Интервью для него всегда было непростым делом, к ним он готовился, старался ближе познакомиться и с репортером, и режиссером. Благо, что такое интервью было сродни кино, в котором, в отличие от театра, можно было сколько угодно раз переделать тот или иной эпизод, добиваясь большего эффекта. Поэтому Нексин терпеть не мог спонтанности и импровизации, его интервью были всегда постановочными, поэтому и выглядели прилично. Не должно было быть исключения и сейчас. Он понимал, как важно для него, человека, которого многие знали в лицо, а теперь вдруг увидят на экране в непривычной обстановке, чтобы интервью в новой должности приятно удивило людей и вызвало к нему интерес. «Любопытно, – задумался Нексин, – кто надоумил корреспондента обратиться в лесхоз?» Нексин еще раз для себя сделал вывод, что Борец – необходимый ему человек и сказал:
– Я вами сегодня доволен. Надеюсь, что будем и дальше единомышленниками. Нина Викторовна, идите домой.
После его слов Борец зарделась; ее улыбающийся, от уха до уха, широкий рот, растянулся еще больше, она заговорщически произнесла:
– Я буду очень стараться.
Нексин после ее ухода прошелся по коридору конторы лесхоза. Все кабинеты уже обезлюдели, только в угловой каморке сидел дежурный диспетчер, он же сторож, и смотрел транзисторный телевизор, в котором была очень плохая картинка, и он, стараясь разглядеть, сильно наклонялся к экрану. Нексин с ним познакомился. Дежурный был высоким жилистым стариком с крючковатым носом, глубокими глазами под нависшими бровями и шапкой седых, давно не стриженных волос, которые у него торчали даже из ушей и носа. Вид у него был неприветливый, и это делало его похожим на лесовика. Он представился как Заборов Анатолий. Нексин сказал, что знает, как его зовут, а кроме того, ему известно и то, что Заборов раньше был лесничим, в свое время награждался медалью за работу, а теперь на пенсии, но продолжает работать. У Заборова на лице появилось удивление по поводу таких сведений о нем у нового директора; немногословный, он попытался что-то сказать, но Нексин увлекся, собеседника не слышал, говорил еще и еще, не останавливаясь, о том, что раньше на таких, как Заборов, держалась вся страна, на таких работников равнялась молодежь, а теперь, к сожалению, стало все иначе… Похвалил Заборова за то, что он, несмотря на возраст, продолжает приносить пользу и трудиться. Заборов больше не пытался участвовать в разговоре, а когда Нексин замолчал, то пробормотал, что ежели директору понадобится провожатый в лес, то лучше его, Заборова, здешние места никто не знает, и по части охоты конкурентом ему был только покойный директор. Нексин сказал, что не охотник, но непременно хотел бы побывать на настоящей охоте. Нексин пожелал Заборову спокойного дежурства, но тут же поправился, что прежде сделает короткий звонок, потом уйдет. Он вернулся к себе в кабинет и набрал номер городской квартиры; услышав в трубке голос Елены Аркадьевны, представив ее лицо, счастливо округлил глаза. Хромова, на другом конце провода, как на докладе, стала ему рассказывать о том, как прошел у нее день. Нексин и без того хорошо знал все то, о чем она говорит, но ему хотелось подольше ее слушать, и он расспрашивал у нее то об одном, то о другом. Она знала, что эта словесная эквилибристика вызвана отчасти ревностью Нексина, который все время словно искал в ответах какие-то неточности и несостыковки, чтобы ее уличить. Она привыкла к таким разговорам: по телефону, и дома, когда Нексин возвращался со службы и она терпеливо рассказывала о дне прожитом, отвечала на его вопросы и ждала момента, чтобы спросить Нексина о чем-то его интересующем и, таким образом, сменить тему разговора. Вот и теперь она вдруг спросила в шутку, не заглядывают ли к нему в окна кабинета медведи. Нексина это оживило, вернуло в реальность, и он сам стал шутить. Сказал, что в окна не заглядывают, но в дежурной комнате конторы сидит существо, похожее на медведя. И начал объяснять, что это за «медведь» и какой колоритный тип здешнего жителя, а потом стал говорить и о других своих впечатлениях на новом месте, в том числе пересказал историю о филине. В результате он так долго разговаривал по телефону, что в кабинет заглянул Заборов справиться: все ли в порядке и не нужна ли его помощь?.. Только после этого Нексин пожелал Хромовой спокойной ночи, положил трубку, попрощался с Заборовым и ушел из конторы.
