К выходным дням Александр готовился особенно тщательно. Каждую пятницу утром он делал большой запас овсяных хлопьев, молока, масла и хлеба. За последние недели Александр свыкся даже с резкой вонью от горшка, который можно будет опустошить только в понедельник. Рутина будних дней нарушалась проклятыми выходными, потому что голоса родителей слышались почти все время. Их все более громкие скандалы его не беспокоили, напротив, радовали, но, когда вдруг становилось тихо, он внимательно прислушивался. Потому что тогда они вставали около его двери и начинали угрожать, что взломают дверь и отправят его в больницу. Что отключат интернет. Но это не беспокоило его, потому что интернет был нужен им самим. Кроме того, они знали, что он как хакер сможет подключиться к соседской беспроводной сети, если дело зайдет так далеко. А еще они угрожали, что не будут снимать со счета деньги, которые завещала ему бабушка, и перестанут покупать для него еду. И вдобавок вызовут к нему психолога, социального наставника, семейного консультанта. Обещали даже пригласить его старого школьного учителя.

Но Александр прекрасно все понимал. Он знал характер своих родителей. Им самим не понравится, если другие люди пронюхают, что происходит в их очаровательном желтом домике в одном из пригородов Копенгагена. Когда они, стоя у двери, хвастались своими талантами и пытались вернуть семью в рамки мещанской иллюзии о нормальной жизни, он плевал на пол или хохотал так, что они замолкали.

Ему было абсолютно по барабану, что они при этом чувствовали. Получили что хотели. Всхлипывания матери под дверью должны вызвать у него прилив нежности? Что, черт возьми, она себе воображает? Он сломается из-за этого? Как будто со слезами из нее выйдет все дерьмо и исчезнут отвратительные черты характера? А он забудет, как мало она и эта смехотворная пародия на отца думают об остальном мире?

Он ненавидел их. И когда настанет день ему выйти из комнаты, они бесконечно пожалеют, что хотели, чтобы он открыл свою дверь.

В двадцатый раз за день он дрожал от возбуждения, глядя на монитор с застывшим пейзажем и сценами насилия. Затем посмотрел на первую полосу газеты, которая уже несколько дней висела у него на стене. Там был окончательный ответ, как ему отреагировать на безразличие и цинизм, которые проявляли его родители и все им подобные. Потому что именно они несли ответственность за все в мире, были причиной жертв, подобных женщине на этой фотографии.

Родители ушли на работу, равнодушно оставив газету в прихожей, словно события в мире их не касались. Заголовок потряс Александра. Заметное сходство женщины с бабушкой затронуло в нем болезненную струну, и вспыли мучительные воспоминания о нежности и заботе, с которыми она относилась к нему.

Когда он прочитал в газете о судьбе женщины, одной из многих тысяч, в нем вспыхнула бешеная ярость: он чувствовал, как она нарастает на протяжении последних месяцев. Теперь настало время действий.

Александр долго смотрел на фотографию. Несмотря на то что в глазах женщины читалась смерть, а сама она была из мира, во всех смыслах очень далекого от мира Александра, он захотел принести себя в жертву в память о ней. Его обращение к миру будет убийственным и ясным. За каждое насилие над человеком последует жестокая месть.

С самого начала он хотел поставить полицию в известность о своих действиях. Когда произойдет взрыв, газеты выйдут с громкими заголовками.

Он сжал губы и кивнул. На данный момент он прошел тысячу девятьсот девяносто раундов, убив более двадцати тысяч противников. Теперь ему нужно двигаться дальше, и, даже если придется сидеть двадцать четыре часа в сутки, он достигнет своей цели в две тысячи сто раундов. И все это в знак солидарности с этой безымянной жертвой на стене под номером 2117.

А когда он наконец достигнет этого невероятного количества побед, то покинет свою комнату и отомстит за старую женщину и все ужасы, которым подвергался сам. И не понять его будет невозможно.

Александр взглянул на другую стену, где он повесил самурайский меч, который получил в наследство от своего дедушки и наточил, когда играл в «Онимуша» на «Плейстейшен-2».

Вскоре ему представится возможность пустить меч в ход.

Был один из тех парадоксальных дождливых дней, когда Карлу казалось, что в тусклом свете, проникающем через жалюзи, обнаженное тело Моны и стены полыхают яркими красками. И в то утро он тоже ласкал взглядом ямочки, которые образовались между жилками на ее шее. В эту ночь она спала плохо, как всегда, когда он бывал у нее. Первые месяцы после смерти ее младшей дочери Саманты она все время плакала, просила побыть с ней и как-то лихорадочно ощупывала его, когда он лежал рядом. Даже когда они занимались любовью, она плакала, иногда всю ночь.

Конечно, это время истрепало им нервы, и если бы она не думала о нем, Карле, и о Людвиге, четырнадцатилетнем сыне Саманты, то жить дальше ей было бы еще тяжелее. В любом случае то, что жизнь более или менее наладилась, не было заслугой Матильды, старшей дочери Моны. С ней Мона почти никогда не разговаривала.

Карл потянулся к своим наручным часам. Пора было звонить Мортену, чтобы удостовериться, что тот сделал Харди все необходимое.

– Ты уходишь? – раздался рядом сонный голос.

Он положил руку на ее короткие, ставшие со временем совсем седыми волосы.

– Я должен быть в управлении полиции через сорок пять минут. Спи дальше, я разбужу Людвига и отправлю его в школу.

Он встал, скользнул взглядом по контурам ее тела под одеялом и подумал о том, о чем думал каждое утро.

До чего же тяжела жизнь всех его женщин.

Черные тучи шерстяным одеялом окутывали небо над городским управлением полиции. Это продолжалось уже почти неделю. Вообще говоря, угнетала его именно эта явно не проявившая себя осень, которая медленно, но верно давила ему на плечи в темные зимние месяцы. Он ненавидел это время года. Дождь, переходящий в снег, покупатели, носившиеся повсюду как идиоты в поисках подарков, без которых можно прекрасно прожить. Уже в октябре все наполняла рождественская музыка, полыхало море праздничных огней, громоздились тонны пластика и мишуры, которые были призваны напомнить человечеству о благословенном будущем прибытии Иисуса, – все это в масштабах, наводящих ужас. И вдобавок ко всему на его столе здесь, спрятавшись за серыми стенами, громоздились папки с документами, свидетельствующие о том, что на убийц не влияли еловые ветки и рождественские сердечки. Они разгуливали по Дании, и окружающие даже не подозревали о совершенных ими преступлениях. Похоже, что искать это отродье было только его обязанностью.

Можно, конечно, сказать: «Piece of cake!»[1] Но после произошедшей более двух лет назад истории с одним консультантом по социальным вопросам, который сознательно убивал своих клиентов, обстановка в мире стала еще более нездоровой. Перестрелки на улицах. Угрозы массового увольнения государственных и муниципальных служащих. Запрет носить паранджу, запрет обрезания и множество других запретов, которые невозможно эффективно контролировать. Коллеги-полицейские были готовы перейти в муниципальные органы, лишь бы не бегать за уклонистами от уплаты налогов, непристроенными мигрантами или подпольными ростовщиками. Страна только-только стала привыкать к административному устройству, и вдруг – бабах – муниципалитеты уже могут катиться к чертовой матери. А ведь на все на это потрачена масса времени и сил. Карлу осточертело все это дерьмо.

Ну а кто будет расследовать серьезные преступления, если Карл вдруг уйдет отсюда? Мысли об уходе у него и вправду появлялись. Можно наняться приходящей няней или заняться разведением собак и самому решать, с кем общаться, за кем ухаживать. Но кто тогда будет ловить этих подонков, если все будут думать, как он?

Карл не был уверен, что имеет смысл задаваться этим вопросом, и тяжело вздохнул, здороваясь с дежурным на проходной. Все в управлении полиции знали, что такой вздох Карла означал: надо помалкивать и держаться от него подальше. Но странным образом сегодня никто не обратил внимания ни на вздох, ни на него самого.