Солнце стояло в зените бесконечно долго. Нещадное южное солнце. В какой-то момент оно действительно превратило Серёгу в оловянного солдатика, упавшего в камин. Парень почувствовал, что колени его надломились, он упал. Сухая колючая земля больно впилась в ладони, щёки и шею.

И потом какое-то время ничего не было, кроме темноты.

Следующее воспоминание: ему протянули руку. Рука была взрослого человека, с морщинками и набухшими венами, с желтоватыми ногтями и золотым кольцом на безымянном пальце.

Ему сказали: «Пойдём. Вон твоя парта».

Серёга подчинился.

Ему недавно исполнилось пятнадцать, и пока в мире живых время текло, разбиваясь на часы, минуты и секунды, в мире грёз оно застыло. Как капля смолы.

До прошлого года Виталька не задумывался, что в его отношениях с мамой и папой что-то не так.

Родители как родители. Кормили, одевали, будили с утра в школу, заставляли чистить зубы, есть невкусную кашу и ещё более невкусные овощные супы. Ворчали, когда он приносил плохие оценки или долго сидел в ноутбуке, учили с ним уроки, ходили в кино или по ресторанам, ездили в отпуска: к бабушкам и дедушкам в Красноярск и несколько раз в тёплую Турцию.

Но потом мама и папа перешли на «удалёнку». О, это проклятое слово. Оно означало, что родители теперь всегда – всегда! – находились дома. Когда работали и когда отдыхали, когда он был в школе, когда ходил на тренировки и возвращался с них. Даже когда у них были отпуска. В прошлом году Витальку впервые отправили к бабушке на самолёте одного. А родители остались дома, работать.

Они занимали кухню и гостиную. Вечно пялились в ноутбуки, разговаривали с кем-то по телефонам, просили не шуметь, не путаться под ногами, быть взрослым и самостоятельным. И у них не оставалось время ни на что другое.

А ведь всего год назад Виталька приходил из школы и оказывался один на один с пустой квартирой до вечера. Как же это было хорошо! И как же плохо, что он не ценил тогда одиночество!

Одному можно было делать что угодно. После выученных уроков, конечно. Хочешь – играй в приставку, хочешь – залипай в чатах, хочешь – не ешь вообще целый день или гоняй на тренировке до вечера. Теперь же приходилось придерживаться чёткого распорядка.

Виталька подозревал, что распорядок мама составила исключительно для того, чтобы им с папой было комфортнее работать. У Витальки теперь постоянно были дела: уроки, обед, мытьё посуды, дополнительные занятия, час чтения, уборка, поход в магазин и так далее и тому подобное. Скукота и рабство. Даже на тренировку времени оставалось немного. Хорошо хоть, мама год назад пообщалась с дедушкой и после того разговора стала принимать Виталькин бег более-менее всерьёз.

«В Красноярске, – сказала она, – есть хороший физкультурный техникум, а у дедушки в нём связи. Если уж совсем никуда не поступишь, то отправишься туда, бегать в своё удовольствие».

Что и говорить, у мамы были не самые высокие ожидания от сына…

Размышляя об этом, он поднимался следом за пожилой парой на четвёртый этаж старого кирпичного дома. Удивительным образом этот дом затесался между высотных новостроек, будто строители забыли о нём или не пожелали сносить. Дом был неказистый, без балконов и лифтов, с грязными подъездами и лестничными пролётами, где под потолками темнели влажные пятна, а на подоконниках у пыльных окон стояли банки с окурками. В такие дома Виталька старался не соваться, мало ли. Но сейчас почему-то ковылял по ступенькам, растирая ноющее колено.

– У вас есть дети? – спросил Виталька, когда они остановились у двери квартиры и Сергей Иванович загремел связкой ключей, выискивая нужный.

Зинаида Павловна заулыбалась так, что на щеках появились ложбинки.

– Милый, мы бы очень хотели детей, но… – Она пожала плечами. – Сначала было не до этого, потом уже слишком поздно.

– Поэтому Зинаида Павловна долгое время была в школе, – заметил Сергей Иванович. – Компенсировала всеобъемлющую любовь к детям.

– Кем работала?

– Ох, милый, это долгий разговор, – отмахнулась старушка.

