Торжественное жертвоприношение в храме Дианы на Тифатской горе он назначил на следующий день.

В лагере началось шумное и веселое оживление.

Минуций приказал Аполлонию выдать солдатам дополнительный паек. Вино доставляли из погребов и апотек^[417] соседних вилл, в панике брошенных своими обитателями.

Чествуя Диану, восставшие по давнему обычаю зажигали факелы и славили богиню, обращаясь к вершине Тифаты. Греки и фракийцы называли ее Артемидой, а галлы и испанцы — Ардуиной.

Минуций на эти три дня отменил военные занятия — строевую подготовку и упражнения с оружием, но охрану лагеря на всякий случай проверил лично.

С наступлением темноты повсюду загорались костры.

Воины пировали и веселились до поздней ночи.

Нападения со стороны Капуи никто не опасался. К капуанцам и вообще к кампанцам все относились с презрением. Их не считали способными на серьезную вылазку. Хотя сам префект города Цельзий Гельвинован пользовался славой человека, принимавшего участие во многих войнах, походах и сражениях, вряд ли он осмелился бы напасть на хорошо укрепленный лагерь, предводительствуя неопытными, плохо вооруженными и недостаточно храбрыми обывателями.

Минуций пригласил поужинать к себе на преторий Ламида, Марципора, Вария и всех старших командиров.

Почетными гостями у него были Мемнон и Ювентина, которых царь восставших усадил подле себя.

На претории пировали, как и все остальные в лагере, под открытым небом.

Минуций и еще человек двадцать сидели на скамьях за столом, добытым где-то на соседней вилле. Остальные разместились прямо на земле, постелив под себя бараньи шкуры.

Минуций пил и ел за троих, был весел и разговорчив.

— Лукулл уже, наверное, идет на нас, но я разобью этого спесивого оптимата, — уверенным и хвастливым тоном говорил он, обращаясь к Мемнону. — Я обдумал свои действия задолго до того, как поднял восстание. Это место для лагеря и для поля битвы я выбрал три месяца назад. Если мы будем храбро сражаться, победа обеспечена. Разбив Лукулла, я займусь осадой Капуи и в конце концов овладею ею…

— Но возможно ли это! — удивленно воскликнул Аполлоний, сидевший по правую руку от Минуция. — Ведь Капуя окружена такими мощными стенами. С ними могут сравниться лишь стены Сервия Туллия.

— Разве Троя не имела стен, построенных Аполлоном и Посейдоном? — насмешливо спросил Минуций. — Но и ее взяли ахейцы.

— Без троянского коня овладеть Капуей будет так же нелегко, как и Троей, — тоном недоверия произнес Аполлоний.

— Будь покоен, мой Аполлоний, о троянском коне я уже позаботился, — с загадочной улыбкой сказал Минуций.

Потом он повернулся к Мемнону и заговорил с ним о своем намерении вступить в сношения с пиратами Крита, чтобы договориться с ними о совместных действиях против Рима.

— Как ты полагаешь, что ответит на это Требаций Тибур, если я пошлю тебя на переговоры с ним? — спросил он александрийца.

Этот вопрос не застал Мемнона врасплох.

После того как он впервые услышал, что Минуций поднял восстание, ему стало ясно, что римлянин вовсе не собирался искать убежища у пиратов, чтобы спастись от кредиторов.

— Думаю, Требацию предстоит принять трудное решение, — осторожно отвечал Мемнон, вспомнив свой разговор с Сальвидиеном об антипиратской предвыборной кампании Марка Антония. — Он опасается, что римляне в этом году отправят к Криту новую морскую экспедицию. Для него не секрет, что происходит в Риме. Марк Антоний призывает к решительной борьбе с пиратами. Его поддерживают всадники, страдающие от морского разбоя. Конечно, опасная и тяжелая война с кимврами связывает римлянам руки, но если они узнают, что Требаций, столько лет не дающий им покоя, заключил союз с восставшими рабами в Италии, не заставит ли это их со всей серьезностью взяться за эвпатридов моря?

