Кэмрон с горечью рассматривал укрепления, считал палатки, кострища и боевых лошадей. Армия Гэризона подготовлена просто идеально. И наверное, главным образом благодаря усердию Райвиса Буранского.

Но сейчас, спустя восемнадцать часов после своей вылазки, весь в синяках после полудневного карабканья по отвесным скалам, с лицом, исцарапанным после неудачного приземления в колючий кустарник на границе лагеря Изгарда, Кэмрон и думать забыл о Райвисе и его прошлом.

Он думал об отце, о Берике Торнском. Как могло получиться, что он так многого хотел для своего сына, но ни словом не выдал себя? И — что гораздо важнее — как мог он, его сын, не догадаться о самом заветном желании отца, о его мечте?

Кэмрон потер виски. Голова раскалывалась, глаза устали смотреть в ночное небо. Он не находил ответов на свои вопросы и не знал, как жить дальше. Единственным указанием были слова Лианны, графини Мирлорской. Еще не поздно. Ты можешь сражаться за мечту своего отца. Даже сейчас еще не все потеряно.

Именно это предстоит ему сегодня на рассвете.

Кэмрон бросил взгляд на рейзский лагерь. На вершине холма уже начиналось какое-то движение. Сандор и его рыцари поднимаются после недолгого отдыха. Воины спали прямо в доспехах. Они воображают, что это экономит время, и хотят таким образом убедить себя, что готовы отразить неожиданное нападение. На самом же деле от этого наутро у них будут болеть спины, ноги, мускулы, кости, суставы.

Кэмрон поймал себя на том, что рассуждает в точности как Райвис Буранский. И — что самое странное — эта мысль больше не казалась ему такой уж оскорбительной. Кэмрон почувствовал себя предателем и, чтобы отделаться от лишних сейчас сомнений, целиком сосредоточился на собственном отряде.

Бойцы проснулись уже два часа назад. На них были надеты легкие кольчуги или нагрудники. У каждого за спиной висел лук.

На следующее после встречи с Лианной утро Кэмрон, как она велела, отправился к Бэланону. Он вручил этому, второму после Сандора полководцу рейзской армии, предмет, который дала ему графиня, и еще раз рассказал свою историю о битве в Долине Разбитых Камней. Бэланон слушал внимательно и часто перебивал Кэмрона вопросами о внешности гонцов, их вооружении и тактике. В отличие от Сандора он серьезно отнесся к услышанному. И хотя обещал только соблюдать осторожность, зато выделил Кэмрону отряд из ста человек и дал особое задание: подготовить основную часть армии к столкновению с гонцами. Кроме того, под командованием Кэмрона находились двенадцать его собственных рыцарей и, благодаря Сегуину Нэю, две дюжины лучников, вооруженных большими луками.

Однако Кэмрон не питал иллюзий относительно Бэланона. Военачальник выслушал его только благодаря талисману Лианны и позволил Кэмрону командовать отдельным отрядом лишь в уплату за оказанные ему услуги или просто чтобы угодить графине Мирлорской. И все же это было уже немало. Достаточно, чтобы Кэмрона перестало изводить сознание собственного бессилия. Достаточно, чтобы мысли об отце перестали ввергать его в бездну отчаяния.

— На северном склоне холма замечено какое-то движение, — услышал Кэмрон свистящий шепот одного из своих людей.

Сначала он ничего не увидел. Но потом сквозь листву деревьев разглядел извивающуюся по склону темную кривую линию. Сначала Кэмрон решил, что зрение обманывает его. Это невозможно. Восемь дюжин солдат охраняли лагерь с тыла. Цепь сторожевых постов тянулась по всему периметру лагеря. Часовые были разделены на группы из шести человек. Расстояние между ними не превышало пятьсот шагов. Все были хорошо вооружены. Каждой группе полагался хотя бы один горн, чтобы в случае опасности немедленно поднять тревогу.

Но в следующую секунду Кэмрон позабыл все доводы разума. У него волосы зашевелились от страха, во рту пересохло, сперло дыхание.

Гонцы вернулись.

Кэмрон увидел окровавленное тело отца. Увидел труп капитана стражи Хьюрина. Рифа Хэнистера, чье сердце еще билось в развороченной, искромсанной груди.

Кэмрона ужаснуло, какую власть над ним имеют эти воспоминания.

