– Да ты что, спятил, Петр? Нашел время в игрушки играть! Если бы он увидел Карела?

– То ты бы пальнула в него? – закончил я. Маша замолчала. – А потом счетчик почистил бы ребенку память?

– Не твое дело! – Девушка по-прежнему держала меня. И направила пистолет в мою сторону. – Ты рисковал всем! Андрей Валентинович…

Во мне что-то дрогнуло и сломалось. Я перехватил ее кисть, вывернул, заставляя выпустить пистолет. Карел начал пятиться вверх по перилам – молча, не отрывая от нас взгляда.

Несколько секунд Маша пыталась бороться, потом сдалась.

– Это мое дело, – сжимая ее кисти, сказал я. – Это мой дом. Мальчик – мой друг. Андрей Валентинович – мой дед.

– Ты мешаешь… – сказала Маша. Сдавленно, словно я ее за горло держал, а не за руки. – Портишь все…

– Хочешь, испорчу все окончательно? – Я улыбнулся. – Потребую, чтобы ты осталась на Земле?

Ее руки обмякли.

– Извини. – Слишком уж быстро Маша это сказала. – Я испугалась за успех…

Я отпустил ее и пошел на второй этаж. Карел проводил меня мерцающими глазами. Маша стояла, растирая кисти.

Да что же происходит! Мой дом уже не мой дом? Играем в заговорщиков? Ей к психоаналитику надо отправиться, а не в космос!

Не знаю, слышал ли дед нашу перепалку, дверь у него была полуоткрыта. Наверное, да. Но он ничего не сказал.

Великий шовинист сидел прямо на полу и пролистывал фотоальбомы. Пухлые семейные альбомы, из тех, что наводят ужас на несчастных гостей. Дед маленький, дед в институте, дед на стажировке в Штатах, дед с бабушкой… давно ее нет в живых… Дед с моим папой. Папа в армии. Папа с мамой… и мной в проекте… Я, голышом на пеленках…

Чего он взялся за старые фотографии?

При моем появлении дед резко захлопнул альбом.

– Все прошло нормально?

– Да. Я в экипаже «Волхва», послезавтра старт… Ты не видел собаку?

– Видел. Маша отвезла Тирана в питомник.

– Что? – завопил я.

– Маша. Отвезла. Пса. В питомник.

Дед с кряхтеньем поднялся.

– Петя, дом будет пустым. Через сутки его опечатают и начнут рыться в документах. Я не хочу, чтобы пес получил пулю, защищая наше барахло. Маша оплатила его проживание в питомнике в течение двух лет. Мы заберем его, вернувшись. Надеюсь.

Как всегда, дед был прав. Но…

– Почему ты не сказал мне? Я бы с ним попрощался!

– Петя, нельзя оставлять кусочек души за спиной. Не нужны лишние прощания.

– Они не лишние… – У меня защипало в глазах. Ну да. Не оставляй ничего позади… Все равно останутся – Земля, Россия, дом… хитрый паренек Алешка, для которого я лишь источник сувениров. Я еще никогда не уходил, так четко зная, что могу не вернуться. Даже перед первым, тренировочным полетом в космос не дрейфил, как сейчас…

– Петр, собаке будет там хорошо. Неужели ты думаешь, я не переживаю?

Я через силу кивнул.

– Дом будут обыскивать, – продолжил дед. – Я уже сжег все свои бумажные документы и стер информацию на машине. Почисти свой компьютер тоже… если там есть что-то личное. Отформатируй диски, и лучше – несколько раз.

Его ноутбук и впрямь был включен, но экран оставался темным, лишь с парой строчек БИОСа. А в камине – очень много легкого белесого пепла.

– Хорошо, дед.

– И возьми эти альбомы, – вздохнул дед. – Вынеси в сад. