Не только в голове, но и в чреве возник образ девушки с темными волосами. Ее губы шевелились, произнося слова, которых он не слышал, и мужчина, к которому она обращалась, был тенью, не имеющей формы. Он знал эту женщину! Он видел ее обнаженной — она выходила из ванны, и огонь свечи играл на ее покрытой рубцами спине. Дочь Мейбора, Меллиандра.

Как только он произнес про себя ее имя, видение ушло обратно в сердце, и этот толчок пронзил хребет как молния. Сердце забилось снова, неровно и гулко, подчиняя тело своему такту. Легкие вытолкнули воздух, и Баралис ощутил на языке вкус духов и дорогого вина.

Выбившись из времени, из сил и из способности мыслить здраво, Баралис открыл глаза. Что-то темное неслось к нему, едва касаясь лапами камня и обнажив целый частокол зубов. Из горла твари шло глухое рычание, из пасти выступила пена. Она стремилась убить его.

Инстинкт и доли мгновения — вот все, что было в его распоряжении. Ум его представлял собой спицы вертящегося колеса, и он мог только действовать — не думать. Зверь был всего в нескольких футах. Из-за пазухи вылетела рука — Баралису не верилось, что она принадлежит ему. Ворожить не позволяло ни время, ни сознание — но помог один полузабытый прием, известный на Равнинах. Обряд посвящения мальчиков в охотники. Без оружия и без предупреждения, но с большой долей спиртного в крови мальчик должен остановить бегущего на него вепря.

Вытянуть руку навстречу зверю, сосредоточить взгляд на точке между его глаз. Нутряная сила, идущая из чрева, в сочетании с волей остановит животное.

Воздух ударил Баралису в лицо. Мелькнула черная с розовым пасть. Одичалые глаза встретились с его глазами. Слова и мысли были бесполезны — только желание решало все. Воли схлестнулись на долю мгновения раньше тел. Уперев глаза в глаза, Баралис крушил животное своей волей.

Во всей Вселенной не существовало сейчас более страшной силы. Собаку словно побили — мощь покинула ее тело, а жажда убийства — душу. Но сила разбега несла ее к горлу Баралиса. Сомкнув челюсти, она ударилась об него, как колода, и повалила его на землю, сама упав сверху.

Баралис лишился чувств.

Что-то теплое и мокрое сновало по его лицу. Сердце стучало, как у жеребца на полном скаку, тело дрожало, как у загнанной лисицы. Он лежал на спине, глядя в предвечернее небо. Собака лизала ему лицо. На морде у нее была кровь, и она поджимала переднюю лапу.

Увидев, что он шевельнулся, собака завиляла хвостом и принялась лизать с удвоенным усердием. Как ни странно, Баралис почувствовал симпатию к этой зверюге. Подняв руку, слишком безобразную, чтобы показывать ее дамам, он потрепал собаку за ушами.

— Ничего страшного, красавица моя.

В передней ожидали двое. Одного герцог знал двадцать лет, другого — двадцать дней, но доверял обоим одинаково. Сначала он поговорил с Бэйлором, отведя его в сторону.

— Твоя речь возымела успех, мой друг. Дама дала согласие.

Бэйлор торжествующе улыбнулся, но ответил с необычайной для него скромностью:

— Не столько моя речь, сколько то, как вы ее произнесли, ваша светлость.

Герцог взглянул на Таула, который, отвернувшись, старательно точил меч, и издал короткий смешок.

— Я отбарабанил все как деревянный, но дама как будто ничего не имела против.

— А подарок?

Главный управитель напрашивался на похвалы, и герцог пока что не скупился на них.

— Превосходная мысль, Бэйлор. Она пришла в восторг. Глаза ее засверкали как сапфиры, когда сокольничий вручил ей птицу. — Герцог помолчал, вспоминая лицо Меллиандры. — Она будет отменной соколятницей, я знаю. В ней больше характера, чем в десятке заядлых охотников. Замечательная женщина.

— Точно так, ваша светлость.

Герцог заметил, что Бэйлор смотрит на его плечи.

