Николай Ильич прислушался, сдерживая дыхание, — взрыва не было. Тогда он протяжно свистнул: так и есть! Зеленый зонтик был знаком ему о прошлой весны. 3онтик удерживал на стропах магнитную мину. «Рано начали нынче, дьяволы!»

Старов отступил в глубину комнаты к стулу, на котором лежала одежда, и неловко толкнул его. Таня, мирно спавшая под выстрелы, мгновенно проснулась от легкого стука в комнате.

— Ты что, Коля?

— Собираюсь.

— Рано же… еще бы немножко поспать…

— Надо ехать, родная. Началось!

— Что началось, Коля? Я что-то ничего не понимаю, так спать хочется… это же просто зенитки…

— Немцы бросают магнитные мины. Ну, значит, моим посудинам надо выходить на работу.

Он пошел умываться, а Таня, окончательно проснувшись, строго глядела в белеющий потолок.

«Надо выходить на работу», — так просто говорит Коля об опасности! Прошлым летом взрывы мин дважды сбрасывали его в воду… Она вскочила, чтобы приготовить чай. Они оживленно разговаривали, не упоминая больше о минах, но нежность короткого свидания отступала перед заботой и тревогой.

— Ты позвони, Коля…

— Ох, этот телефон! Ненавижу!.. И голос не твой, и слова не те…

Старов ехал через Лисий Нос. Дорога была обвехована после недавнего обстрела, но воду в промоинах уже не затягивал крепкий лед. Озерки чернели на побуревшем торошенном льду, и машина тихо петляла до Петроградских ворот.

Командир бригады принял Николая Ильича ночью. Все говорило, что фашисты и маннергеймовцы проводят большие налеты не ради штурмовок и бомбежек. Этак отвлекают внимание. Они хотят закупорить корабли в Неве, хотят отрезать Кронштадт, хотят запереть путь к островам Лавенсари — Сескар.

— Но еще на фарватерах лед!

— Старов, лед уйдет в одни-другие сутки. Наконец они рискнут половину мин бросить без успеха, лишь бы сработали сотни остальных.

— Значит, сегодня была репетиция?

— Командующий и командир ОВРа считают, что постановки продолжат с интервалами до середины мая. Нам придется работать с врагом параллельно, иначе задержим выходы конвоев, походы подводных лодок.

— Я понимаю, все мы должны содействовать успеху подводников, единственной нашей наступательной группе.

— Точно. Поэтому, где надо, даже взрывайте лед, но спускайте свой флот.

Несколько дней в трудах прошло без раздражения. недаром Старов поступался своими радостями, все шло отлично, и дважды его благодарили начальник ОВРа и комбриг. А в конце первой майской недели ему вручили карту рейдов и фарватеров между Невой и Большим рейдом. Представили лейтенанта-дымзавесчика и обозначили очередь очистка фарватеров. В глазах мельтешило от множества крестиков и кружков. Но он быстро утешился, что далеко не все на фарватерах.

В штабе соединения Николай Ильич получил оперативный приказ: он должен несколько раз пройти по главному боевому фарватеру, протралить его начисто.

— Мы должны быть совершенно уверены в чистоте фарватера. Но не думайте, что у вас будет много времени. Вы посмотрели сроки окончания траления, Старов? — спросил командир соединения.

— Всё ясно, товарищ капитан первого ранга. Даже если противник сделает новые постановки, через четыре дня корабли должны идти спокойно…

— Ну вот, действуйте. Жена здорова? Погостили, счастливчик, дома!

— Спасибо, погостил. Недолго, правда…

— От гитлеровских подарков фарватеры очистим, — уедете на недельку. А то сюда жену выпишем. Чем у нас не дача? С бесплатными фейерверками, € фонтанами на горизонте… Впрочем, фонтаны, вы, надеюсь, ликвидируете…

Через несколько часов Николай Ильич был уже в море. Медленно шли его боты с баржами на буксирах. Юркие катера прикрыли их движение, поставили дымовую завесу между маленьким отрядом и берегом, откуда днем и ночью пристально вглядывались в море немецкие наблюдатели. Немцы не видели отряда, но весь район был у них хорошо пристрелян, и моряки скоро услышали знакомый посвист снарядов.

