– Нет, на вокзале тебе делать нечего. Долгие проводы – лишние слёзы. – Григорий подхватил свой маленький потёртый чемоданчик и шагнул на выход. Не хватало ещё этих телячьих нежностей посредь народа на перроне: слёзы-платочки, поцелуи-вздохи, запоздалые упрёки, бесполезные советы-напутствия. Получилось на три денька скататься в Иркутск, повидать жену, дочек – и то славно. На все расспросы супруги отвечал одно: «Скоро, скоро… И квартиру двухкомнатную обещают через месячишко-другой, и паёк с нового года повесомее станет… В общем, скоро. Готовьтесь к переезду…»

На подножку вагона, разгорячённый и раскрасневшийся от изрядного «посошка на дорожку», спешно принятому в вокзальном ресторане, вскочил привычно, по-военному лихо. Отшутился с насупленным проводником, молодцевато заполнил дверной проём купе:

– Боевой привет бравым сталинским соколам! – Попутчиками оказались два молодых младших политрука, с крылышками и кубарями в голубых петлицах. Ответили на приветствие серьёзно и с достоинством.

Один из авиаторов освободил для Григория нижнее место, пересев к товарищу. За вагонным стеклом всё быстрее и быстрее замелькали станционные сооружения Иркутска.

– Далеко путь держим? – Улыбка не сходила у Григория с лица.

– До Читы мы, – отозвался один из попутчиков.

– К месту службы или в командировку? – Политруки разом кивнули, соглашаясь с последним.

– Часом, не из Иркутской авиашколы? – Григорий покровительственно рассмеялся, увидев, как молодёжь переглянулась. – Правильно, хлопцы, бдительность – прежде всего! Всё в норме, авиация! Я этой бдительностью и заведую. Давайте знакомиться. Начальник отдела государственной безопасности (повысил себя для солидности!) Читинского управления НКВД лейтенант госбезопасности Кусмарцев Григорий Павлович. А можно и попросту – Гриша, какие наши годы!

– Ясинский Николай.

– Буслаев Александр.

– Ух ты! Богатая фамилия! – хлопнул политрука по коленке Григорий. – Про Василия Буслаева слыхал? Знаменитый былинный богатырь из Господина Великого Новгорода. Не слыхал? Прискорбно, м-да… А по сколь стукнуло, орлы?

– С четырнадцатого года мы оба…

– Ага, папашки перед империалистической войной сделали! Тогда червонец у нас разницы. Но – ерунда! До полтинника – всё молодость. Так я не ошибся, из авиашколы?

Политруки согласно закивали головами, заулыбались догадливости Кусмарцева. Видя перемену в настроении молодых авиаторов от настороженности к общению, доверительно наклонился к попутчикам:

– Я два года в Иркутске проработал, в Особом отделе, а с октября вот на повышение в Читу переведён. – С видом знатока пояснил: – В связи с разделением Восточно-Сибирского края на Иркутскую и Читинскую область. Огромные пласты работы!

Многозначительно раскинул руки, наглядно демонстрируя эти пласты, и устало добавил:

– Обстановка архисложная, а кадры… Эх, да что говорить… вы же политработники, сами в курсе – незрелости политической хоть пруд пруди!

– Вы – в смысле населения? – осторожно полюбопытствовал один из политруков.

– Когда бы только среди простого народа… – по-прежнему устало-горьким тоном откликнулся Григорий. – Небось июньский приказ наркома обороны с обращением к армии изучили? Который по поводу раскрытия органами НКВД предательской контрреволюционной военно-фашистской организации в РККА? – с расстановкой перечислил все зловещие эпитеты. – Вот то-то и оно! – Григорий многозначительно прикрыл глаза и перешёл на громкий шёпот: – В железных чекистских рядах тоже ржавчины хватает! Что глаза вылупили? Есть субчики! Напролезали и окопались в органах в своё время! Или, думаете, враг народа Ягода не имел своей паучьей сети? Ещё какую! Понятное дело, бо́льшую прорву этих сук мы выявили, но некоторые затаились…

От зловещих нот в шёпоте Кусмарцева попутчики невольно поёжились.

– Ничего… И до них доберёмся… Чека не дремлет! Вот в той же Чите… Ещё по лету такое гнездо вскрыли – о-го-го! Сам начальник оперсектора… вот так, хлопцы… – на ещё более многозначительной и мрачной ноте закончил свой монолог Григорий, ворочая в пересохшем рту непослушным языком. Сильно захотелось пить.

