К обеду нервы не выдержали. Посмотрела в читательской карточке телефон, вышла из зала в коридор, набрала номер. Пять длинных гудков, семь, десять. Сердце упало. Нельзя было ее вчера отпускать. Уговорами, силой привести к себе, оставить ночевать – Димка бы понял.
Автоответчик не включался. Двенадцать безнадежно долгих гудков. Шестнадцать. Двадцать.
В «Кайросе» прецедент уже был. У женщины трагически погиб любимый муж, она попросила о помощи: не видела смысла жить дальше. Дело взяла эксперт – позиция рангом выше, чем Надина. Митрофанова еще порадовалась. Эксперта по имени Лидия она знала. Ответственная и очень душевная женщина, дипломированный психолог.
Но через месяц несчастная все-таки покончила с собой.
Шеф созвал экстренную встречу для ближайших соратников. Лидия рыдала. Сквозь слезы рассказывала про сеансы психотерапии, как вместе ходили в театры, готовили блюда экзотические, разговаривали бесконечно.
– Она улыбаться начала. За собой стала следить, подкрашивалась!
И – нарядная, полностью в чистом – совершила суицид.
Шеф по своим каналам выяснил: самоубийство продумано, хорошо подготовлено. В квартире идеальный порядок. Свежее завещание. На столе записка.
Надя заплаканную Лидию жалела едва ли не больше, чем неведомую ей самоубийцу. Но шеф оказался неумолим:
– Ты же психолог! Должна была догадаться. Предвидеть. Остановить ее.
Как ни умоляла Лидия дать шанс, доступ в «Кайрос» ей был закрыт.
И Надя страшно боялась. Нет, не того, что ее саму исключат, – что Юлина смерть тоже будет на ее совести.
Но на двадцать пятом гудке девушка неожиданно ответила. Голос тусклый, безжизненный:
– Але?
– Юлечка, это Надя.
– Зачем ты звонишь? – почти враждебно.
– Хотела узнать, как дела.
– Дела очень плохо. Феликс мне не звонит. И номер мой заблокировал.
Фоном слышалось завывание ветра, вороны надсадно каркали.
– Юль, а ты где?
– Я гуляю.
– Где конкретно?
– Н-не знаю. Парк какой-то.
– Ты придешь сегодня в библиотеку?
– Нет. Зачем?
– Я хотела чаю с тобой выпить!
– Надя… – голос задрожал. – Мне не нужен чай. И вообще ничего не нужно. Как ты не понимаешь?!
– То есть ты сдалась, – вырвалось гневное.
– А что я сделать могу? Феликс был всем для меня. Без него ни в чем смысла нет.
Говорить ей, что время лечит? Всех когда-то бросали и она еще встретит новую любовь? Только посмеется горько.
– Юля, – твердо сказала Митрофанова, – дай мне неделю. Я попробую вернуть его тебе.
– Надя, – печально усмехнулась Юлия. – Он ведь не вещь. Как ты его заставишь?
– А ты подожди. Все бывает. Но у меня есть условие.
– Какое?
– Приезжай в библиотеку.
– Господи, да не хочу я! Тут люди, а я никого видеть не могу, как ты не понимаешь?!
– Тогда я к тебе приеду сама.
Вздохнула:
– Когда?
– Ну, скажем, завтра. После работы.
– Надь, ты прости, но я не понимаю. Зачем? Мы с тобой не подруги, и утешать меня тоже не надо.
Митрофанова хладнокровно отозвалась:
– Зато у тебя занятие будет. Порядок навести, печенек к чаю купить. Лучше, чем рыдать.
– Слушай, – в голосе надежда, – а какие у тебя рычаги? Как ты можешь вернуть его?
– Юля, не могу ничего сказать. И обещать тоже. Но я пытаюсь. Что такое семь дней? Тебе сложно подождать?
– Мне тошно, Надя, понимаешь, тошно!
– Все, хватит истерить. До завтра.
Надя вернулась в зал. У стойки, к счастью, никого, читатели мирно склонились над книгами. Она вывела из спящего режима компьютер. По правилам, исполнителей теребить нельзя, но Митрофанова решила нарушить устав. Написала Марьяне: «Прости, пожалуйста, что дергаю. Но девушка в ужасном состоянии. Боюсь, что-то сотворит с собой. Когда можно ждать новостей?»
Вряд ли посреди рабочего дня исполнительница сидит на сайте «Кайроса». Однако ответ пришел почти мгновенно: «Я все подготовила. Завтра день “Х”. Послезавтра будет информация. Пришли номер мобильника своего».
Надя отозвалась десятью цифрами.
Нервно хрустнула пальцами. И хотя ей ясно дали понять, мол, в детали не лезь, все-таки дописала: «Марьяна, пожалуйста, хоть намекни, из какой оперы это будет. Мне надо как-то поддержать человека».
Собеседник печатает… потом просто «в сети»… снова печатает… и опять сообщения нет. Марьяна, похоже, подбирает слова. Скорее всего, напомнит сейчас мастеру устав: в чужие методы лезть не положено. Но собеседница все же отозвалась: «После того как я перешлю тебе файл, ни один человек не захочет иметь дел с Ангелиной. Жди. Послезавтра утром я выйду на связь».
На этом переписка завершилась.
* * *
Второе дело Димы
Прежде всего Полуянов пробежался по сайтам западных школ и спортивных академий.
В Европе хоккеистов из России вообще не ждали, в Америке в почете оказались бейсбол и теннис. Но поступать учиться туда можно только в семнадцать – и сразу в университет. Зато в Канаде обнаружилось сразу несколько юношеских хоккейных команд, куда готовы были брать россиян. Учишься в обычной школе и после занятий тренируешься. Имелось также немало хоккейных академий (там все в одном месте: и спорт, и науки). Кое-где обещали не только бесплатную учебу, но и жилье, питание, учебники, помощь с визой и даже покупкой билетов.
Дима, благо с английским проблем нет, вступил в переписку. Отвечали ему охотно и быстро. Но сразу подчеркивали: если мальчик всего лишь умеет играть в хоккей, ни о какой финансовой поддержке речи идти не может. Нужны серьезные достижения, желательно на международном уровне, приличный английский, хороший аттестат. Тогда можно рассчитывать, что возьмут на халяву. И то при условии, что в Канаде найдется гарант и оформит над несовершеннолетним временное опекунство.
С учебой и иностранным языком у Саши дело явно плохо. И до уровня сборной он не добрался.
– Можно приехать заранее. Подтянуть язык, подготовиться к тестам по математике. Потренироваться с нашей командой. И попытаться получить стипендию на следующий учебный год, – предложили ему в одной из школ.
– А цена вопроса?
Вместе с куратором взялись считать. Канада – страна недешевая. По самому минимуму вышло тридцать тысяч долларов. Скорее сорок. Для простой семьи нереально, но для Сашиного богатого папы сумма вполне подъемная. Как только его уговорить отпустить сына в свободное плавание?
Полуянов написал мальчику, обрисовал свой план. Саша отозвался восторженно: «Супер! Кул! Давайте!!!»
Но через минуту последовало сообщение уже без восклицательных знаков: «Только отец не отпустит меня. Он даже на сборы меня не отпускает. Считает, что мне нужен постоянный контроль».
«Я попробую его убедить».
«Как?»
«Это уж мои трудности. Напиши его фамилию».
«Хотите грохнуть? не советую. Скорей он сам вас прикончит».
«Почитай правила сайта. Мы не занимаемся криминалом и наши методы не разглашаем. Просто напиши, как зовут отца».
«Его бесполезно просить. Он только разозлится. И вас убьет, и меня».
«Не волнуйся. Я его ни о чем просить не буду. Твой отец сам предложит».
Взрослого человека, вероятно, не убедил бы. Но Саша всего лишь подросток. И Канада манила. Поэтому через минуту Полуянов уже вбивал в поисковик: «Константин Михайлович Стеценко».
Ого. Не воробушек – коршун. Скорее даже падальщик. Весьма опасная птица.
* * *
Надя
В Димкиных глазах снова зажегся огонь.
Но если во время первого своего дела любимый по большей части лукаво улыбался, то сейчас лицо сосредоточенное, жесткое. Точно так выглядел, когда в прежние времена опасные журналистские расследования вел. Вроде радостно за него, но и тревожно. Что затеял? Не попадет ли в беду?! Как жаль, что шеф настаивает категорически: ни с кем советоваться нельзя. Она бы предостерегла. Да и про собственное задание Наде очень хотелось поведать. Но правила есть правила. Ни о его деле выпытывать, ни о своем рассказывать не стала. Только предупредила:
