— Грейсон, — сказала я, наклонившись вперед и положив одну руку ему на щеку, — что ты делаешь?

Он остановил свою попытку открыть бутылку и посмотрел на меня обескураженно.

— Пробую коллекцию редких вин моего отца, — сказал он. — Уолтер проделал хорошую работу, защищая ее от него, прежде чем он смог уничтожить ее сам. Я делаю то, что сделал бы он, если бы ему дали шанс, — он сделал паузу, обида промелькнула на его лице, прежде чем он продолжил. — Знаешь ли ты, что из всех вещей, которые я продал в этом доме, я избегал этих, потому что считал, что это разочарует моего отца? Когда появилась ты, и мне не пришлось расставаться с этим, — он махнул рукой назад, указывая на полку позади себя, где все еще стояло несколько бутылок, — я почувствовал такое гребанное облегчение, что сделал что-то другое, что заставило бы моего отца гордиться, — он рассмеялся, но это был пустой звук, наполненный только болью.

— Итак, — сказала я, придвигаясь ближе, — как насчет того, чтобы продать остальные, вместо того чтобы дать ему удовлетворение от того, что ты сделал именно то, что сделал бы он? Как насчет того, чтобы заработать на этом немного денег и купить… домашнюю обезьянку и назвать ее в честь твоего отца? Или… двухместный велосипед? Мы будем кататься по Напе и говорить о том, какой задницей был твой отец. Или… попугая! Мы научим его повторять гадости про Форда Хоторна, — я положила руку ему на колено. — Есть дела и получше этого. Мы придумаем что-нибудь вместе.

Грейсон коснулся одним пальцем моего обнаженного бедра и провел им вверх, поднимая материал моей ночной рубашки.

— Ты такая красивая, — сказал он.

Я слабо улыбнулась.

— А ты такой пьяный.

— In Vino Veritas, — прошептал он, повторяя фразу, выгравированную над дверным проемом. Его палец провел по поясу моих трусиков. — В вине есть истина, — он сделал паузу, нахмурив брови. — Правда здесь есть только ложь и обман.

— Грейсон, нет…

Он покачал головой, убирая руку.

— Подумай об этом. Это действительно был такой прекрасный коварный план — идеальный способ сказать мне, как сильно он меня ненавидит, идеальная месть. Если бы у него было чуть больше времени, я мог бы вернуться домой к кучке бесполезного пепла, — он сделал громкий, дрожащий вдох. — Я думал, что это подарок, а вышло совсем наоборот. После всего… Я думал, что он наконец-то… Господи. Это так больно, Кира, — сказал он, его голос был полон страдания. Выражение его лица заставило меня почувствовать, что мое сердце расколется на мелкие кусочки и будет лежать среди разбитых бутылок на полу. — Здесь так много боли, — сказал он прерывающимся шепотом.

— Я знаю, — сказала я, придвигаясь к нему и обнимая его, а он прислонился головой к моей груди. Боже, я знала, какую боль он сейчас испытывает. Понимала ее, и мне было больно за него. — Послушай меня, Грейсон, — я откинулась назад и взяла его лицо в свои руки, глядя ему в глаза. — В этой жизни всегда есть боль. Не только для меня, не только для тебя — для всех. Ты не можешь избежать ее. И иногда боль так велика, что кажется, будто она вырывает саму суть того, кто ты есть. Но это не так, если только ты не позволишь ей это сделать. Да, она вырывает из тебя часть, но любовь призвана заполнить эту часть. Если ты позволишь ей, боль освободит в тебе больше места для любви. А любовь, которую мы носим в себе, делает нас сильными, когда ничто другое не может помочь.

Его темные глаза искали мои.

— Ты веришь в это? — спросил он.

— Я знаю это.

Грейсон испустил длинный, дрожащий вздох, снова зарывшись головой в мою грудь.

— Моя Кира… — пробормотал он, — если бы я только мог тоже поверить в это.

— Ты сможешь. Со временем ты сможешь. Пусть это будет наследием, которое твой отец оставит тебе. Это идеальная месть.

Мы сидели так в течение, казалось, долгого времени, я обнимала его, пока мои ноги не начали сводить судороги.