Бросил взгляд на столик в поисках стакана и внезапно хлопнул своих попутчиков обеими руками по туго обтянутым синей диагональю коленям:

– А чего это авиация попритихла? В Читу-то надолго?

– Двадцать седьмого обратно…

– Повезло вам, братцы, – Новый год дома встретите. А я… – Сокрушённо махнул рукой. – К жене на побывку приезжал, за три месяца первый раз… Целых три дня дали! – Последнее вырвалось с сарказмом, но Григорий тут же посерьёзнел и добавил: – А как иначе? Работы – вал! И когда бы шпионы – пособников хоть пруд пруди, особенно среди бывшего кулачья и прочей контры. Наш нарком товарищ Ежов в связи с этим отдельный приказ издал. Но! Это – секрет и вам знать не положено.

И тут же опять повеселел:

– А не рвануть нам, авиация, до вагона-ресторана? Поужинаем, да и за знакомство не мешало бы по маленькой. Как?

Парни вроде бы оживились.

– Давай, давай, авиация! – Кусмарцев поднялся, рывком одёргивая гимнастерку под ремнём с портупеей. – Бойцу наипервейшая дислокация – рядом с кухней!

За подрагивающим от хода поезда столиком знакомство состоялось окончательно. Выпили за «стальные руки-крылья», за «сердце – пламенный мотор», за «недремлющие органы» и Родину, за боевых подруг и матерей. Понятно, что тост за мудрого вождя товарища Сталина предварил остальные.

– И всё-таки должен вам доложить, дорогие вы мои Коляха и Шурка, что нынешняя политическая незрелость – это, други мои, опаснейшая из опасностей в нынешней обстановке. – Нетвёрдой рукою Григорий подцепил с тарелки шпротину и отправил в рот. Задумчиво пожевал, ткнул в губы скомканной накрахмаленной салфеткой, неловко потянул из коробки на краю столика «казбечину». Привычно прикурил от протянутой спички.

– Тут ты, Гриша, совершенно прав, как политработник тебе отвечу, – поддакнул заплетающимся языком, задув спичку, «Коляха». «Шурка» молча работал челюстями, в разговор пока особо не вступал.

– В органах это страшно вдвойне! – назидательно поднял вверх папиросу Кусмарцев. – Но мало кто это осознаёт. Привыкли, понимаешь, за два десятка лет повторять: «Чекист – это холодная голова, горячее сердце, чистые руки…» Так, кажется, у Дзержинского… Вот… А голова не должна быть холодным чугунком. Она должна варить! Варить, Коляха! И чётко чуять, откуда каким ветром или запашком наносит… Враг не дремлет. Шпионов развелось!..

– С-согласен, – мотнул головой уже совершенно окосевший Ясинский. – С-совершенно в точку! Это ж кто думал, что даже у нас в РККА такой заговор… Тухачевский, Якир…

– Тсс! – Кусмарцев так шикнул на собеседника, что и с аппетитом жующий Буслаев чуть не подавился. – Без фамилий!.. Дай-ка ещё огня – тухнет, негодная, табак сырой, твою мать… Тоже, видать, хватает вредителей в табачной отрасли…

Смачно затянулся затрещавшей от новой порции пламени папиросой, вытолкнул мгновение спустя из лёгких сизый клуб дыма, заслоившийся над головами.

– Нет, Коляха, факт в другом. Чётко могу доложить – у нас в органах политработа поставлена куда как хуже, нежели у вас в армии. В результате чего, Коляха, – обрати внимание! – многие наши работники слабо владеют ма… маркси… ик!.. истко-ленинско-сталинской теорией, – еле выговорил, борясь с приступом внезапной икоты, именную конструкцию. – А следовательно, что?

– Что? – эхом, друг за другом, откликнулись уже тоже порядком окосевшие политруки.

– В результате, – веско процедил Григорий, – некоторые наши работники в политическом отношении не растут, занимаются делячеством, манкируют обязанностями, но карьеры делать – мастера-а!..

– Да… У вас результаты – налицо, – оторвался от тарелки Буслаев. – Рост по службе обеспечен. Врага разоблачили – повышение, награда, а у нас…

Он безнадёжно мотнул головой.

– Мы, низовое звено комполитсостава, пашем, а поощрения собирают командиры повыше…