Но и в новом полку ему не удалось долго удержаться. Привычка к спиртным напиткам не оставляла его и он, проделав целый ряд поступков, причинявших командному составу много неприятностей, был исключен из полка с испорченным послужным списком за дуэль по пьяному делу, окончившуюся серьезным ранением его в голову. Исключенный из полка и вышедший в отставку, Унгерн вновь предпринял путешествие, отправившись в Кобдо, где служили его приятели сотник Резухин и подъесаул Лихачев. Прибыв в Кобдо и остановившись у них, Унгерн при своем подвижном характере вступил в шайку хунхузов, с которой и странствовал по степям Монголии. Через короткое время он принял командование шайкой, как более опытный из всех. Скитаясь по степям, Унгерн ближе и ближе знакомился с учением буддистов и становился в их рядах добросовестным членом. В 1912 г. он со своим отрядом хунхузов помогал халхасам осуществить их независимость, успешно оперируя против китайцев. После ликвидации китайского протектората и объявления независимости Монголии, Унгерн вновь удалился со своим отрядом в степи, где и продолжал грабить китайские караваны, а также и кочевников. Цель его была не нажива, так как он был совершеннейшим бессеребренником, а проявление отваги, связанной с риском ежеминутной смерти. Кровь предков, полурыцарей-полуразбойников, вечно кипела, отягощая больной мозг, призывая Унгерна совершать поступки, времена которых канули в пыли веков, отошли в область легенд.
Объявление войны Германии застало его в Монголии: он оставил малое поле деятельности и ринулся на войну со всем жаром пылкой, мятежной души, искавшей приключений. Унгерн был зачислен в 1-й Нерчинский полк (с тем же чином хорунжего), которым командовал барон Врангель».
Рукопись под псевдонимом «Голубев» Волков создавал в 1926 году. Уже под своим именем, в примечании к своим «Запискам об Унгерне», сданным в библиотеку Гуверовского института воины и мира в конце 1931 года, Волков утверждал: «О шраме на лбу существует несколько версий. Мне лично в Пекине рассказывал забайкальский казак, генерал Зимин, хорошо знавший Унгерна, что шрам этот – результат удара шашкой, который нанес Унгерну его большой друг, казачий офицер, фамилию которого я забыл. Унгерн был пьян и оскорбил своего друга, бывшего в момент оскорбления дежурным офицером, исполнявшим свои служебные обязанности. Генерал Зимин, по его словам, был председателем суда, судившего Унгерна, который должен был после суда оставить полк. Генерал Комаровский рассказывал мне, что Унгерн, ввиду его постоянных пьяных скандалов, должен был перебраться в Кобдо, в занесенный песком город Западной Монголии, где стоял небольшой русский казачий отряд под командой Комаровского. Таким образом Унгерн стал младшим офицером Комаровского. В это время Унгерн увлекался буддизмом, изучал монгольский язык и проводил все время в разговорах с ламами и гаданиях. У генерала Комаровского еще в то время не было сомнения в том, что Унгерн ненормален».
Характерно, что в обоих текстах Волков подчеркивает ненормальность Унгерна. Вместе с тем в более позднем тексте он уже не допускает анахронизмов первого. Очевидно, что в Монголии в 1912 году и тем более еще раньше Унгерн не был. В это время он продолжал службу в 1-м Аргунском, а потом в Амурском полку. В Монголию он же попал, скорее всего, только в самом конце 1913-го или в начале 1914 года, после удовлетворения его прошения об отставке и никаким образом не мог участвовать в борьбе за независимость Внешней Монголии, провозглашенную в 1911 году. Конечно, Унгерн мог выехать в Монголию и, не дожидаясь официального удовлетворения прошения об отставке, но, во всяком случае, не ранее чем подал это прошение. В более позднем тексте, написанном под своей фамилией, Волков опустил малоправдоподобные подробности, вроде того, что Унгерн совершил свой пробег в Благовещенск верхом на осле и с охотничьим соколом на плече, или утверждения, будто в Монголии Унгерн был атаманом шайки хунхузов. Опустил также Волков явно неверные сведения о начале службы Унгерна в Первую мировую войну.
