— Пожалуй, ты прав, храбрый Сатир, — после долгой и неловкой паузы согласился он.

Но на душе у него стало еще неспокойнее, чем раньше. Он и сам не знал почему. Эта Ювентина, эти смирные и до тошноты вежливые гладиаторы… Уж лучше бы вместо них явился буйный и наглый Пацидейан с целой шайкой таких же, как и он сам!..

Сатир тенью ходил за Эсхрионом до тех пор, пока оба они не вернулись в дом. Управитель сразу поспешил укрыться в своей комнате.

Гладиаторы уже не спали. Немного подремав, они присоединились к Мемнону, который по-прежнему сидел за столом.

После треволнений минувшей ночи никому из гладиаторов не спалось.

Гирнефо и Автоноя хлопотали возле очага, занятые приготовлением обеда.

Появление Сатира со щитом в руке вызвало среди гладиаторов оживление.

— Вот! — сказал тарентинец, бросив щит на стол. — Я предлагаю всем обзавестись такими же. В кузнице я нашел много всякого оружия, но вот щиты более всего пришлись мне по душе. С ними мы удвоим свои силы. Как вы думаете? — обратился он к товарищам.

— Ты не только храбрый, но и самый мудрый среди нас! — с радостной улыбкой воскликнул галл Багиен, схватив щит и быстро надев его на руку. — С этим щитом я готов взять на себя трех стражников с Аврелием в придачу!

— Я еще подумал о том, — продолжал Сатир, — что нам не помешало бы и метательное оружие. Если врагов окажется слишком много, то прежде чем взяться за мечи, угостим их дротиками, чтобы им наши жизни обошлись подороже. Я предлагаю после обеда отправиться всем вместе в кузницу и помочь старому мастеру отковать для нас по одному железному наконечнику, после чего мы сами приладим к ним древки, вырубив их в лесу.

— Одно удовольствие иметь дело с такими храбрецами, как вы! — сказал Ириней, глядя на товарищей, к которым после недолгого общения с ними испытывал все большую симпатию.

— Послушай, милая, — обратился Мемнон к Гирнефо, поставившей в этот момент на стол большой горшок с дымящейся вареной полбой. — Я хочу спросить тебя о Ювентине… Как она себя чувствует?

— Она сильно продрогла по пути сюда и, кажется, захворала, — ответила молодая женщина.

Мемнон взглянул на нее с тревогой.

— Ты думаешь, болезнь ее серьезна?

— Акте дала ей выпить отвар из лекарственных трав, и она уснула, — сказала Гирнефо и добавила: — Юнона милостива, а Ювентина всегда отличалась крепким здоровьем. Думаю, все обойдется…

Между тем на столе, кроме горшка с вареной полбой (это была знаменитая маза^[365] — традиционное кушанье жителей Лация), появились еще два блюда из обожженной глины — на одном из них были вкрутую сваренные яйца, на другом — жареная рыба.

Старик Тевпил поставил перед гладиаторами глиняный кувшин с подогретым вином.

— А что же хозяин с хозяйкой? — обратился к нему Сатир. — Разве они не присоединятся к нашей трапезе?

— Лучше бы вы их не беспокоили, — отвечал старик. — Жена виллика до смерти боится гладиаторов, с тех пор как они побывали здесь вместе с вашим управителем Пацидейаном. О, это были настоящие варвары, без стыда и без совести!

— Понятно, — усмехнулся Сатир.

Гладиаторы принялись за еду.

По римскому обычаю начали с яиц, запивая их кислым вином, приготовленным специально для рабов по рекомендации Катона из ополосок с добавлением небольшого количества виноградного сока и выжимок.

Потом наступил черед жареной рыбы, которую гладиаторам в школе не подавали даже по праздникам. Аврелий кормил их исключительно ячменем, как ему советовал школьный врач Осторий, прозванный в гладиаторской среде Живодером, так как основным его занятием было зашивание ран, полученных бойцами на арене. Осторий утверждал, что ячмень является наилучшим средством для наращивания мускулов в отличие, например, от бобов и полбы, которые, по его мнению, делали их вялыми, а не такими крепкими и сильными, как при питании одним ячменем.

Стряпня Гирнефо и Автонои гладиаторам очень понравилась.

Полбу, смешанную с тертым сыром и медом, они в один голос назвали настоящей амброзией. Поданный на стол яблочный пирог взялся нарезать добродушный германец Сигимер.

В конце застолья Сатир слил в одну чашу остаток вина и, совершив возлияние в честь греческих, галльских и германских богов, пустил ее по кругу.

Как только чаша дружбы обошла всех сидевших за столом, тарентинец напомнил, что пора идти в кузницу.

Плащи гладиаторов просохли. Все молча оделись, разобрали свое оружие и вышли из дома, прихватив с собой по яблоку, чтобы на ходу закончить трапезу.

Уже возле кузницы их догнал Тевпил и спросил:

— Кто из вас Мемнон?

— Я, — ответил александриец.

— Ювентина хочет с тобой поговорить.

Мемнон крикнул товарищам вдогонку:

— Я приду позже!

Ювентина ждала гладиатора у входа в дом, застегивая пряжки на своем плаще. Девушка была бледна. Глаза ее лихорадочно блестели.

— Тебе нездоровится. Зачем ты вышла? — подходя к ней, сказал Мемнон.

— Не смотри на меня с такой жалостью, — улыбнулась Ювентина. — Я всегда легко переносила простуду… Хочу прогуляться с тобой к озеру, — помолчав, продолжала она. — Кто знает, удастся ли нам еще раз побывать наедине, а мне так много нужно тебе сказать…

— Я постоянно думаю о тебе, — обняв девушку, сказал Мемнон и хмуро добавил. — Теперь тебе нет возврата в Рим… Минуций поступил слишком жестоко, послав тебя на такое дело.

— Не говори так, — возразила Ювентина. — Видимо, сама Диана, которая оказывает Минуцию свое покровительство, внушила ему это. Ты же не станешь отрицать, что без меня вы уже все погибли бы.

— Я и мои товарищи благословляем тебя как свою спасительницу.

— О, до спасения еще очень далеко!

— Ты думаешь, Аврелий не оставил надежды разыскать нас?

— Ты его плохо знаешь, — покачала головой Ювентина. — Он не успокоится, пока не нападет на наш след. Ни один беглый еще не ушел от него. Если его стражники не схватят нас, он поднимет на ноги сыщиков из товарищества фугитивариев^[366]. Нас будут искать по всей Италии.

Надежда только на Минуция. Он уверил меня, что если мы доберемся до его имения под Свессулой, он позаботится о нашей безопасности…

— Какой-то он странный, этот римлянин, — задумчиво произнес Мемнон. — Он на грани разорения, опутан долгами и в то же время принимает участие в судьбе гладиаторов, устраивает им побег, растрачивая на это последние свои деньги…

— Но мы же знаем, почему он это делает? Он хочет с твоей помощью перебраться на Крит.

— И только? Я почему-то подозреваю что-то еще. Мне кажется, Ириней мог бы многое рассказать, но у него, видимо, есть причина держать язык за зубами…

— Нам остается лишь поверить Минуцию и поскорее добраться до его усадьбы в Кампании, где мы найдем убежище. Хорошо, если нам удастся, не обнаруживая себя, провести здесь еще день-другой. Но я боюсь, как бы Эсхрион не надумал послать в Рим посыльного…

— Он уже пытался сделать это, но Сатир был начеку и сумел отговорить его.

Ювентина взяла Мемнона за руку.

— Пойдем, — сказала она и повела его по тропинке вдоль виноградника к маленькой калитке, которой пользовались только обитатели виллы, когда им нужно было кратчайшим путем выйти к озеру.

Прямо за оградой начиналась тропинка, проходившая через оливковую рощу. Потом тропинка шла между возделанным участком и маленьким кладбищем с несколькими десятками надгробий в виде грубо обработанных камней.

Только один памятник представлял собой высокую стелу. Надпись на ней гласила:

Гнею Аврелию, сыну Сервия, поставили супруга и сыновья.

Покойся мирно, Гней,

И если мыслят мертвые,

О нас ты помни,

Нам не забыть тебя.

Здесь похоронен был дед Гая Аврелия, которого многие в имении помнили как неутомимого труженика.