Наконец Грейсон поднял на меня глаза, провел большим пальцем по моей скуле и прошептал:

— Не испортит ли это момент, если я скажу тебе, что хочу отвести тебя наверх и трахать до тех пор, пока не перестану видеть?

Я тихонько засмеялась.

— Я к твоим услугам. Но сначала давай сварим кофе и отрезвим тебя. Завтра ты будешь чувствовать себя как в аду. А нам предстоит долгий день обезьяньего шопинга.

Грейсон издал смешок, который закончился полустоном-полувздохом.

— Ладно, — наконец сказал он. — Хорошо.

***

— Грейсон сегодня не работает? — спросила Шарлотта, ее лицо было озабоченным.

— Я так не думаю. Ему нужно поспать — он много выпил прошлой ночью, — я уже рассказала Уолтеру о беспорядке в подвале, и он все убрал, составив опись бутылок, которые Грейсон не разбил. Может, с обезьяной я немного переборщила, но насчет попугая я была настроена серьезно.

— Возможно, мне стоит подняться и поговорить с ним… — сказала Шарлотта.

Я кивнула.

— Позже, Шарлотта, ему нужно поспать. Но я уверена, что он оценит то, что ты скажешь. Он выглядел таким, — я пожевала губу, — убитым горем.

— Уверена, что это именно так, — сказала она и печально покачала головой. — И он не сможет быть счастлив ни со мной, ни с Уолтером рядом…

— Он придет в себя.

Шарлотта кивнула, но в ее взгляде было сомнение, и ее неуверенность только заставила меня нервничать еще больше. Она выглядела такой расстроенной, что я обняла ее.

— С ним все будет хорошо, — сказала я. Но в моем тоне не было убежденности, даже для моих собственных ушей. Потерянность его глазах, когда я вышла из комнаты сегодня утром, вызвала у меня холодок в крови.

И еще факт того, что я кое-что скрывала от него. Вначале это не казалось информацией, которой нужно делиться. Но потом все произошло так быстро… и теперь это было секретом между нами, и я знала, что должна рассказать ему, но не знала, как он отреагирует. Он все еще находился на такой эмоционально неустойчивой почве.

Сколько секретов он может сейчас выдержать? Сколько боли может вынести человек, прежде чем сломается?

Это снова я, бабушка. Если бы ты могла послать мне немного мудрости… что мне делать?

Шарлотта вырвала меня из моей тревожной задумчивости.

— Сегодня утром Грею позвонили и сказали, что этикетки для его бутылок готовы, — сказала она. — Думаю, я поеду в город и заберу их для него.

— Я позабочусь об этом. Мне все равно нужно выйти ненадолго. Чувствую, что дышу в затылок Грейсону. Возможно, ему нужно немного времени, чтобы разобраться во всем самому. Не хочу мешать ему. Если он спустится, ты напишешь мне?

— Да, конечно, дорогая. Скоро увидимся.

Я поехала в город и сразу же направилась в небольшую типографию, где Грейсон заказал этикетки для вина, которое собирались разливать по бутылкам. Женщина на стойке регистрации вынесла мне коробку, затем проверила мою банковскую карту, слегка нахмурившись.

— Простите, миссис Хоторн, но Ваша карта отклонена.

— Что? Этого не может быть, — сказала я. На счету было много денег. — Может быть, Вы попробуете еще раз? — она попробовала, но с тем же результатом, выглядя неловко. Несмотря на холодок, пробежавший по позвоночнику, я покачала головой. — Мой муж, наверное, купил что-то и не сказал мне. Придется зайти в банк. Мужчины.

Она тихонько хихикнула.

— Со мной такое тоже случалось раньше. Хотите, я попробую другую карту?

У меня не было другой карты. Я покопалась в сумочке, пересчитала деньги, которые у меня были. К счастью, у меня было довольно много. Несколько недель назад я сняла наличные, чтобы дать чаевые всем поставщикам на вечеринке, но Грейсон дал Уолтеру деньги на эти цели, поэтому я не использовала то, что было в моем кошельке. Я отсчитала деньги по счету и отдала их, поблагодарив ее, и вышла из типографии с коробкой этикеток.

Положив ее в багажник, я села в машину и поехала прямо в банк. Чувство нервозности, охватившее меня в типографии, теперь превратилось в полноценную панику. Мое сердце колотилось в груди, словно понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное.