Я вошла в хижину вслед за ним, Мэволь осталась снаружи. Она как будто сильно испугалась, даже побледнела от ужаса. На какое-то мгновенье мне захотелось остаться вместе с сестрой, как-то успокоить ее… но мне необходимо было понять, что за огонек я видела тогда среди деревьев.

– Ученый Ю, – окликнула я спутника. В хижине я огляделась, пытаясь понять, живет ли здесь кто-нибудь. – Как долго пропадала Хёнок?

– Не меньше года, как я слышал. Но вряд ли ее держали здесь, здесь бы ее быстро нашли.

– Хм.

В волнении я прикусила нижнюю губу. В этих ледяных влажных каменных стенах в голову лезли только страшные мысли. Все остальные двенадцать девушек тоже мертвы, в этом я не сомневалась. Иначе где они? Их бы давно уже нашли.

У стены лежала старая грязная циновка и одеяло. Я присела на корточки, чтобы осмотреть место, где наверняка спала Хёнок, и обнаружила вдруг длинный черный волос. А на самом краю циновки, куда, скорее всего, она клала ноги, я увидела веревку с потертыми краями. Должно быть, Хёнок нашла что-то острое – какой-нибудь камень – и им перерезала веревку. На стене у самого пола виднелось девять кругов – скорее всего, их нацарапали тем же камнем.

– Нашли что-нибудь? – спросил ученый Ю.

– Что-то нарисовано на стене, и веревка перетерта. – Я провела рукой по циновке и наткнулась на какую-то неровность. Под низом оказался небольшой зазубренный камень. Так я и думала. – Она перерезала веревку, которой были связаны ее лодыжки, и сбежала.

– Но руки у нее тоже были связаны, – возразил Ю. – Вы сказали, что веревку разрезали ножом после того, как она упала с обрыва. Не могла же она сама это сделать?

– Возможно, это сделал похититель.

– Зачем?

Я старалась говорить уверенно, как отец. Он хорошо разбирался в уликах и в том, что они означают, хотя не всегда знал наверняка.

– Наверное, он не хотел, чтобы Хёнок нашли связанной. Хотя странно, что он бросил веревку прямо рядом с телом, не взял ее с собой…

– И это значит?..

Я провела пальцем по острому краю камня, и тут меня осенило.

– Кто бы ни перерезал веревку, его застали врасплох на месте преступления, вот он ее и бросил.

– Врасплох? Может быть, крестьянин его видел, тот, который первым нашел девушку?

– А может, похититель услышал, что мы близко. – Я с трудом сдерживала возбуждение. – Возможно, он целый день искал тело Хёнок, и только разрезал веревку, как появились мы. Вы не знаете, в котором часу нашли тело?

– Об этом надо спросить у Чхула, крестьянина, который нашел ее. Но мне кажется, вечером, часов за пять до того, как мы туда пришли…

Ученый неожиданно замолчал. Я оглянулась. Ученый удивленно и растерянно разглядывал меня, потом спросил шепотом:

– А почему «он»?

– В каком смысле?

– Вы назвали похитителя «он». С чего вы так решили?

Я снова взглянула на грязную циновку, длинный черный волос и перерезанную веревку.

– Женщина никогда бы так не поступила с девушкой.

Даже страшно было представить, что пережила Хёнок. Однако ее тело тщательно осмотрят, и мы в любом случае узнаем, через что она прошла, хочется нам того или нет.

– Ты была права! – донесся снаружи голос Мэволь.

Я выглянула из хижины и увидела, что Мэволь склонилась над чем-то, что лежало у ее ног. Бумажный фонарь.

Ученый Ю пронесся мимо меня и присел на корточки рядом с Мэволь. Он дотронулся большим и указательным пальцами до фитиля свечи, потом медленно поднял на меня глаза. В его взгляде больше не было насмешки, которую я видела, когда он пообещал «присмотреть» за нами. Его глаза были полны тревоги.

– Еще теплый, – прохрипел он.

Я пришла в себя и обнаружила, что спала, положив голову на низкий столик, глаза опухли от пролитых во сне слез, но я забыла, что мне снилось. Грудь болела, будто сердце внутри треснуло, словно перезрелая хурма. Я села и попыталась распрямить затекшую спину, протерла глаза.

