Злата. Видел?
Олег. Конечно. Даже из моего окна его хорошо видно, а еще я так долго ходил за тобой по улицам. Я давно тебя знаю. Я даже знал, что ты такая… жаркая… необыкновенная… Мне надоели эти разряженные куклы, которые часами красят себе ресницы, а потом каждую ресницу разделяют на две иголкой, куклы, которые целыми днями выщипывают себе по сто волосков из бровей и целую неделю стоят в очереди, чтобы сделать себе прическу. А посмотрела бы ты на них утром: мешки под глазами, черные от туши, рот размазан до носа — брр!.. А ты такая, как есть, и леший с ним, с этим проклятым ожогом на твоей тонкой коже — зато он сохранил твою душу и всю твою нежность для меня одного! (Пауза.)
Злата. Все, что ты говоришь, это правда? И тебя не испугало солнце?
Олег. Глупенькая! Кого же может испугать солнце? Солнце ничего не изменяет, оно только позволяет лучше видеть существо вещей! Да здравствует солнце! Я нарочно не хотел говорить тебе, что я тебя давно знаю. Я хотел сделать так, как хочешь ты, я хотел, чтобы ты поверила мне раз и навсегда. И не спрашивай меня больше, правду ли я говорю, — теперь я обижусь.
З л а т а медленно подходит к нему и обнимает.
Злата. Знаешь, я всегда так думала. Ну что такое лицо? Часть тела, не больше. А любить — это значит не лицо любить, а человека, со всеми потрохами. Я бы знаешь, если бы была красивой, если бы этого ожога у меня не было и парень бы какой-нибудь мне в любви клялся, я бы ее так проверила — вырезала бы себе глаз. Любил бы одноглазую — значит, правда любовь. Нет — скатертью дорожка. Не нуждаемся. Я только настоящей любви хочу, другой не надо. А что лицо? Случайное сочетание черт — носа, глаз, губ. А любовь — это не случайность. Это закон. Я счастливая. Я знала, что если меня полюбит, то самый замечательный человек. Плохой человек с ожогом не полюбит. Хочешь, вернемся на ту скамейку при солнце?
Олег. Очень хочу, но не будем дразнить мертвых. Они ведь тоже с удовольствием выползли бы из своих могил на эту скамейку, если бы могли, и потом нам не нужны жесткие скамейки. Скоро мы с тобой устроимся поудобней. Ты выйдешь за меня замуж. Сегодня мы пойдем в ЗАГС. Ты согласна?
Злата. Да?
Олег. И нам дадут семейное общежитие. С родителями я в ссоре. А потом мне, как молодому специалисту, — комнату в совхозе. И наши окна будут выходить в чистое-чистое поле.
Злата. В чистое-чистое поле… А зачем тебе общежитие? Мы можем жить с моей мамой. Правда, пока у нас одна комната, но мы можем перегородить ее шкафом. А потом, дом наш собираются снести, и у нас будет отдельная квартира, мама мне на свадьбу купит «Запорожец», она накопила деньги. Может быть, даже останется на полдачки.
Олег. К черту практические соображения. К черту «Запорожец». И полдачки. Как-нибудь разберемся. Ты прости, Злата, я ничего сказать не хочу… Спросить только… только спросить… Как это у тебя… ну…
Злата. Ожог, что ли? Это пожар был в доме, мама ненадолго вышла, а дом снизу загорелся, сигарету кто-то не потушил, что ли… Ну и… пока спохватились… у меня и на теле ожоги были — три четверти общей поверхности.
Олег. Да… Это тебе мама рассказывала?
Злата. Мама.
Олег. Хорошая у тебя мама, добрая… Сколько горя ей выпало. Я ее жалеть буду.
Злата. Это хорошо. Она хорошая.
Олег. Готовься к свадьбе, Злата…
Злата. Не знаю…
Олег. Не знаешь?
Злата. Вообще-то — Николаевна, но это не совсем точно. Я тебе как-нибудь расскажу… у меня нет отца…
Олег. Ну и не надо. Злата Левкина, согласны вы быть женой Олега Красавина? По доброй ли воле вы идете за него? Клянитесь на этой мраморной статуе.
Злата. Злата Левкина согласна быть вашей женой, Олег Красавин, и выхожу за вас по доброй воле.
Олег. Ну и прекрасно. Позвольте вас поцеловать. (Целует ее.) А теперь пошли, а то нас еще станут разыскивать в милиции.
Картина третья
Комната Л е в к и н ы х. З л а т а стоит перед зеркалом в одном белье.
Входит мать с покупками.
Клавдия Никодимовна. Посмотри-ка, что я тебе принесла, моя краса. (Достает платье.) Такого платья не было, наверное, и у самих принцесс. Нет, сперва ты надень туфли. Ай-ай, как к ноге-то пристали, ну чистая Золушка.
Злата. Знаешь, мама, беру с полки тридцать третий размер, а продавщица говорит — это же тридцать третий, девушка, вы что, для ребенка? Я говорю, нет, себе. Она говорит — не выдумывайте, поставьте туфли на место, теперь и ног-то таких не бывает! (Смеется.)
Клавдия Никодимовна. И то верно, вон у нас на работе меньше тридцать девятого никто не носит, а у одной, поверишь, сорок третий. Мужик, а не баба, прямо. Чудо у тебя ножки. Даже жаль, что длинное платье — не видно будет.
Злата. А по лестнице пойду — платье подобрать придется. Вот и видно станет.
Клавдия Никодимовна. Это куда ж по лестнице? Давай лучше подкорочу малость. Больно хороши ножки в новых туфлях.
Злата. Ну давай, если хочешь.
Клавдия Никодимовна. Это где же он тебя по лестницам хочет вести?
Злата. Так во дворце бракосочетания. Там в свадебный зал надо по лестнице подниматься. А потом в ресторан.
Клавдия Никодимовна. И в ресторан поедете?
Злата. Поедем. Он хочет.
Клавдия Никодимовна. А в ресторан зачем? Могла бы все дома сготовить. Пирог бы спекла…
Злата. Так хочет. В ресторане, говорит, торжественно. Оркестр там. Цветы на столах…
Клавдия Никодимовна. Цветы и дома можно купить… Ну хочет — так пусть… Ой, как платье-то к тебе пристало… Ну, королевна, чистая королевна… А талия-то тонюсенькая… А плечики-то покатые…
Злата. Подожди, мама, я еще волосы подберу…
Клавдия Никодимовна. А шейка-то… Нут прямо-то лебединая… Нет, нет, ты перчатки-то не надевай, пальчики-то у тебя длинные и тонюсенькие… Вот уж вправду в народе говорится, что красивые дети рождаются от настоящей любви…
З л а т а, празднично одетая, вертит в руках прозрачную фату, надевает ее, прикалывает розу к волосам и поворачивается к зеркалу.
Пауза. Она долго стоит, потом накрывает фатой лицо.
Злата. Мама, а что, если густую фату на лицо сделать? Так делают, не знаешь?
Клавдия Никодимовна. Господь с тобой! Где ж это видано, чтобы невеста с закрытым лицом под венец шла? Какое-никакое, а свое ведь лицо. Что люди-то подумают? Может, у тебя какая срамная болезнь была!
Злата. А пусть думают, что хотят, я лицо густой фатой завешу.
Клавдия Никодимовна. Ну, дело твое, как хочешь. А я бы не советовала. Берет же он тебя с таким лицом, значит, не гнушается. Других не берет, а тебя берет. Да и мы в долгу не останемся — через месяц «Запорожец» вам от меня будет в подарок. А там и полдачки, может, уж я на него молиться буду, раз он человек такой… раз тебя приголубил… в беде не оставил… (Плачет.)
З л а т а медленно перед зеркалом срывает цветок с головы, фату, бусы, серьги, потом вдруг с силой рвет на себе белое платье и сбрасывает его, оставаясь у зеркала в рубашке.
Клавдия Никодимовна. Ты что? Злата, Златочка, ты что, ягодка моя, росинка, бусинка, ты что? В ЗАГС ведь уже ехать надо! Сейчас он на машине приедет, сейчас приедет.
Злата (одевается в будничное платье). Скажешь ему, что меня нет дома, скажешь ему, что я уехала далеко. Скажешь, вернусь или нет — я не сказала, скажешь, что люблю я его очень, что для него и поеду. Выйдет у меня — вернусь. Не выйдет — не увидит он меня больше.
Клавдия Никодимовна. Златочка, ягодка моя, не делай глупости, случай-то, случай-то какой подвернулся, теперь таких людей, как он, уже и не найдешь, всю жизнь и проживешь бобылкой, как я, ночь свою единственную вспоминать будешь. У тебя на рубашке пятнышко от той ночи осталось, у меня такое же на поддевке было, так я свою поддевку с пятнышком до сих пор храню, а твое пятнышко застирала, сколько у тебя ночей впереди пророчила! Не убивай меня, Златочка, не желаю я тебе своей жизни, нет, не желаю, у человека всего должно быть вволю!
