— Ага, — молвил Тавалиск, взломав печать. — От нашего друга лорда Мейбора. Должно быть, мое письмо переслали ему в Брен. — Он пробежал исписанные паукообразными буквами строки. — Пишет он, словно слепой монах. Та-ак... он по-прежнему наш союзник, хотя и очень осторожный. Вот его слова: «...есть способы избавить нас от этого негодяя, не восставая против брака». Очевидно, он опасается, что, открыто воспротивившись браку, поставит под угрозу свои земли и свое положение, — правильно, надо сказать, опасается. Кайлок, став государем, вряд ли позволит кому-то из подданных перечить себе. Далее Мейбор прямо спрашивает меня, не могу ли я своими средствами устроить так, чтобы Баралис был убит. «Вы большой человек, имеющий связи во всех Обитаемых Землях, и наверняка знаете в Брене кого-то, кто мог бы это сделать». — Архиепископ рассмеялся тонким, переливчатым смехом. — Нет. Нет, дорогой мой Мейбор. На этот крючок меня не поймаешь. Скорее в Сухих Степях выпадет снег, чем я стану делать за кого-то грязную работу.

— Я не совсем понимаю, ваше преосвященство.

— Меня окружают одни глупцы! — Тавалиск, хотя и раздраженный, как будто не возражал против этого: лучше уж глупцы, чем лисы. — Мейбор — самовлюбленный трус. У него, как видно, свои счеты с Баралисом, и он надеется уладить их с моей помощью. — Тавалиск взял ребрышко выдры, обмакнул его в соус, откусил кусочек и продолжал говорить, помахивая косточкой. — Я сам крепко не люблю Баралиса, но убивать его еще рано. Надо принять в расчет и другие силы.

— Какие, ваше преосвященство?

— Рыцарей Вальдиса, к примеру. Убить Баралиса теперь — все равно что снять горшок с огня: я лишусь единственной возможности наконец-то поставить Тирена на место. — Архиепископ хотел уведомить секретаря о своем замысле стать главой Церкви, но передумал. Неизвестно, насколько можно доверять Гамилу. — Притом мне как священнослужителю не подобает способствовать убийству. — Что это — неужели Гамил фыркнул?

— Как же ваше преосвященство располагает поступить с лордом Мейбором?

— Скоро лорд Мейбор поймет, что речь идет о чем-то гораздо большем, чем мелкое соперничество. Когда он это осознает, ему потребуется дружеская поддержка. Напиши ему так: пусть он найдет в себе мужество следовать своим убеждениям, мое золото всегда к его услугам.

— Слушаюсь, ваше преосвященство. Что-нибудь еще?

— Да, есть кое-что. Мне вспомнился еще один наш друг — рыцарь. Я давно уже ничего не слышу о нем. Если память мне не изменяет, Старик послал двух своих людей выследить его?

— Да, ваше преосвященство. Я допрашивал предателя с целью выяснить, зачем это нужно Старику, но он умер во время допроса.

Тавалиск оторвал у выдры ножку.

— Ты допустил оплошность, Гамил. Почему ты до сих пор молчал об этом?

— Прошу ваше преосвященство простить меня. Я не так искусен в подобных вещах, как вы.

— Что ж, по крайней мере ты это признаешь. Продолжай. — Ножка оказалась менее аппетитной, чем ребрышко.

— Последнее известие о рыцаре мы получили, когда он готовился сразиться с герцогским бойцом. Пока я не имел возможности узнать, выиграл он или проиграл, но он, как сообщают, испытывал недомогание, поэтому бой вполне мог закончиться не в его пользу. Если он еще и жив, дни его наверняка сочтены. Старик не числит милосердие среди своих добродетелей, а его люди уже должны были добраться до Брена.

— Да, должны были. — Тавалиск, утратив интерес к выдрам, отодвинул от себя блюдо. — Перед уходом я попрошу тебя о небольшой услуге, Гамил.

— Слушаю, ваше преосвященство.

— Я хочу, чтобы ты сбегал на рынок. Эти выдры хоть и нежные, но, сдается мне, не совсем свежие. Пусть торговец вернет тебе деньги. Скажи ему, что шкурки я оставляю себе в качестве пени за то, что он продает лежалый товар. Впрочем, я охотно приму любой подарок, который он, возможно, пожелает мне сделать, когда ты упомянешь об уведомлении городских властей.

— Ваше преосвященство — мастер тонкой угрозы, — поклонился Гамил.