Наиболее правдоподобной выглядит версия, которую Б. Н. Волков зложил под своим именем. Ссора, о которой рассказал ему Зимин, произошла, скорее всего, в июле 1913 года, и в результате Унгерну пришлось уйти в отставку. Предыдущая же ссора, в результате которой барону пришлось покинуть 1-й Аргунский полк, обошлась без рукоприкладства, дело ограничилось словесными оскорблениями. Генерал-майор Василий Васильевич Зимин, который, очевидно, был главным источником информации для Волкова, в 1914 году служил в 1-м Аргунском полку, а в 1916 году, будучи награжден георгиевским оружием, был уже в звании войскового старшины. В 1917 году Зимин стал первым выборным атаманом Забайкальского казачьего войска. Он действительно мог состоять председателем полкового суда чести. Вероятно, первую «бескровную» ссору он наблюдал лично, и эту историю с его слдов Волков подробно изложил в тексте от лица «Голубева». О второй же истории, когда Унгерн был ранен ударом шашки по голове, Зимин рассказывал Волкову уже с чужих слов. Волков, когда в 1931 году писал примечания к своим «Запискам» для Гуверовской библиотеки, возможно, не имел под рукой своего текста, написанного от лица «Голубева», и невольно контаминировал в одну обе истории, происшедшие с Унгерном в 1910-м и в 1913 году. После этой отставки Унгерн служил в сотне Комаровского в Кобдо, но уже без российского офицерского жалованья. Вероятно, жалованье ему платили монгольские власти, содержавшие кобдосский казачий дивизион. И, согласно послужному списку, барон был призван в первый день мобилизации – 19 июля и, следовательно, никак не мог явиться на службу добровольно. С другой стороны, он вполне мог договориться, чтобы ему разрешили не ехать в Забайкальское войско, которое в тот момент еще не направлялось на фронт, а поступить в один из фронтовых казачьих полков – 34-й Донской.
Как известно, в конце XVII века монголы, изнуренные войнами и эпидемиями и давно уже утратившие воинственный дух Чингисхана, признали себя вассалами Китая, а уже в конце XVIII века и Внутренняя, и Внешняя Монголия были оккупированы китайскими войсками. Восстановление суверенитета произошло не без помощи России, видевшей в Монголии сферу своего влияния.
1 декабря 1911 года Внешняя Монголия, объединявшая северные (Халха) и западные (Кобдо) аймаки, провозгласила себя независимой от Китая, воспользовавшись Синьхайской революцией и свержением китайской императорской династии Цин. Главой Монголии стал ламаистский первосвященник Богдо-геген Джебцзун-Дамба-хутухта, или же просто Богдо-хан, – абсолютный теократический владыка страны, где буддистами-ламаистами было практически все монгольское население. Для монгол Богдо-геген был живым богом. 3 ноября 1912 г. в Урге было заключено русско-монгольское соглашение. В первой его статье Россия обещала Монголии «помощь к тому, чтобы сохранялся установленный ею автономный строй», однако о независимости прямо не говорилось. Во второй статье подчеркивалось, что «другим иностранным подданным не будет предоставлено в Монголии более прав, чем те, которыми пользуются там русские подданные». Специальный протокол закреплял за русскими право беспошлинной торговли, свободы проживания и передвижения по всей территории Монголии. Русские коммерсанты получали право заключать любые сделки, приобретать или арендовать земельные участки, эксплуатировать горные и лесные ресурсы, рыбные промыслы. 5 ноября 1913 г. в Пекине было подписано русско-китайское соглашение, согласно которому Россия признала, что Монголия «находится под сюзеренитетом» Китая. А уже после начала Первой мировой войны, 7 июня 1915 года, в пограничном городе Кяхта было подписано тройственное русско-многоло-китайское соглашение. В нем Внешняя Монголия подтвердила свою автономию, финансово-экономические привилегии России сохранялись, признавался суверенитет Китая над Внешней Монголией. Был запрещен ввод иностранных войск (за исключением охраны консульств) на территорию Внешней Монголии. Монголия получила право формировать собственные вооруженные отряды, которые фактически существовали еще со времени антикитайского восстания 1911 года.