На листке бумаги ханджи, на которой лежала моя голова, много раз было написано одно-единственное слово. Я не помню, как писала его, но вот оно передо мной:

Бывали дни, когда я почти не думала о нем, но случалось, вот как сегодня, я так остро чувствовала его отсутствие, что оно пронзало мне сердце, и я тонула, буквально захлебывалась в скорби. Я все еще надеялась, что он, возможно, жив, но то, что я видела прошлой ночью, поколебало мою уверенность.

Труп Хёнок стоял у меня перед глазами: сломанные ноги, вывернутые под странным углом, широко распахнутые глаза. Что могло так напугать ее, что она бросилась навстречу смерти? И кто все эти месяцы держал ее в плену?

Странное шуршание в углу привлекло мое внимание. Я обвела взглядом комнату, ожидая увидеть пробравшегося в дом лесного зверька, но вместо этого разглядела в полумраке сестру, скорчившуюся в дальнем углу у раздвижной двери. Видимо, она думала, что я сплю, и потому рылась в моем мешке. Наглая сорока – она постоянно воровала у меня блестящие вещи.

Мэволь вытащила из мешка бронзовое ручное зеркальце. Это был не обычный предмет, а настоящая роскошь. Она поднесла его к лицу близко-близко, словно хотела изучить все поры у себя на коже.

Мне захотелось прикрикнуть на нее, чтобы она не смела больше прикасаться к моим вещам, но потом я передумала. Мне нужно было выведать у нее кое-что важное. Вдруг она и правда может разговаривать с духами. А если так… пусть спросит у мертвых, кто убийца и жив ли отец.

– Хочешь, возьми себе, – предложила я.

Сестра вздрогнула и бросила зеркальце обратно в мешок.

– Нет.

Я встала из-за стола и подошла к ней.

– Могу подарить его тебе, если хочешь.

Мэволь задумалась, снова вынула зеркальце из мешка и прижала его к груди. По ее непроницаемому лицу трудно было понять, благодарна она или нет. Сестра поднялась на ноги и собралась уже уйти, но я перегородила ей путь.

– Я подарю тебе зеркальце, – повторила я, – но ты должна сказать мне правду.

Мэволь прищурилась.

– Какую правду?

– Ты умеешь общаться с духами?

– Я не слышу того, что они говорят, – медленно произнесла сестра, словно хотела предупредить меня о чем-то. – Ясно разглядеть и услышать их я не могу. Они как тени в тумане. В очень густом тумане.

– Значит, ты не знаешь, как их вызвать или изгнать?

Она опасливо глянула на дверь, и я догадалась, что ей хочется признаться в чем-то, чего шаманка бы не одобрила. Сестра пожала тоненькими плечами.

– Я не знаю, как работают заклинания. Шаманка Ногён говорит, что они действуют. Одно я знаю точно: я дарую людям надежду. И я не сомневаюсь, что духи существуют.

Я внимательно разглядывала сестру. Отец говорил, что пять лет назад Мэволь устроила истерику и отказалась идти в лес, сквозь который надо было пройти, чтобы попасть на могилу к дедушке. Видимо, она почувствовала нечто зловещее в лесу.

Когда позже обнаружили тело Сохён, отец поверил, что Мэволь чувствует присутствие потусторонних духов, но мне было сложно себе такое вообразить. Я часто ловила себя на том, что с недоверием читаю письма Мэволь, если она рассказывает в них о духах. Многие в Чосоне воспринимали это другое измерение, как вторую реальность, я же сомневалась, что она существует. Как можно верить в духов, если они невидимы?

– Я тебе не верю, – тихо прошептала я. Мэволь не услышала, она заботливо протирала новое зеркальце.

Я потуже затянула пояс ханбока, который почти не снимала с начала путешествия, потом расчесала волосы, пока они не стали мягкими и податливыми, как шелк, скрутила их в пучок на макушке и проткнула серебряной булавкой. Булавкой отца. Вслед за этим взяла черный кат [14] и водрузила его на голову. Я завязывала ленты на подбородке и чувствовала на себе пристальный взгляд Мэволь. Ей явно хотелось спросить: «Куда ты?» Я бы даже обрадовалась, если бы она спросила, но она промолчала. Лишь повертела зеркальце в руках, а потом сказала: