Каждую неделю они ходили в Уикдон за покупками, и на обратном пути Маргарет обязательно просила мать понести ее. И даже когда она уже слишком повзрослела, чтобы проситься на ручки, Ивлин подхватывала ее, ахала: «Кто же тебе разрешил так вырасти, мисс Мэгги!», и целовала, а Маргарет заливалась смехом. Мир перед ее глазами становился нечетким и пятнистым от солнечного света, она дремала в материнских объятиях, и, хотя идти до дома было добрых пять миль, Ивлин никогда не жаловалась и не спускала ее с рук.

Как только Ивлин закончит исследования, все пойдет по-другому. Они будут вместе, они снова будут счастливы. Вот ради чего стоит повременить с собственной жизнью. Подумав об этом, она вскидывает колун и снова бьет по чурбаку. А когда наклоняется, чтобы собрать щепки, холодок прокрадывается ей под одежду.

Смотри вон туда, шепчет ветер. Смотри.

Маргарет медленно поднимает глаза и глядит в сторону леса. За спутанной ветром завесой ее волос нет ничего, кроме темноты. Ничего, кроме шепота листьев над головой, шепота, который становится все громче и громче.

А потом она видит.

Поначалу – почти ничего. Дымок, подобно лодке, проплывающий в подлеске. Обман ее помутившегося рассудка. Затем в темноте вспыхивает пара круглых немигающих глаз. За ними появляется острый нос, с которого тени соскальзывают, как вода. Словно туман над морем, белый лис величиной с Бедокура крадется в лунном свете. Маргарет никогда прежде не видела лисов вроде этого, однако она точно знает, кто это такой. Древняя сущность, древнее даже, чем секвойи, возвышающиеся над ней.

Тот самый хала.

Каждый ребенок в Уикдоне взращен на легендах о хала, а Маргарет впервые услышала одну из них за пределами дома, в тот момент, когда осознала, что их семья не такая, как все. Церковь катаристов изображает хала и им подобных, то есть демиургов, демонами. А отец говорил ей: то, что сотворено Богом, не может быть злом. Для ю’адир хала священны, они носители божественного знания.

Не повредит, если окажешь ему уважение. Маргарет стоит неподвижно.

Глаза хала сплошь белые, без зрачков, тяжесть его взгляда она ощущает как лезвие, прижатое сзади к шее. Он слегка открывает пасть, и от этого предостерегающего движения вскрикивает маленький зверек внутри у Маргарет. Шерсть на загривке Бедокура встает дыбом, у него вырывается рык.

Если Бедокур нападет, хала перегрызет ему горло.

– Бедокур, нет! – От отчаяния ее голос хрипнет достаточно, чтобы рассеять чары. Пес оборачивается к ней, явно озадаченно взмахнув ушами.

Она не успевает ни осмыслить это, ни даже моргнуть глазом, а лис уже исчез.

У нее вырывается прерывистый вздох. Ветер вторит ей, прочесывая листья с ломким, угасающим звуком. Пошатываясь, Маргарет подходит к Бедокуру, падает рядом с ним на колени и порывисто обнимает его за шею обеими руками. Пахнет от него противно, дрожжевой вонью мокрой псины, но он цел и невредим, а остальное не важно. Их сердца бьются в унисон, и прекраснее этого она ничего не слышала.

– Хороший мальчик, – шепчет она, ненавидя себя за сбивчивый голос. – Прости, что накричала. Прости, пожалуйста.

Что же произошло только что? Ее мысли проясняются, облегчение уступает место единственному пугающему осознанию. Если это существо здесь, в Уикдоне, скоро последует Полулунная Охота.

Каждую осень тот самый хала появляется где-нибудь в приморских лесах. И проводит в них пять недель, наводя ужас на выбранную территорию, пока не исчезнет вновь наутро после Холодной Луны. Никто не знает, почему он задерживается где-либо или куда уходит, или же почему его сила растет с прибыванием луны, но богатейшие жители Нового Альбиона сделали из его появления национальный вид спорта.

На время нескольких недель шумихи, предшествующей охоте, в местах ее проведения прибавляется приезжих. Охотники и алхимики вносят свои имена в списки участников охоты, и каждый надеется стать героем, который сразит последнего живого демиурга. В ночь Холодной Луны они выезжают верхом в погоню за добычей. В этих кругах властвуют алхимики, легенда гласит, что демиурга можно убить только при свете полной луны. От предвкушения охота слаще. И участники, и зрители жаждут заплатить кровью за честь добыть того самого хала в расцвете его силы. Чем больше разрушений он творит, тем острее азарт погони.

В Уикдоне охота не проводилась почти двадцать лет, но Маргарет слышала обрывки рассказов о ней, которыми обменивались на пристани. Захлебывающиеся лаем собаки, доведенные до бешенства магией, грохот выстрелов, неистовое ржание коней, разорванных, но еще живых. С самого детства Маргарет эта охота была для нее не чем иным, как кровавым вымыслом. Делом истинных новоальбионских героев, а не деревенской девчонки, отец которой – ю’адир. Реальной охота не была никогда. И вот теперь явилась сюда.

Так близко, что можно внести в список свое имя. Достаточно близко, чтобы победить.

Мысль о том, как она разочарует отца, наносит ей болезненный укол, но разве она в долгу перед ним теперь? Будучи ю’адир лишь наполовину, она не вправе претендовать на родство с тем самым хала. И потом, возможно, убив его ради благой цели, она выразит ему особое уважение. Маргарет не стремится к тому, чтобы ее имя прославляли в кабаках, она никогда не желала признания ни от кого, кроме матери.

Она закрывает глаза, и силуэт Ивлин возникает на фоне солнца, вытесняющего мрак. Она повернулась спиной к усадьбе, в руках у нее чемоданы, волосы золотистой лентой вьются на ветру. Уходит. Вечно уходит.

Но если Маргарет победит, может, этого хватит, чтобы убедить ее остаться.

Большой приз – это деньги, слава и тушка того самого хала. Большинство охотников сочло бы ее трофеем, достойным, чтобы набить чучело и выставить на видное место. Но Ивлин она нужна для исследований, чтобы завершить труд всей ее жизни алхимика. По словам матери Маргарет, давно почившие мистики выдвинули гипотезу, согласно которой первовещество, основу всего, что существует в мире, можно выделить, если сжечь в алхимическом пламени кости демиурга. Из этого божественного эфира алхимик способен создать философский камень, дарующий бессмертие и способность создавать материю из ничего.

В катаризме любые попытки выделить первовещество считаются ересью, поэтому, кроме Ивлин, никто из новоальбионских алхимиков таких исследований не ведет. Создать философский камень – ее единственное исключительное стремление. Долгие годы она охотилась за немногочисленными манускриптами, в которых объясняется суть процесса, и три месяца назад покинула страну, чтобы проверить, не приведет ли к цели новая ниточка. А теперь тот самый хала, последняя составляющая ее поисков, наконец здесь.

Бедокур высвобождается из объятий Маргарет, выводит ее из раздумий.

– Нет, не уйдешь, – она хватает его за уши, звонко чмокает в макушку. Пес смущается, Маргарет не может сдержать улыбку. Дразнить Бедокура – одна из считаных радостей ее жизни.

Когда она наконец отпускает пса, тот негодующе встряхивает ушами и отскакивает подальше. И застывает, вскинув величественную голову и свесив язык, одно ухо вывернулось розовой изнанкой наружу. Впервые за много дней Маргарет смеется. На самом деле он любит ее, просто старательно скрывает это – гордое, полное достоинства существо. А Маргарет любит его бесхитростно, открыто и гораздо сильнее, чем что-либо еще в этом мире.

Эти мысли отрезвляют ее. Бедокур – прекрасный охотничий пес, но он уже немолод. Рисковать его жизнью ради глупой затеи вроде участия в охоте она не готова. У нее нет времени на подготовку, ей едва хватит денег заплатить за участие, у нее нет связи с алхимиками, которым она может довериться, как нет и знакомых алхимиков, заслуживающих доверия. Участвовать в охоте разрешается лишь командам из двух человек – меткого стрелка и алхимика.

И кроме того, существует только один верный способ убить демиурга, известный ей. Для него нужна алхимия… Но она скорее умрет, чем увидит, как кто-то вновь пробует применить ее.