— Миллс, Токер, Станго, — рявкнул он, чтобы заставить себя вернуться к действительности, — возьмите каждый по нескольку человек. Спуститесь вниз — и поскорей. Когда отойдете на четверть лиги, поднимите тревогу.

— Почему не сейчас? Надо предупредить лагерь, — возразил Миллс, один из людей Бэланона.

— Пока что гонцы не знают, где мы находимся. Я хочу оставить их в неведении. — Кэмрон взглянул на Миллса и его товарищей, ожидая дальнейших возражений, и был почти что разочарован, когда таковых не последовало: вспышка гнева помогла бы ему снять напряжение. — Ступайте.

Все трое кинулись выполнять приказание. Да, люди Бэланона готовы сражаться, рвутся в бой. Но что с них взять? Ведь они еще не встречались с гонцами. Кэмрон одернул себя. Нельзя срывать свое настроение на ни в чем неповинных солдатах. Нельзя распускаться. Миллс подошел к нему и холодно спросил:

— Передать что-нибудь Бэланону?

Кэмрон покачал головой:

— Ничего.

Он не мог оторвать глаз от шевелящейся темной массы на горизонте. Гонцы всасывали в себя темноту ночи, заполняли все пространство, неумолимо надвигались на лагерь.

— Итак, — заговорил он наконец, — Изгард послал гонцов, чтобы обойти рейжан с тыла и вызвать панику. Он рассчитывает, что, пока наши солдаты будут разбираться, в чем дело, гэризонцы успеют занять выгодные позиции и перейти в наступление.

Кэмрон замолчал. Надо было решить, что делать дальше, но ему никак не удавалось сосредоточиться. Сто тридцать пар глаз смотрели на своего командира. Даже в темноте Кэмрон мог безошибочно отличить своих воинов от солдат Бэланона. Его люди знали, что такое гонцы, и знание это читалось в их глазах, словно подернутых мутной пленкой ужаса.

Кэмрон провел ладонью по лицу. Он должен думать. Думать. Должны ли они остановить гонцов? Или же спуститься в долину и задержать армию Изгарда? Следуя советам Райвиса, Кэмрон вооружил всех своих людей луками. Если не терять времени, они могут перестрелять гэризонских лошадей и разрушить порядок наступления передовых частей. А искусным лучникам Сегуина Нэя, возможно, удастся снять нескольких военачальников, возможно, даже самого Изгарда.

Но, честно говоря, могут ли одиннадцать человек, пусть и обученных стрельбе из больших луков, причинить сколько-нибудь существенный ущерб двадцатитысячной армии? Кэмрон сжал рукой подбородок, точно надеялся выдавить из себя ответ на мучивший его вопрос. Что же делать? И как бы поступил на его месте Райвис?

На этот раз ответ не заставил себя ждать. Райвис обошел бы гонцов и напал бы на них с тыла. Сыграл бы с врагом по им же предложенным правилам.

Ветер, который последние два часа дул им в спины, неожиданно изменил направление и принес с собой знакомый запах гонцов — запах мочи, отсыревшего меха, свежей крови, убийства. У Кэмрона судорогой свело желудок. Он машинально сделал шаг назад. И почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Кэмрон обернулся и увидел Брока Ломиса. Битва в Долине Разбитых Камней дорого обошлась юному рыцарю. Он лишился двух пальцев на правой руке, а раны на бедрах, руках и груди так и не зажили до конца. Кэмрон просил его остаться в Мир'Лоре, но Брок не послушался. Он сказал, что должен быть рядом со своим командиром. Тогда Кэмрон не знал, его или Сандора имеет в виду юноша. Но теперь, взглянув на лицо Брока, расплывчатым пятном белеющее в предрассветных сумерках, он понял, о ком говорил рыцарь.

Кэмрон вдруг почувствовал себя очень-очень старым, много пережившим и бесконечно уставшим от этой жизни.

Несмотря на свои раны, Брок не отставал от других. Любое дело отнимало у него вдвое больше сил, чем у здорового человека, но юноша не жаловался. Он ни разу не поморщился от боли, отдыхал только вместе с товарищами, довольствовался шестью часами сна. Кэмрон чувствовал себя в ответе за него. В ответе за всех, кто побывал в Долине Разбитых Камней. Он вел себя как последний идиот, не дал себе труда подумать, а они все равно пошли за ним. Он в долгу перед теми, кто пал в том бою.