Александр Всеволодович Кологривов (1916–1968), праправнук поэта.

Детство его, о котором он всегда тепло вспоминал, прошло в белорусском Бобруйске. «Я очень люблю Бобруйск – мой родной город», – не раз признавался друзьям Александр Кологривов.

«Бобруйск!.. Моё детство! Я вспоминаю яблоневые сады, среди которых прячутся деревянные домики, разлив Березины, развалины древней крепости… О крепости ходили легенды…

Как только в лесу появлялись первые подснежники, моя мать брала нас с братом в Киселевичский бор. Мы шли по Гоголевской улице, мимо распускающихся садов. Проходили кладбище. Отсюда начинались поля. Над полями струилось марево. В небе звенели жаворонки, а вдали чернел сосновый бор…

Летом мать тоже предпринимала с нами путешествия. Но чаще всего мы ходили в это время года на Березину. Там, в густой траве, петляла речушка Крапивка с удивительно чистой ключевой водой. Мы купались в Крапивке, брызгались, носились по лугам за бабочками и стрекозами…»

Но лишь ранние годы братьев были столь беззаботными и радужными. «У моих сыновей было страшное детство, – спустя много лет горевала мать, Софья Павловна. – Если бы кто-нибудь талантливо описал его, не одно поколение плакало бы над этой книгой».

Отец братьев Всеволод Александрович Кологривов, царский офицер, служил у адмирала Колчака, вплоть до пленения и казни Верховного правителя России, затем – у генерал-лейтенанта Миллера, главнокомандующего сухопутными и морскими силами на севере России. Оба они, как известно, потерпели крах в борьбе с большевизмом. Поручик Кологривов сумел эмигрировать в Лондон, где состоял при военном атташе, представлявшем интересы Белой гвардии. Но зов Родины был слишком силён, и в 1920-м из благополучной сытой Англии он вернулся в голодную большевистскую Россию, в Архангельск, приведя с собой и два корабля, обещанных прежде союзниками генералу Миллеру. Что и говорить о «тёплых объятиях», с которыми встретила Родина «заблудшего» сына! Бывшего белогвардейского офицера ждали аресты, сталинские лагеря и поселения. Но, видимо, щедрый подарок советской власти в виде двух боевых кораблей (!) уберёг поручика от скорого и бесславного расстрела!

«Хочу вас видеть, хочу жить с вами!» – отчаянное, подобное крику, но всё ещё полное надежды письмо Всеволода Кологривова к жене и сыновьям. Третий и последний его арест случился незадолго перед войной. А в 1942-м (когда его сыновья сражались на фронтах Великой Отечественной!) он, отец двух советских солдат, сам не запятнавший чести офицерского мундира, бесславно умер на тюремных нарах…

Безотцовщина – страшный смысл этого слова братьям пришлось постичь с раннего детства. О том, как пыталась выжить правнучка поэта в голодные двадцатые, свидетельствует письмо академика Сергея Фёдоровича Ольденбурга: «Средства к жизни она (Софья Павловна Кологривова) получает от продажи домашних вещей… при наполовину потерянной трудоспособности ей, с двумя малолетними детьми, угрожает самая тяжкая судьба».

Внемля ходатайству академика Ольденбурга, – к слову, известного востоковеда, основателя русской индологической школы и знатока буддизма, – в том же 1927-м, десятилетний Александр был отправлен в детский дом, а восьмилетний Олег – в детскую колонию. Позднее обоих братьев перевели в Минский детский дом. Сама Софья Павловна также не избежала ареста, однако обвинение в шпионаже, обычное по тем временам, вскоре с неё сняли. И лишь в преддверии пушкинского юбилея 1937 года правнучке поэта выделили в Москве комнату, и семья наконец-то воссоединилась. Но уже без главы семейства, отца и мужа…

В Москве Александр стал студентом Зооветеринарного института, ведь за его плечами был уже коневодческий техникум, – он знал и любил лошадей. Недаром его великий предок, тонкий знаток лошадей, некогда заметил, что это благороднейшее животное справедливо почитают «важнейшим приобретением человечества».

