— Что я должна делать с этим… будущим ханом?

— Ты должна сделать все, чтобы он не захотел с тобой расстаться, — сказал майор. — А пока…

Встреча шарфюрера Урсулы Зиммель с «будущим ханом — президентом нового Туркменистана» состоялась на следующий день. Ожидая, когда к ней приведут пленного, она завела походный патефон и предалась мечтам. Она воображала, что живет в мраморном дворце и прогуливается под пальмами. Каждое утро она будет по нескольку часов лежать в ванне, наполненной шампанским.

Урсула выросла в бедной и большой семье. Ее отец, мелкий чиновник, был близким приятелем Генриха Гиммлера и одним из первых вступил в фашистскую партию. Он погиб в уличных боях тридцатого года, оставив семью на грани нищеты. Матери пришлось наниматься уборщицей в доме богатых эмигрантов, сбежавших из России во время революции. В этом доме, куда мать вскоре стала брать ее с собой, Урсула и научилась русскому языку. Способности, впрочем, у нее были неважные, из школы ее не исключали лишь потому, что она была дочерью «героя».

Иногда ей приходилось слышать разговоры о том, что существуют и иные идеи, кроме идей фюрера. Она стала сообщать об этих разговорах куда следует, ей нравилось, что люди, критиковавшие фюрера, исчезали после ее доносов неведомо куда. Это было правильно, считала она, ведь только фюрер дал молодежи ясные перспективы будущего и избавил от ужаса безработицы и безверия. Так она и сказала однокласснице, которая, встретив Урсулу в безлюдном месте, обозвала ее доносчицей.

— Если бы я сейчас пошла в гестапо, тебе не поздоровилось бы. Но я тебя прощаю. Когда ты поймешь, как велик фюрер, ты будешь мне благодарна.

С первых дней войны на Востоке она уже была на фронте, не в последнюю очередь благодаря знанию русского языка. И вот уже ее грудь украшает «железный крест», и офицеры батальона наперебой ухаживают за ней. А теперь в ее жизни намечается новый поворот — она станет правительницей огромной азиатской провинции. Наконец-то на ее билет в жизненной лотерее выпадет крупный выигрыш.

Когда привели Тахирова, Урсула заварила зеленый чай. Этому искусству ее обучил Хильгрубер.

Урсула была очень любезна.

— Господин майор скоро придет. Садитесь, выпейте чаю.

Чай оказался превосходным.

— Вы переводчица? — спросил Тахиров.

— Да, — сказала Урсула. К своему удивлению, она чувствовала себя не совсем уверенно. Как странно держится этот азиат. Словно он действительно хан, а не пленный большевик. Неужели он нисколько не боится? Ведь если он попадет в руки к Шустеру… — Жаль, что мне не довелось быть вашей переводчицей.

— Неужели вам нравится допрашивать людей, оказавшихся в плену?

Урсула предпочла не отвечать. Она улыбнулась с неуклюжим кокетством:

— О вас уже здесь ходят легенды, господин Тахиров. Многие уже завидуют вашему большому будущему.

— Я был без сознания, когда попал в плен. Если бы не это, пожалуй, мое будущее было бы неплохим.

— O! Все называют вас героем. Давайте выпьем за мужество.

Тахирову была ясна игра Хильгрубера, и он жалел эту девушку, которую майор так явно пытался использовать в собственных целях. Вроде бы умный человек этот майор, а так плохо разбирается в людях. Неужели он хоть на минуту поверил, что меня можно превратить в изменника? А может, он и на самом деле не так умен, как кажется. Тогда стоило бы рискнуть… да, все на свете отдал бы Тахиров, лишь бы ему хоть на минуту дали выступить по радио. Он улыбнулся про себя и поднял стакан с коньяком. Урсула прижалась к нему упругим плечом. Ей нравился этот азиат! Это было невероятно, но он нравился ей больше, чем Шустер, и даже больше, чем майор Хильгрубер…

— Да, господин Тахиров. Выпьем… за наше будущее. Женщины любят мужественных людей. Особенно когда к ним благосклонна судьба. Когда вы сделаетесь президентом Туркменистана, может быть, я стану вашей… вашей… — Она хотела сказать «вашей женой», но это у нее почему-то не получалось, и тогда она закончила: — Может, я стану вашим секретарем…

Превосходно! Хильгрубер потирал руки. Он был доволен, он был в прекрасном расположении духа. Все идет, как задумано. Урсула просто молодец. При встрече с ней Тахиров явно вспомнил о том, что жизнь прекрасна, и теперь он захочет жить. А когда он захочет жить…

— Итак, Гарахан Мурзебаев, я даю тебе ответственное поручение. Тахиров должен выступить по радио. Бери карандаш в руки и пиши: «Дорогие соотечественники…» Ну, что там у тебя?

— Господин офицер, было бы лучше написать: «Дорогие братья…»

— Молодец. Ну, пиши: «Дорогие братья. Я — старший сержант Айдогды Тахиров, которого вы знаете очень хорошо…»

— Господин офицер! Тахиров не скажет «очень хорошо»…

— Черт бы вас всех побрал. Ладно. Я продиктую тебе только смысл выступления. А ты подумай сам и напиши такой текст, чтобы там поверили, что это говорит Тахиров.

— Понял, господин офицер, — покорно сказал Гарахан.

— Пиши дальше: «Вы знаете, что я всегда стремился к справедливости и истине. Теперь я убедился, что большевистские комиссары обманывали нас в отношении Германии. Непобедимая немецкая армия ведет войну за освобождение народов от большевистского гнета. Весь немецкий народ любит Гитлера и героически сражается под его мудрым руководством. Германская армия несет туркменскому народу самостоятельность, свободу, изобилие и счастье. Когда я поверил в это, я добровольно перешел на сторону немцев.

Братья! Не проливайте понапрасну свою кровь. Не помогайте этой войне, переходите на сторону Германии, и война для вас закончится. Здесь ждут вас свобода, безопасность, сытная еда и отдых…»

— Господин офицер… а кто это будет читать?

— Вот ты и будешь, Мурзебаев.

— Но… мой голос вовсе не похож на голос Тахирова.

— Не имеет значения. Ты прочитаешь это обращение в разгар боя, и никто не поймет, чей это голос…

Майор Шияхметов никогда не пил вина. Разве что в самых исключительных случаях, на свадьбе или в праздники мог он пригубить рюмку. Но сегодня он выпил стакан водки — и не праздник был тому виной.

Но и стакан водки не заглушил его душевной боли. Он не понимал ничего и отказался верить самому себе. Неужели он мог ошибиться? Эх, Тахиров, Тахиров! Как же так? Я-то думал, что знаю тебя, верил тебе больше, чем самому себе. И ошибся. Неужели Сарыбеков прав и никому нельзя доверять? Ведь если Тахиров стал предателем, кому тогда можно верить? Что должны были сделать с тобой немцы, чтобы поставить тебя на колени, толкнуть на измену и предательство?..

— Вы уже в курсе дела, товарищ майор?

«А, Сарыбеков. Тут как тут. Словно коршун над падалью. На твоем лице улыбка. Ты радуешься измене бойца, а у меня на душе непроглядная ночь…»

— Да, — ответил комбат коротко. — Я в курсе дела.

— Это произошло потому, товарищ майор, что вы ослабили бдительность. Моя вина в этом тоже есть. Потому и смогла случиться подобная история, которая теперь черным пятном легла на всю нашу бригаду…

Шияхметов все думал о Тахирове и о том, что с ним могло случиться там, в плену. В этот день комбат потерял свою несокрушимую веру в человека, и это ранило его больнее всего, а Сарыбекова заботила только бдительность.

— Мы должны были это предвидеть.

— Да разве такое, товарищ капитан, можно предвидеть?

— Не обязательно думать, что такой-то человек может оказаться предателем. Но исключать этого никогда нельзя.

— С людьми, с которыми живешь и умираешь, товарищ капитан, нельзя обращаться, держа за пазухой камень подозрения.

— И все-таки нужно быть настороже. Каков, однако, Тахиров! Ведь чтобы ввести нас в заблуждение, он всю жизнь рядился в обличье честного коммуниста. С басмачами воевал, на самый опасный участок фронта напросился…