— Подушкой в меня запустила. — Герцог стряхнул остатки пуха. — С ума от такой можно сойти. — Из памяти не шли ее легкие, уклончивые поцелуи. Давно ни одна женщина так не волновала его. Еще сильнее, чем ее красота, будоражила кровь свойственная только ей смесь задора и невинности. Он женится на ней как можно скорее — не станет месяцами дожидаться брачного ложа: он слишком стар и чересчур спешит осуществить свои планы, чтобы затягивать помолвку. Он мог бы взять ее хоть сейчас — и она бы не противилась, — но нельзя, чтобы ребенок был зачат до брака. Когда Меллиандра забеременеет, начнутся подсчеты, и при малейшем предлоге поднимется крик «незаконный»! Герцог покачал головой. Он не даст своим придворным ни единой стрелы, которую они могли бы пустить из лука своих подозрений.

Кроме того, ему нравилось ждать. Это было ново для него — и ожидание, безусловно, придаст еще больше сладости их первому сближению, когда оно настанет. И никто до той поры не будет спать в его постели. Все прочие женщины — бледная немочь по сравнению с ней.

— Бэйлор, — сказал герцог, — ступай теперь к Меллиандре. Ты с ней почти что дружен. Если у нее есть какие-то сомнения, успокой ее. Позаботься, чтобы она получала все, что захочет. Скажи, что я приду вскоре, чтобы прогуляться с ней немного в саду. Она, наверное, истомилась в этой спальне не хуже сокола во время выдержки. Пусть Шивраль во время нашей прогулки поиграет на арфе, да приготовь в беседке какое-нибудь угощение. Фруктовый пунш, сахарные сладости — ну, ты знаешь.

— Да, ваша светлость. — Бэйлор немного помедлил. — Но могу ли я высказать свое мнение?

— Валяй.

— Не лучше ли будет подать мясо и крепкое вино? У этой дамы совсем иные вкусы, чем у оранжерейных цветков нашего двора.

Герцог потер подбородок.

— Хорошо.

Бэйлор откланялся и хотел выйти, но герцог задержал его, впервые заговорив в полный голос:

— Да узнай у лекарей, когда даме можно будет ехать в Брен.

Бэйлор кивнул и удалился.

— Таул, — сказал герцог второму, — могу я доверить тебе одну тайну? — Вопрос был задан скорее для проформы, и он не стал дожидаться ответа. — Дама, которую я поручил твоей опеке, только что дала согласие стать моей женой.

Таул ответил поклоном.

— Желаю вам счастья, ваша светлость.

Герцог перевидал в жизни многие тысячи людей — и плохих, и хороших, и серединка на половинку. Это развило в нем умение судить о человеке с первого взгляда, определяя его сильные и слабые стороны. Умение видеть, что человеком движет. Но Таул, несмотря на богатый опыт герцога, как-то не поддавался определению. Видно было, разумеется, что рыцарь достоин доверия, предан и, вероятно, благороден до смешного, но его мотивы ускользали от герцога. В отличие от Блейза он был равнодушен к соблазнам славы, к нарядам и к золоту.

Не манила его, как видно, и возможность приблизиться к великим мира сего. Бренский двор кишел мужчинами и женщинами, которые стремились обрести власть и влияние, подольщаясь либо к Ястребу, либо к его дочери. Бэйлор был один из немногих, кому это удалось. Чутье подсказывало герцогу, что Таулу это не нужно. Это хотя и прибавляло рыцарю загадочности, в то же время убеждало герцога в решимости доверить ему самое ценное свое сокровище — Меллиандру.

Герцог бросил быстрый взгляд на Таула. Сложен как воин, но манерами и осанкой не уступит придворному. Лучшего хранителя для герцогской невесты не найти: честен, предан и превосходно владеет оружием.

— Итак, Таул, — веско молвил герцог, — теперь ты понимаешь, почему этой даме грозит большая опасность.

— Да, — кивнул Таул, — но еще большая опасность ждет ее при дворе.

— Знаю. Но это неизбежно.

— Я предлагаю вам и даме отправиться в Брен порознь. С Меллиандрой поеду я, и батальон охраны мне не нужен. Хочу сохранить свободу действий на случай опасности.

Герцог кивнул, признавая его правоту.

— Ты за нее в ответе.

— Кто еще знает о вашей помолвке?

— Бэйлор. И еще сокольничий, — вспомнил герцог, — я при нем просил ее руки.

— Вы совершили ошибку.

— Знаю, Таул, — улыбнулся герцог, — но уж слишком удобный момент представился...