В те студенческие годы товарищи Александра Кологривова немало дивились тому, как их сокурсник своими тонкими чертами лица и кудрявыми волосами удивительно походил на великого Пушкина! А ведь он своё родство никогда не афишировал. Проучился Александр в Зооветеринарном институте недолго, – перешёл в Педагогический институт, на факультет русского языка и литературы, успев окончить его перед самой войной.

Александр Кологривов, курсант училища связи. 1942 г. (Из архива А.А. Кологривова)

С начала Великой Отечественной Александр Кологривов – курсант Муромского училища связи. В октябре 1941-го в составе 28-й стрелковой бригады защищал столицу. Вместе с боевыми друзьями командир отделения связи сержант Александр Кологривов стойко держал оборону под Истрой, в районе Красной Поляны, и под Волоколамском.

Парадокс минувшей войны: именно под Истрой советские войска применили для обороны пушки образца… 1877 года! Времен Русско-турецкой войны, героическим участником коей был прадед Александра Кологривова полковник Александр Пушкин. Ну а те исторические пушки были изъяты из музейного резерва по приказу Сталина, – артиллерийских орудий для обороны Москвы катастрофически не хватало. Ошарашенные, сбитые с толку, немцы решили, что русские применили на том участке фронта сверхсовременные неизвестные им орудия!

…В январе 1942-го Софья Павловна получила долгожданный солдатский треугольник, сын писал: «Я целый и невредимый, вышел из полуторамесячных боев. Теперь мы находимся почти на отдыхе (хотя мирным жителям это и кажется ужасным фронтом)… Между прочим, полтора месяца назад проезжал через Москву на машине и совсем около дома, но не было возможности зайти домой или к кому-нибудь из знакомых, ну ничего, – может, ещё побываю».

А в феврале под Вязьмой Александр был ранен в ногу осколком мины, попал в госпиталь. Несколько месяцев пролежал в госпитале, из госпитальной палаты был вновь направлен в Муром, в училище связи.

Восстановился после тяжёлого ранения, и в апреле 1945-го, в звании младшего лейтенанта, вновь ушёл на фронт. Командир взвода связи одной из стрелковых дивизий 2-го Белорусского фронта. Форсировал Одер: под шквальным огнем немцев доставлял в лодке кабель, нужный для чёткой связи между частями наступавших советских войск.

Александр Кологривов рассказывал: «В ту весну река разлилась на два-три километра. Под свинцовым дождем прокладывался кабель, обеспечивая связь. Приказ был один: продержаться хотя бы сутки. Получилось иначе: укрывшись среди кустов поймы, отвлекая огонь на себя, мы просидели в лодке десять суток…»

Рвались снаряды, и осколок одного из них лёг почти у самых ног лейтенанта. Причалив к берегу, он сунул в карман шинели увесистый фашистский «сувенир».

Было ещё немало вражеских атак, и всё же дошёл лейтенант до Берлина! И стал свидетелем агонии нацистской Германии. Бесспорно, знал Александр Кологривов, что бывший её главарь покончил с собой в фюрербункере – одном из засекреченных и самых укреплённых бункеров Берлина. Слышал, что на том самом диване, где адъютант фюрера обнаружил труп Адольфа Гитлера, снялся на память советский боец. Весёлый солдатик, – чуб из-под пилотки, с орденом и медалью на гимнастёрке, – сидит, как на завалинке, на диване Гитлера. Вот он, ещё один символ Победы! Не столь, правда, знаковый, как водружённое над Рейхстагом Красное знамя.

В победном мае среди солдатских надписей на Рейхстаге появилась и эта: «От Ленинграда до Берлина. Пушкин». Надпись вывели на стене бойцы дивизии, – той, что освобождала Пушкинские Горы, Михайловское и Тригорское, а затем штурмовала Рейхстаг. Знать бы тем безымянным бойцам, что их шуточная надпись исполнена сокровенного смысла: до Берлина действительно дошли два брата, два наследника Пушкина!

Верно, и сам Александр Кологривов сфотографировался с боевыми друзьями у стен поверженного Рейхстага. Заветный снимок для победителей!