— Кто знает, кто знает? — в раздумье проговорил Минуций. — Может быть, вторжение кимвров с севера и то, что происходит здесь, в Кампании, отнимет у Рима столько сил, что ему придется надолго отказаться от борьбы с пиратством?.. Но отложим наш разговор, — сказал он, берясь за кубок с вином. — У нас еще будет время поговорить об этом… А пока выпьем еще раз за бесподобную Диану Тифатскую, нашу заступницу перед всеми богами Согласия. Друзья, воздадим хвалу ей и всем бессмертным богам! — поднимая кубок и обращаясь ко всем собравшимся на претории, воскликнул он. — Пусть обратят они на нас свои божественные взоры и не оставят нас в нашей справедливой борьбе с палачами и тиранами!

Все остальные пирующие, высоко подняв свои чаши, стаканы и кружки, хором восславили великих богов и дружно выпили.

После этого Минуций обратился к Ювентине:

— Тебе здесь будет очень нелегко. Женщине не место в военном лагере. После праздника я отправлю тебя в более спокойное место.

Ювентина и Мемнон встревоженно переглянулись.

— Но… — начала было Ювентина.

— Ты будешь жить на вилле, которая принадлежит Никтимене, женщине моего сердца, — сказал Минуций. — Там ты ни в чем не будешь нуждаться. Имение расположено на берегу Вултурна, в трех милях отсюда…

— Ах, господин, если бы ты позволил мне остаться здесь! — вырвался у Ювентины умоляющий возглас.

— Никтимена переехала туда из Капуи несколько дней назад, — как бы не слыша, продолжал Минуций. — В городе ей из-за меня не давали проходу. Она не могла показаться на улице, где ее осыпали бранью и всячески оскорбляли. Поэтому ей пришлось покинуть Капую. Сейчас она в ужасном состоянии. Я надеюсь, что ты, Ювентина, с твоим умом и душевной тонкостью, как-то ее успокоишь, отвлечешь от ненужных и глупых страхов. Вместе с тобой я отправлю ей письмо. Уверен, что вы подружитесь. Я и Мемнон будем время от времени навещать вас.

— Не бойся, я всегда с тобой, — ласково сжав руку подруги, сказал Мемнон, который после слов Минуция быстро сообразил, что Ювентине действительно будет удобнее и безопаснее жить на благоустроенной вилле, чем в лагере среди скопища солдат.

На следующий день празднество продолжалось с таким же весельем, что и накануне.

Минуций приказал, чтобы каждая центурия прислала по пять юношей для участия в жертвоприношении в храме Дианы на Тифатской горе.

Вечером началось факельное шествие.

Восхождение на гору и все священнодействия, совершаемые перед алтарем храма молодыми жрицами богини, были проведены безукоризненно.

Минуций принес храму Дианы богатые дары: серебряные и золотые чаши, пурпурные ткани и пять тысяч денариев из тех денег, которые он привез из Рима.

Внутри храма, перед малым алтарем, предназначавшимся для принесения бескровной жертвы водой, вином или молоком, Минуций произнес смиренную молитву Диане, обещая ей новые жертвы и дары, если она ниспошлет ему победу над врагами.

Обо всем, что происходило в стане мятежных рабов, капуанский префект узнавал от Деметрия: тот присылал ему через верного раба таблички с наиболее важными сообщениями и однажды сам прибыл ночью в город.

Отпущенник Метелла побуждал префекта устроить Минуцию засаду в то время, как он будет утомлять Диану своими жертвоприношениями. Но Гельвинован решил ничего не предпринимать до прибытия Лукулла, которому оставалось, по слухам, совершить со своими солдатами три дневных перехода.

Единственное, на что он решился — это соорудить лагерь у Флувиальских ворот.

Ночью он отправил на строительные работы по меньшей мере две с половиной тысячи человек — солдат и добровольцев из горожан, а также рабов.

Едва погасли звезды и заалел восток, лагерь, окруженный рвом, валом и палисадом, был в основном готов.

На защиту лагеря префект отправил военного трибуна Цезона Рабулея с тысячей солдат и добровольцев.

Слухи о приближении к Капуе преторского войска становились все явственнее, но приток беглых рабов в лагерь Минуция не прекращался. Повстанцы всеми возможными способами приготавливались к битве — собирали железо, выковывали себе наконечники для копий или ножи для рогатин. Общее число их достигло почти четырех тысяч человек. Но достаточно хорошо вооруженных было еще не более полутора тысяч.