– Вы кто? – подняв взгляд, спросил удивленно я.

– Позвольте представиться, Виктор Александрович Грецкий, врач, – ответил он. И тут же в лоб: – Милейший, вас что-нибудь беспокоит?

– Да задница чешется, а так норм все. А где я?

– Уважаемый, вы в городской объединенной больнице города Калинина, – почему-то снова на старомодном языке ответил айболит. – А позвольте поинтересоваться, как вас зовут?

– Слава я, – снова начав чесать филейную часть, почему-то решил посекретничать я. Значит, что-то случилось в поезде, раз я тут оказался. Но где этот Калинин? Я покопался в памяти и не нашел никаких знакомых городов с таким названием. Переименовали? Буду пока считать, что этот город где-то на пути из Москвы в Питер.

– Так, Евгения Александровна, милочка, принесите, пожалуйста, простыней в ординаторскую, давайте осмотрим… кхм, беспокоящую пациента… ну, пусть будет мускулюс глютеус, – обратился он к медсестре.

Та, по-прежнему не говоря ни звука, кивнула и тут же куда-то ушуршала. Меня же провели в соседнюю комнату и предложили располагаться. Еще одна кушетка, пара шкафов, большой круглый стол посередине и стулья вокруг. Взяв ближайший стул, я уселся на него, зажав одеяло между ног.

– Хм, атаксии не наблюдается, это очень хорошо, – услышал я от доктора. Не знаю, что такое «атаксия», но раз ее нет и это хорошо, то я полностью согласен с доктором, болячек мне не надо.

– Вячеслав, вы позволите мне вас так называть? А какие у вас последние воспоминания перед попаданием в наше замечательное во всех смыслах медучреждение? – доктор решил продолжить.

– Сел в поезд, выпил, уснул, – несуразность происходящего вокруг прямо-таки вопила мне о том, что сильно много говорить не надо.

Тут вошла эта самая Евгения. Плюхнув пачку простынок на стол, она взяла верхнюю, взмахнула ей, расправляя и опуская на кушетку. Затем, наклонившись, стала заправлять ее по углам. Натянувшийся халатик обрисовал контуры попы и приподнял завесу над стройностью ног. А ничего так…

– Тэ-экс, парафилии тоже не наблюдается, – вдруг донеслось до меня.

Повернув голову, я увидел наблюдающего за мной айболита. Черт, спалил, как пацана…

– Ну-с, снимайте одеяло и ложитесь, – последовало распоряжение.

Немного показушно я встал, скинул с плеч одеяло и глянул вниз. Уф-ф. Ничего не торчит, а значит, стесняться нечего, тут все врачи. Или скоро ими будут.

Расположившись на кушетке, я без всяких просьб ткнул пальцем в чешущееся место. Айболит ткнул туда пальцем, потом спросил: «Больно?» И, даже не выслушав ответ, начал раздавать приказания. Вскоре меня в районе лопаток и полушарий уже натирали каким-то камфорным спиртом. Воняло противно, но прикосновения женских рук все компенсировали. Черт, чего меня так плющит-то? Соберись!

– Доктор, а можно мне еще штаны какие-нибудь? А то сверкать голым задом не входит в список моих любимых занятий, – попросил я, снова укутываясь в одеяло. А эта медсестричка стоит и наблюдает, зараза. Как будто голого мужика не видела. А может, и не видела… живого.

– Всенепременно! А позвольте у вас узнать, что входит в ваш список любимых занятий? – тут же кинул ответку айболит.

– Комп… – тут же прикусил я язык. Если это то, о чем где-то вдалеке машет мне моя чуйка, то слово «компьютерщик» тут никто не поймет. Надо срочно выгадать время на подумать.

– Компанейский я… Наверное. А больше… Не помню, – с длинными паузами, перемежающимися собиранием складок на лбу, ответил я, состроив удивленное лицо.

– А вообсче, что со мной? – как-то неожиданно заменил я букву «щ». Очень старый фильм недавно смотрел, там привычные нам «щ» выговаривали совершенно по-другому.

– Милейший, вы попали в железнодорожную аварию. Какой-то товарищ из колхоза на тракторе куда-то не туда заехал, и паровоз сошел с рельс. А за ним и несколько вагонов. Вас нашли без чувств около одного из них, – с легким сожалением глядя на меня, произнес доктор.

Так. Колхозник на тракторе – ладно, но паровоз! Это же экзотика, на ней за деньги по выходным у нас катают.

– Вас привезли сюда, в ближайшую больницу. И до сегодняшней ночи, вернее, уже скоро утра, вы лежали тут, не реагируя ни на какие стимулы. А сегодня напугали собой милейшую Евгению Александровну, – продолжил он.

– Евгения Александровна, прошу простить меня, я не был информирован, – на всякий случай тут же повинился я перед продолжающей меня рассматривать медсестрой. – А сколько я тут уже?

– Больше месяца. Сейчас на дворе 17 мая 1951 года.

– И-и-биться сердце перестало. Пятьдесят первый? Оху…ехал, – медленно ответил я, переваривая ответ.

Я офигев сидел, уставившись в одну точку. 1951 год, еще два года Сталин будет жить. Ведь точно помню про 53-й, смотрел кино с Папановым на эту тему. Потом Хрущев. Потом… Не помню, да и неважно пока. Тут нет компьютеров, нет интернета, тут ни фига нет из привычного мне. Я попаданец, едрить меня через колено. И я попал, реально попал.

Из пучины размышлений меня вырвал ударивший в нос резкий запах нашатыря. Резко откинувшись, я взглянул на обеспокоенных врачей.

– А это есчо зачем? – вытирая выступившие слезы, спросил я.

– Простите еще раз, но вы не отвечали и не проявляли реакции.

– Немного задумался о насущном, – откликнулся я. – О, одежду принесли, – заметил я лежащую рядом со мной стопочку. В стопке оказались безразмерные пижама и штаны, где вместо резинки в поясе была продета веревочка. Встав и завязав узел бантиком, я почесал руку около локтя. Колючая какая-то хэбэшка попалась…

– Виктор… э-э-э, – я напрочь забыл отчество доктора.

– Александрович, – напомнил мне по-прежнему пристально разглядывающий меня доктор.

– Да, Виктор Александрович, а можно, я пойду полежу немного? А то как-то такое до сих пор в голове не укладывается, – мне срочно нужно время, чтобы придумать, как дальше быть.

– Да, всенепременно, только позвольте один вопрос: зачем вам стул был нужен?

На этом вопросе я улыбнулся, вспомнив, как напугал медсестру.

– Быстрее показать, чем рассказывать. Пойдемте, – я нашарил ногами тапки.

Выйдя из ординаторской, я подхватил стул за спинку и сиденье и понес его к так успешно разбудившей меня лампочке. Поставив стул под ней, я взобрался на него и взглянул на лампы поближе. Толстая колбаса колбы очень отдаленно напоминала привычные мне лампы дневного света.

– Может, ток выключить? – спросили меня снизу.

– Не, не надо. Видно же ничего не будет. Ну, и если что, запишете мне в историю болезни лечение электротоком, – ответил я, продолжая рассматривать конструкцию светильника. Видимо, с момента изобретения ничего нового не придумали, потому что я сразу же обнаружил дроссели и стартеры. Один из них разгорался и гас в такт бзыканью, поэтому и был сразу же определен мной в неисправные. Аккуратно взявшись за кончик, я покачал его влево-вправо, и он неожиданно легко выпал из креплений. Нда-с, «нажать-повернуть-защелкнуть» из нашего времени тут и не пахнет.

Спрыгнув со стула, я протянул стартер айболиту.

– Вот, перестало. А это передадите электрику, я просто выключил лампу.

Виктор Александрович покрутил стартер перед глазами и, хмыкнув, отдал его Евгении. Дескать, ты дежурная, и это по твоей части.

Отнеся стул назад к столу, я еще раз испросил разрешения удалиться и, получив его с наказом в случае возникновения вопросов безотлагательно обращаться, ушел в палату, где и завалился на жалобно скрипнувшую койку.

Положив руку под голову, я принялся размышлять. Вообще-то само попадание в прошлое не стало для меня каким-то этаким откровением. В свое время я читал много фантастики про попаданцев, только все они почему-то попадали в 41-й год, некоторые с ноутбуками или даже со смартфонами. Ну, или как минимум с энциклопедической памятью. Немного освоившись, они начинали изобретать промежуточный патрон, командирскую башенку для Т-34 и садились писать письма Сталину. Ну, и выигрывали Великую Отечественную кто на год, а кто и на три раньше. А потом жили хорошо и счастливо. А я попал сюда голым. Понапрягав свою память на предмет фактов, я понял, что она у меня ни фига не энциклопедическая. Я ничего не знаю про эту эпоху. Вдобавок к скорой смерти Сталина я смог вспомнить только, что где-то в это время был создан первый компьютер. Нда-с, совсем негусто. Значит, будем имитировать полную потерю памяти. Тут помню, а тут не помню. Готов сотрудничать по этому поводу с кем угодно, только верните мне память. Так, с этим понятно, идем дальше.