Встреча выдалась замечательная. Для жителей посёлка, год ждавших баржу, прибытие её было сродни первомайской демонстрации.

Едва спарка зачалилась, эвенки без подсказок и понуканий выстроились в живую очередь. Председатель поссовета вместе с экспедитором Кучумовым спустились в трюм. Минут через пятнадцать председатель выбрался наружу, гружённый тяжелым рюкзаком. Следом вышел Кучум.

– Приступили к разгрузке! – объявил он во всеуслышание.

Прибывшие промтовары, стройматериалы сплошной рекой потекли из трюмов на берег, где и раскладывались согласно предназначению.

– Ловко работают, – не отрываясь от камеры, оценил Олег.

– Умиляешься? – Кучум гоготнул. – А вот теперь снимай по-правдашнему!.. Давай! – крикнул он охранникам.

Из трюма полезли наружу коробки с продуктами и, наконец, – ящики со спиртом.

В ту же минуту цепь распалась. Люди, за секунду до того приветливые и улыбчивые, ринулись к трапу, сбивая и отталкивая друг друга.

Те, что поудачливей, хватали в охапку ящики со спиртом и волокли по домам. Неудачники старались отобрать. Пихания и выкрики перешли в ссоры и драки. Юный трубач ловко прихватил ящик и, спрыгнув прямо в воду, незамеченный, потащил его мимо беснующейся толпы. Но тут его подстерёг баянист-инвалид. Сбил с ног костылём, потянул добычу к себе. Отважный пионер прыгнул ему на спину. Началась схватка опыта и молодости.

– Вот тебе и страна моя любимая! – не удержался от злорадства Кучум. – Как это? Цивилизация приходит в тундру? Чего ж бросил снимать, опер? Иль правда жизни тебе не годится?

Посеревший Бероев и впрямь прервал съёмку. Кучум потряс накладными, привлекая внимание капитана.

– Я своё закончил! – закричал он. – Поссовет позвонит рыбакам. Они баржу отгонят. Можно отцепляться.

Капитан Гена согласно кивнул. Расцепившись с баржой, на которой остались Микитка и Кирилка, катер отошёл в глубину залива. Проститься с охранниками ни капитану, ни Кучуму даже в голову не пришло. Только Фёдоровна да Бероев махали рукой от борта.

– По мне, так прямо сейчас отчалить – и назад на Тикси. – Капитан озабоченно разглядывал берег в бинокль. Скосился вопросительно на Бероева.

– А завтрашняя закладка школы? На кой я сюда через пол-Союза добирался? – отказался Олег. – Да и сегодня ещё надо бы с поселковым руководством пообщаться. Согласовать программу, наметить ракурсы.

Кучум загоготал.

– Будет тебе, опер, закладка. И ракурсы будут. Такие, что мало не покажется.

Он веселился от души. Как будто, издеваясь над Бероевым, отыгрывался за давешнее избиение.

После ужина, в ранних сумерках, Бероев настоял, чтобы ему предоставили «Казанку» вернуться к пристани. Следовало в самом деле пройтись по посёлку, приглядеться, выбрать сильные точки для завтрашней съемки, чтоб не заваливался горизонт.

А потом он причалил «Казанку», ступил на землю, и «горизонт завалился» – обрушился и раскололся. То, что увидел Бероев, потрясло его на всю оставшуюся жизнь. От берега до бараков прямо на земле, в лужах, среди веток, деревьев, ржавых бочек вповалку валялось упившееся население посёлка Ыстаннах-Хочо. Мужчины, женщины, подростки. Даже малыши трех-четырёх лет. Молодая мать лежала ничком в луже. Положив голову на обломок дерева, она нежно прижимала к себе пакет с новорожденным. Бероев отобрал пакет, перевернул. Увидел мёртвое личико захлебнувшегося младенца. Кругом стояли храп и чавканье. Можно было идти прямо по телам, и никто б не проснулся.

За какие-то пару часов посёлок упился вусмерть.

Бероев, обходя тела, добрался до поссовета. Заглянул. Председатель лежал грудью на столе, покрытом красным кумачом.

Дверь стукнула. Вошел высокий русоволосый мужчина в очках, в резиновом плаще и сапогах выше колен, лет на десять старше Бероева. Приподнял голову председателя. Заглянул в глаза. Отпустил. Голова с лёгким стуком вернулась на место.

– Опять, стал быть, надул! – процедил он. Протянул руку Бероеву.

– Серёга! Директор рыбсовхоза.

– Бероев. Кинооператор, – представился Олег.

Услышав, для чего он приехал, Серёга скривился.

Они вышли на улицу. Бероев отвёл глаза от людских штабелей.

– В первый раз такое видишь? – догадался Серёга.

– Будто чума прошла.

– Чума и есть. Мы с тобой для них чума. Любой белый для них чума. А мы, русские, – самая страшная. Потому что чванливы не в меру и всё за всех знаем. Свою жизнь устроить не умеем. Зато за других всё наперёд. Только дай – тут же кому хошь всеобщее счастье организуем. Но те, другие, хоть цену нам знают, стараются не подпускать. А эти – дети! Что молодые, что старые. Тыщу лет без нас жили, и ещё столько бы прожили. И тут здрасьте, припёрлись. Мы вам свой, новый мир построим! Построили! И называется мир этот – нищета.

Бероев с беспокойством разглядывал человека, изрекающего крамолу перед чужаком. Серёга заметил.

– А чего мне? Крайней Крайнего Севера края не сыщешь!..

Горько усмехнулся собственному каламбуру.

– Надо же, додумались, – школа! – хмыкнул он.

– Против школы-то ты что имеешь? – буркнул раздражённо Бероев.

– Да то, что рапортовальщиков вокруг развелось! Аж из Москвы понагнали. Удивительно, что до университета не додумались. Считай, весь посёлок у меня в рыболовстве. И все как один в долгах. Жратву под расписки выдаём, чтоб с голоду не перемёрли. И живут одной мечтой несбыточной – разом богатый улов снять и из долгов выбраться. Да, ещё мечту имеют! – припомнил он с недобрым смешком. – Водяру ждут не дождутся, что для них хуже яда. Знаешь, её здесь сколько? По два литра спирта на душу населения, считая детскую. Да вся годовая норма тут! – недобро пошутил он.

Они пошли назад к причалу, где болтался на волнах совхозный катерок, подцепивший на буксир покинутую баржу. Серёга широким журавлиным шагом переступал через тела, Бероев держался стороной, перепрыгивая по стволам деревьев.

У причала Серёга достал из кармана плаща початую бутылку водки, вопросительно встряхнул.

– В прошлом году перехватил баржу, – сообщил он. – С дракой, но отобрал водку на склады. Выдавал штучно, под праздники. Веришь, долги уменьшаться начали! Звоню в район, настаиваю: уберите водку или уж чтоб под мой контроль! Какое там? Твоё дело, отвечают, план по рыбе. А за магазинный план другие ответят. Видал, даже с днем прибытия специально обманули. Боялись, что опять отберу.

Он разболтал, отпил прямо из горлышка.

– А школа! Вон весь посёлок перед тобой. Посчитай по детским головам. Думаешь, в кабинетах считать не умеют? Не хуже нашего. Зато почин!

Протянул Бероеву. И трезвенник Олег в несколько глотков допил остальное.

– Налюбовался? – Серёга отобрал бутылку. Запустил в борт баржи. – Считай, салют в вашу честь. Вашу мать!

Они скупо распрощались.

На борту «Ястребка» Бероева встречали.

Принявший конец Гена глянул на оглушённого оператора, понимающе смолчал. Зато не смолчал Кучум.

– Опять упились, конечно!

Олег тяжко кивнул.

– Значит, к ночи полезут.

– Кто? – не поняла Фёдоровна. Она крутилась тут же.

– Говорю ж вам, дуракам, – зверьё полезет! – Кучум рассердился. – По ночи проснутся и полезут. Они же думают, что у нас спирт остался. За ним и придут. Хорошо, если без ружей. Отбиваться придётся!

– Надо бы уходить! – согласился Гена. – Да и какой завтра праздник – с повальной похмелюги!

Оба выжидающе глянули на Бероева. По молчанию Вершининой было видно, что и она приняла их сторону.

Олегу и самому хотелось поскорей сняться с якоря и забыть о пережитом. Но как станешь объясняться в Москве?

– Всё-таки попробую, – выдохнул он.

– Так на себя и пеняйте, гуманисты-романисты! – Кучум вытащил с пожарного щита багор, примерил по руке. – Жалко, что убивать это зверьё нельзя. Браконьерство, вишь ли, припишут! – Он хохотнул зло.

– Весёленькая предстоит ночка. – Гена снял топорик, подбросил, будто томагавк. Поколебавшись, заменил на ломик. – Что скажешь, Фёдоровна?