Дверь открылась, выпуская спёртый влажный воздух. Будто квартиру давно не проветривали. Сергей Иванович вошёл первым, старательно запихивая зонт в тряпичный чехол, включил свет. Коридор озарился оранжевым, освещая половички на полу, голубые обои, старый шкаф с овальным зеркалом на одной из дверей.

Виталька вошёл следом, осматриваясь. Лампа накаливания болталась на толстом шнуре. Обувница – деревянная, на кривых ножках. А ещё крохотный табурет, судя по виду, перекрашенный и сбитый заново раз двадцать. Всё вокруг выглядело и ощущалось старым, даже пахло старостью. Виталька улавливал подобные запахи в доме у бабушки в Красноярске, но там был дом, построенный чуть ли не после Великой Отечественной войны, ему полагалось быть ветхим. Здесь же…

Зинаида Павловна захлопнула дверь за спиной Витальки, провернула ключ и убрала его в карман. Сергей Иванович в это же время, тяжело плюхнувшись на табурет, стал стягивать ботинки.

– Разувайтесь, молодой человек, проходите в гостиную, – сказал он. – На диван присядьте. Больному колену нужен отдых. Зинаида Павловна вам сейчас чайку приготовит, сладости там, всякое-разное. И боль вашу вмиг уберёт.

– Ах да. – Зинаида Павловна взяла Виталика за плечи, едва он разулся, и аккуратно сняла с него промокшее пальто. – Это, позвольте, заберу.

В пальто было тепло и уютно, Виталька уже свыкся с этим состоянием. Но едва руки выскользнули из рукавов, по телу пробежала крупная дрожь. В квартире будто не топили. Виталька затрясся от внезапного порыва холода, запихнул пальцы в карманы джинсов и направился в гостиную.

Тяжёлая деревянная дверь отворилась со скрипом. Гостиная тоже оказалась заставлена старыми вещами: два кресла, вытянутый шкаф-стенка, где за стеклянными дверцами сверкали в тусклом свете хрустальные бокалы, графины и супницы, пузатый телевизор, – Виталька таких в жизни ни разу не видел. Едва Виталька сделал шаг через порог, из-под ног взметнулась пыль и закружилась по гостиной.

– Вы точно тут живёте? – впервые после знакомства он вдруг почувствовал лёгкий страх.

Если посмотреть со стороны, как это выглядит? Пошёл с незнакомыми людьми к ним в квартиру. Входная дверь заперта на ключ. Квартира старая, словно нежилая, а что задумали эти пожилые люди – неясно. Поддавшись порыву, он захотел вернуться в коридор, потребовать, чтобы его выпустили, и столкнулся нос к носу с Сергеем Ивановичем. Тот избавился от пальто, оставшись в строгом костюме. Воротничок белой рубашки топорщился, галстук слегка выбивался из-под жилетки.

– Передумали, молодой человек? – спросил Сергей Иванович, улыбнувшись. Зубы у него были с налётом, некрасивые, неровные. – А как же чай с ромашкой и мёдом, пряники, ваш талант?

– Мой талант?

– Да-да, у вас же талант – бегать. Спрятан только, вытащить надо.

За его спиной по коридору суетливо прошла Зинаида Павловна, держащая мокрое пальто на вытянутых руках. Она приоткрыла дверь в ещё одну комнату, швырнула пальто в темноту и быстро захлопнула. Дверь закрывалась на щеколду снаружи.

Почему-то стало ещё страшнее.

– Что там у вас? – спросил Виталька. – Вы меня похитили, да? Будете удерживать как заложника или что? Убьёте? Предупреждаю, я буду кусаться, царапаться и драться. И орать. Очень громко.

Сергей Иванович ухмыльнулся и ответил, пропустив вторую часть Виталькиной вспыльчивой речи мимо ушей.

– В той комнате пёс, старый алабай. Агрессивный стал в последнее время, на людей кидается, вот и держим взаперти. А пальто ему Зинаида Павловна даёт, чтобы обнюхал и признал своих. Его кормить через полчаса, пусть нюхает.

Звучало не очень правдоподобно.

– Что-то я не слышал лая.

– Потому что умные собаки просто так не лают. Так же, как люди.

Ухмылка превратилась в улыбку. Виталька несколько секунд смотрел на Сергея Ивановича, потом решил, что его вроде никто хватать и связывать не собирается. Зинаида Павловна тем временем прошла по коридору в глубь квартиры и скрылась за ещё одной дверью. Наверное, то была кухня.