей намешано? Грузинская, цыганская, да и русская – наверняка. И эти неожиданные переходы – то говорил тяжко, увесисто слова лепит, как болванки, а то зубами белыми сверкает, смеётся. Кто он? Что принесёт Сейфуле?

Так и не придя ни к какому выводу, Кашапов осторожно потрогал иконку на приборной доске – Николай-Чудотворец. Такой же седобородый и благостный с виду, как приютивший его дед. Кстати, он ведь так и не узнал, как зовут хлебосольного хозяина этой хаты!

Хозяин, хозяин… Мысли сами собой перетекли к недавнему прошлому.

Тот, кто не был на зоне, никогда не сможет понять человека в ней побывавшего. Тот, кто не покидал её, отсидев полный срок, никогда не поймет вкуса свободы. Когда лязг замков на стальных дверях звучит музыкальным сопровождением. А справка об освобождении дороже денежной купюры любого достоинства.

Прощай Калачевка!

Сейфула не был ни сентиментален, ни глуп, ни слаб, а все равно цепляло – пьянил воздух свободы. И весеннее солнце приятно ласкало.

В этой зоне Кашапов провел все четыре присужденных года. И вот вышел на волю.

Суд и срок за, казалось бы, обычную драку, но с тяжкими телесными… Тогда это было для него шоком. Он был сыном учительницы и у всех на виду в маленьком шахтерском поселке Роза.

Куда теперь ехать? От него открестились и мать, и сестры – за четыре года ни одного письма. Нет у него теперь дома родного. С этим все ясно…

По щеке невольная покатилась слеза. Сейфула смахнул её, поморщился и вернулся к своим мыслям.

Обида была на весь белый свет. Он худа никогда не желал и не делал людям, а они платят черной неблагодарностью.

А потом подумал, что лицемерит даже перед самим собой. Лгать и лицедействовать Кашапов научился на зоне – без этого там не выжить. Выходя на свободу, надеялся завязать с буйной молодостью и перековать себя в солидного человека при бабках.

Но как?

За свою недолгую жизнь Сейфула Кашапов никого не обокрал, не ограбил, не убил. Сделал, правда, одного урода морального физическим калекой, но по заслугам того…

Ладно, что было, то было, и быльем поросло – он отсидел свое: как дальше жить?

И вот он отправился в Миасс к бывшему «ацухе» по зоне Гаврику – впрочем, тот звал, выходя на свободу. Здесь никакого волюнтаризма. Но вот Ираклий-«грызун» и его предложение – зачем это ему? Разум молчал, интуиция правит балом: останемся, посмотрим, а не понравится – двинем дальше.