Таулу надо было уйти из дворца, чтобы побыть одному — побродить по темным улицам, поглядеть на звезды. Чувствуя себя лучше, чем много дней кряду, он встал со своего соломенного тюфяка. Первым делом он, как предписано рыцарю после боя, мысленно проверил каждую мышцу, каждое сухожилие, каждую частицу своего тела. При этом он, как учили его в Вальдисе, двигался от сердца наружу. Его сознание следовало по главным артериям вместе с кровью.

Очень скоро он наткнулся на препятствие. Сосуды в верхней части груди были повреждены, а некоторые и закупорены. Их разрезал нож Блейза и запечатало железо, которым прижигали рану. Надо будет поставить пиявки, чтобы кровь могла свободно питать ткани. Таул двинулся вверх. Мозг его распух от снотворного. Видя посторонние вещества, как загромождающие мозг обломки, Таул сосредоточился на том, чтобы смыть их кровью. Он спустился к желудку. Там имелось мелкое внутреннее кровотечение — следствие болиголова или поединка. Но тонкая сеть кровеносных сосудов не затронута, и поврежденная стенка скоро заживет. Почки уже оправились после меткого удара — осталась легкая опухоль, но она сойдет.

Под конец Таул проверил руки и ноги. Мириады лопнувших вен и артерий загораживали ему путь, как поваленные стволы. Блейз наградил его множеством синяков — некоторые были едва заметны, но вся левая голень представляла собой сплошной желтеющий кровоподтек. Таул усердно работал, проталкивая кровь в сосуды, которым грозила закупорка, и отводя ее из тех, которые были слишком слабы, чтобы выдержать напор.

Свои кольца он оставил напоследок. Ожог заживал медленно. Вокруг струпьев нарастала новая кожа — розовая, блестящая и нежная, как у новорожденного младенца. Пройдет много месяцев, прежде чем его рука обретет былой вид. Таул ничем не мог ускорить заживление — Вальдис тоже не всемогущ.

Закончив осмотр, Таул перевел сознание в другое русло. При этом он почувствовал легкое головокружение. Лекари хорошо потрудились. У него прибавилось шрамов, но калекой он не стал. Жесткая улыбка тронула его губы: одному человеку, пожалуй, не под силу его убить.

Хвата не было видно. Шастает где-то, занимается своим промыслом и нарывается на неприятности. Таул снова улыбнулся, на этот раз шире. Хват — непревзойденный мастер нарываться на неприятности.

На столе лежал полный мех с элем. Таул откупорил его и стал лить пиво в огонь. Когда мех наполовину опустел, Таул поднес его ко рту и хлебнул глоток. Никогда он больше не станет напиваться допьяна, но и святого из себя корчить не намерен. Выпил глоток — и довольно, а остальное тоже в огонь.

Настало время свести счеты с прошлым. Заткнув нож за пояс, Таул вышел на кухню. Хорошенькая служаночка показала ему, где выход, и намекнула, что по вечерам почти всегда свободна. Он низко поклонился ей, польщенный ее предложением, но решил не принимать его. Она слишком молода, слишком невинна. Он лишил бы ее всех иллюзий.

На улице было холодно. Ветер обжигал щеки, унося последние остатки сонливости. Грудь все еще побаливала. Часовые у ворот выпустили его беспрепятственно. Тени все удлинялись, а когда он перешел через площадь, они слились воедино и стали называться ночью.

Бевлина больше нет, и продолжать странствия бессмысленно — ведь он, Таул, не знает, почему мальчик, которого он искал, так важен и что предназначила ему судьба. Таул отвел волосы с глаз. Вот с этого простого, казалось бы, действия он и начнет. Надо навести порядок в своей жизни. Он больше не рыцарь — но он так долго жил по законам Вальдиса, что сделался таким, какой есть. Дисциплина и чувство долга въелись в его плоть и кровь, потребность быть достойным — еще глубже. Эс ниль хесрл. Я недостоин. Это последние слова каждого рыцаря, и он тоже умрет с ними на устах. Вальдис будет преследовать его до могилы.

Таул поднял забинтованную руку. Должен же быть какой-то способ исправить свои ошибки. Не перед другими — его давно перестало заботить людское мнение, — а перед самим собой. Прощения ему не видать никогда — он может лишь надеяться понять когда-нибудь, что совершил свои грехи не напрасно. И единственное, на что он может опереться, — это клятва, которую он недавно принес герцогу. По крайней мере у него появилась возможность послужить кому-то верой и правдой — а если судьба благословит, то и с честью.