— За молоком пошел!.. Так, рыбку глушат… Опять за молоком…

Николай Ильич не отзывался на шутливые замечания штурмана. Он опасался задержки в работе, а шальной снаряд мог искромсать кабели питания, перебить стальной трос. Он стоял возле старшины — командира бота, хмурился, поглядывал на часы и деликатно подсказывал: «Влево не ходить», «вправо обойти буёк». Иногда он отходил от штурвальной рубки, чтобы посмотреть напряжение силового поля. Обмотка баржи, которая провоцировала взрыв магнитной мины, должна была питаться сильным и равномерным током. Динамо, установленное на боте, работало бесперебойно.

— Так, добро! — хвалил Николай Ильич, всматривался в цепь буйков на зыбкой зеленой воде и шел обратно.

Солнце уже стало склоняться к горизонту, придавленному облаками. Полосы света, палевые, оранжевые, нежно-розовые, пронизывали облака. Закат был прекрасен и спокоен. Тральщик в третий раз проходил по фарватеру. Штурман, проверив курс, проложил новую линию пути на карте.

— Четыре мины подцепили, товарищ командир, — весело сказал он, — а в прошлом году за первый выход только одну.

— Набросали, — неопределенно сказал Николай Ильич. — Пожалуй, очистили, а?

— Вот вам и очистили!.. — крикнул Николай Ильич, чуть не сбитый с ног хлестнувшей волной. Бот высоко поднялся на гребне, повалился на борт, тяжело выпрямился и закачался на волне. Гул взрыва затих.

— Пятая, — заметил старшина.

Штурман сконфуженно склонился над своим столиком. На четвертом галсе мина взорвалась совсем близко. В нескольких десятках метров от борта с грохотом взвился высоченный столб воды, увлекая с собою ил, камни и мелкие осколки металла. Крутой вал обрушился на бот, деревянный корпус заскрипел и застонал. Вода лизнула клотик[18] мачты. Камень с размаху хлестнул по груди рулевому, и матрос с трудом удержал штурвал.

— Шестая, — откликнулся старшина.

Николай Ильич остался без фуражки: очевидно, смыло. Тупо болел затылок. Он с инстинктивной осторожностью провел рукой по шее, ладонь стала липкой от крови.

— Чепуха, ссадина, — отмахнулся он от предложения старшины сделать перевязку и пошел проверить напряжение силового поля. Напряжение было нормальное, но вот кровь струйкой текла под воротник и всё же пришлось шею забинтовать. Когда Старов натянул берет поверх перекрестившей голову перевязки, штурман объявил драматическим шепотом:

— Теперь всамделишный корсар. Гроза морей.

— До темноты сделаем пятый галс[19] — сказал Николай Ильич, не подхватывая шутки. Голова ныла, будто ее зажали в тиски.

В короткие часы весенней ночи из-за этой боли он совсем не мог отдохнуть. А на рассвете нового дня надо было возобновить работу.

Из штаба сообщили, что немцы пытались делать новую постановку: мины упали на окраине города и на банке против острова.

«Впрочем, одна мина, возможно, в районе фарватера, донесения разноречивы, надо проверить», — говорилось в конце сообщения.

Как только бот заплясал на свежей волне и с барабана лебедки весело побежал «стальной», Николай Ильич привалился к рубке и задремал. Штурман сам указал боевой курс и уже довел отряд до «колена», когда командир дивизиона проснулся. Легкий бриз обдувал лицо. Боль в затылке прошла. Николай Ильич со вкусом жевал теплый хлеб с маслом, жадно пил из большой кружки обжигающий, горьковатый, до черноты крепкий чай. Чувствуя себя отдохнувшим и освеженным, он полез на козырек рубки. Отсюда глаз легко охватывал почти всю Невскую губу, с ее топкими и низкими берегами. Бот медленно полз вперед, солнце пригревало и настраивало благодушно. Николай Ильич подумал: прямо весенняя прогулка получается!

Гул взрыва заставил его соскочить. Тралбаржа, шедшая в уступе, подорвала мину. Раскатился двойной гул: от детонации подорвалась еще одна мина; за фонтаном воды исчез бот-буксир.

Николай Ильич с тревогой поднял бинокль. Сквозь ниспадавшие струи он видел буксир, который выбирался на зыбь и был как будто цел, но сидел необычайно низко.