Воспоминания, прекрасные, как истанианский шелк, словно паутина опутали мысли Райвиса.

Их было двое — двое юных братьев, привязанных друг другу пылкой братской любовью. Они стояли и смотрели, как опускается в склеп урна с прахом их отца.

Мэлрей и Райвис Буранские, шептались люди за спинами облаченных в серые мантии священников, на всем свете не сыщешь братьев, которые так нежно относятся друг к другу.

Райвис отстранился от Кэмрона. Да, нити памяти не так легко разорвать, они крепко держат тебя. Даже теперь, когда пальцы его больше не касались руки Кэмрона, он чувствовал запах мирра в том склепе, тепло тела Мэлрея и вкус его слез на губах.

Кэмрон говорил, и хотя слова его доносились точно откуда-то издалека, Райвис понимал их важность. Понимал, что Кэмрону нелегко было решиться высказать это вслух.

— Мы с отцом провели вместе много лет. И никогда он при мне даже не упоминал о притязаниях на Гэризонский престол. Ни словом, ни делом не поощрял он меня претендовать на эту проклятую Корону. Мне она не нужна. Но я хочу разделаться с Изгардом. И прежде всего за то, что он таков, каков есть, и хочет то, чего хочет, а не за то, что он сделал. Изгард Гэризонский неправильно выбрал жертву. Ему следовало устранить истинную угрозу — не отца, а сына.

Слова Кэмрона как стальной клинок рассекли прозрачный воздух прекрасного бейзеллского утра и на фоне безоблачного неба прозвучали торжественно, как клятва. Волшебная пелена детских воспоминаний спала с глаз Райвиса. Ничто на свете не повторяется и не должно повторяться. Но он — не единственный человек на этой набережной, несущий тяжкий груз боли, сожалений, раскаяния.

— Пошли, — сказал он Кэмрону, указывая в конец причала. — Хозяин вон той хижины бодрствует в такое время, только чтобы встретиться с нами, и каждая зря потраченная им минута будет стоить тебе пригоршни золотых монет.

Кэмрон шел за ним, отставая шага на два.

Сегуин Нэй покачал огромной лохматой головой.

— Райвис, ты сказал — на рассвете. — Удивительно тонкими для такого толстяка руками он приподнял оконную раму и ткнул пальцем в ярко-синее небо. — Что это такое, по-твоему?

Райвис пожал плечами:

— Твоя правда.

Сегуин Нэй хмыкнул — этот сорвавшийся с его бесцветных губ звук с одинаковым успехом мог означать и удовлетворение и недовольство. Привычным движением он захлопнул и запер ставни, преграждая доступ солнечным лучам. Сегуин Нэй не любил день. Он клялся и божился, что дневной свет разрушает его способность видеть в темноте, которую Сегуин пестовал вот уже полжизни. Благодаря этому особому таланту он мог следить за нарушителями закона, под покровом ночи выходящими на свой незаконный промысел.

Сегуин Нэй был служащим бейзеллского порта, хотя имя его не значилось ни в каких списках, а должности официально не существовало. Сегуин наблюдал за ночной жизнью гавани. Каждый вечер в сумерках он открывал ставни, поудобнее устраивался в мягком кресле со множеством подушечек, вставлял в глаз сделанный по специальному заказу монокль и смотрел на море. В отличие от бейлифов, сборщиков налогов, полицейских и прочих служащих, обеспечивающих порядок в порту, Сегуин не ловил контрабандистов, спекулянтов и преступников, пытающихся проникнуть в город или, наоборот, покинуть его. В его обязанности входило лишь наблюдать и подмечать.

Крупнейшие бейзеллские купцы понимали, что иногда выгодно бывает смотреть сквозь пальцы на мелкие грешки контрабандистов и богатых иностранцев. В дальнейшем это может принести больше пользы, чем немедленное взимание налогов, изъятие контрабандных товаров, наказание преступников и немедленное провозглашение вчерашних друзей и благодетелей города коварными и подлыми врагами.

Само собой разумеется, столь легкомысленный и либеральный взгляд на нарушения закона не могли открыто поощрять ни сами купцы, ни полиция, ни тем паче Повелитель Рейза — ведь львиная доля доходов поступала в городскую казну из порта. Поэтому все это, и в частности должность Сегуина Нэя, держалось в строжайшей тайне. Для любопытствующих Сегуин был просто старым пьяницей, жена которого не вытерпела его обыкновения вставать с постели не раньше сумерек и в припадке гнева покинула непутевого муженька. Для пущей достоверности у двери лачуги Сегуина всегда стояли пустые пивные кружки, бочонки из-под арло и бутылки из-под водки.

Хотя при закрытых ставнях в комнате было почти темно, Сегуин не зажигал свечи. Его устраивало, что посетители с трудом могут различить силуэты друг друга, а он видит каждую морщинку и гримасу на их лицах. Это давало Сегуину лишнее преимущество. Конечно, в городе было еще несколько человек, не уступающих ему по уму, хитрости и находчивости, но никто из них не проворачивал таких крупных дел, как Сегуин Нэй.

— Господа, — Сегуин вздохнул с легким нетерпением, — сначала вы не дали мне лечь спать, теперь заставляете меня ждать. Получу ли я вознаграждение за понесенный ущерб?

— Ущерб? — начал Кэмрон. — Я не понимаю, какой ущерб...

Райвис пнул его в бок:

— Ну конечно, ты получишь компенсацию, Сегуин. Мой друг заверил меня, что он высоко ценит твое время. Он лично проследит, чтобы за каждую минуту, проведенную тобой на ногах после восхода солнца, было заплачено звонкой серебряной монетой — сверх той суммы, о размерах которой мы договоримся здесь и сейчас.

Сегуин удовлетворенно кивнул. Почему-то тусклый свет падал только на его жирный второй подбородок. Остальные части лица оставались в тени.

— Я вас слушаю.

— Мне и моему юному другу нужна помощь специалиста. Твоя помощь, — заговорил Райвис, обращаясь ко второму подбородку Сегуина. — Люди, снаряжение, оружие. Требования обычные. Только на этот раз все надо переправлять вверх по реке, к Ранзи. И я не смогу присматривать за покупками и отбирать людей. Нам придется целиком положиться на тебя и Трайса.

Сегуин снова хмыкнул — не поймешь, довольно или раздраженно. Подбородки затряслись.

— Трайс сейчас очень занят.

Трайс был помощником Сегуина. Нэй приумножал свое состояние за счет весьма разнообразной деятельности — продавал конфискованные товары, занимался вымогательством, взимал дань за то, что соглашался закрыть глаза на некоторые темные делишки, вербовал наемников, торговал оружием и иногда рабами... А все хлопоты ложились на плечи Трайса. Райвис ни разу даже не поговорил с ним толком — они лишь кивали друг другу через головы мэйрибейнских лучников и через шлемы истанианцев. Но, судя по качеству отобранных им людей и оружия, этот человек мог гордиться своей работой. Лучших наемников Райвиса отыскал именно Трайс Куллингский.

— Я понимаю, что вы с Трайсом оба очень заняты, но не сомневаюсь, что для нас вы найдете время. — Райвис снова подтолкнул Кэмрона.

— Мы будем более чем благодарны, — вяло подтвердил тот.

— Чтобы не сказать — щедры, — подхватил Райвис.

Сегуин Нэй помолчал некоторое время, потом тяжело вздохнул:

— Хорошо. Люди, вы говорите? Оружие и снаряжение? Я подумаю, что можно сделать.

— Мне нужны лучники — желательно, умеющие стрелять из больших луков, но сойдут и арбалетчики. Затем по меньшей мере пять дюжин хороших тисовых луков и вдвое больше — изготовленных в Дрохо пик, но, запомни, сделанных не в низинах, а в горах, с широкими наконечниками. Кроме того, кожаные доспехи, лат не надо...

— Как не надо? — вмешался Кэмрон. — Ты что, хочешь послать людей на верную смерть?

Райвис хотел было огрызнуться, хорошенько выбранить Кэмрона: нашел тоже время для обсуждения тактики! Однако он сдержался и ответил очень мягко, стараясь, чтобы ни один мускул лица не дрогнул — ведь ничто не укрылось бы от всевидящего ока Сегуина Нэя.

— Основные мои требования к войску — оно должно быть подвижным, ничем не отягощенным. Я много раз видел, как солдаты погибали из-за слишком тяжелых доспехов, мешавших им подняться после падения с лошади. Они валялись на земле, беспомощные, точно новорожденные котята, и пялили глаза на приближающегося врага.