Поселили Нексина в Залесье временно в типовом сельском доме, построенном на двух хозяев. Одну половину занимала семья уборщицы Сизовой, вторая половина использовалась в лесхозе как гостиница. В этой половине было два отдельных номера, в которых обычно жили командированные проверяющие или специалисты из области, потому что от областного центра до Залесья было двести километров. Двор «гостиницы» был отгорожен от подворья Сизовой крашеным штакетником; посредине двора разбита цветочная клумба, вокруг которой стояли три оригинальные скамейки, сделанные из распиленного пополам, выструганного и покрытого лаком соснового кругляка. «Гостиница» имела максимум возможных для села бытовых удобств: водопровод, горячую воду из бойлера и даже местную канализацию; помещения отапливались от котла, который стоял на половине Сизовой, она же убиралась в номерах.
Нексин шел по поселку в эти номера. Гостиница была в противоположном от конторы лесхоза конце села, которое растянулось на километр широкой центральной улицей, а к ней прилегали переулки. За этой окраиной среди сельчан закрепилось название Черемушки, возможно, по аналогии с жилыми районами городов, а может быть, из-за густых черемуховых зарослей, росших по берегу ручья, что протекал за последними домами.
Ранний зимний вечер уже опустился над селом; было безветренно, и в холодном воздухе легкие клубы дыма от печек тянулись вверх ровными светлыми столбами, тающими в темном небе; а вокруг электрических фонарей по центральной дороге стояло красивое сияние от морозного искрящегося воздуха. Идиллию тихого сельского вечера нарушал только лай собак, подававших голоса то в одной, то другой стороне поселка.
Нексин, не склонный ни к мечтательности, ни к сентиментальности в силу своего урбанизированного склада жизни, все же был впечатлен увиденным. Сначала он было поспешил к себе, но замедлил шаг и с любопытством прохожего, который оказался случайно в незнакомом месте, разглядывал темные контуры домов, желтые квадраты окон с занавесками, стараясь угадать, какие и как там живут люди. Он пока их не знал, но так или иначе все здесь были связаны с лесхозом, и они все – и работающие в лесхозе, и не работающие – были невольно под его началом как директора, а значит, в его власти. Эта мысль была ему очень приятна – он тут же вспомнил, какое почтение и уважение к нему только что проявили Борец и Заборов, – и осознание своей значимости среди этих людей, пусть даже в таком глухом углу, захлестнуло, как бывало раньше, сладкой волной собственного величия. Нексин сразу перестал видеть красивое вечернее село и начал думать о том, как ему укреплять и поддерживать среди населения села и работников лесхоза роль сильного руководителя и человека незаурядного. И был несказанно рад, что удача сама шла к нему навстречу в лице неожиданно объявившегося корреспондента телевидения. Нексин заранее видел себя на телеэкране, представлял, как его услышат многие знакомые и бывшие коллеги в городе, ведь о нем давно уже не писали в газетах и не снимали его для телевидения. Он должен, обязан их удивить! С такими мыслями дошел до дому, лег спать, с этими же мыслями проснулся и рано заспешил на работу, совсем не замечая красоты зимнего сельского утра, рассеянно и запоздало кивая на приветствия попадавшихся на пути сельчан.
Нексин сперва-наперво позвонил Хромовой, справился, как дела, услышал в ответ – только проснулась; тогда он пожелал ей доброго дня и условился, что они созвонятся, как всегда, вечером. Это был его третий день в лесхозе. Первый неполный день он провел с главным инженером Резником, который показывал производство и рассказывал о лесхозе. Второй день успел познакомиться с коллективом, в основном работниками конторы и инженерно-техническим персоналом, и изучал их личные дела. Главный инженер отчего-то – Нексин и сам не мог объяснить, отчего – ему не понравился. Связано это было с тем, что ему, Нексину, далекому от лесного производства, Резник все показывал и рассказывал, как какому-нибудь школьнику, пришедшему сюда на экскурсию; еще Нексину не понравилась его манера держаться с ним, высокомерно-снисходительная, словно он и не директор. Вот и теперь, лишь успел поговорить с Еленой Аркадьевной и положить телефонную трубку, чтобы следом заняться подготовкой вопросника для разговора с корреспондентом телевидения, как к нему с лицом надменным и важным зашел главный инженер, за ним шел мастер заготовительного участка Варкентин, стараясь быть незаметным, прячась за спиной Резника. Борец в приемной еще не было, и они прошли в кабинет напрямую. Как оказалось, по поводу рабочего, получившего накануне травму. Была она вовсе не легкая, как сказала Борец, и травмировало ему не руку или ногу, а голову. Со слов мастера, лесоруб Кишкелс, оказавшийся очень близко к падающему дереву, комлем[2] получил сильный удар в голову, некоторое время был без сознания.
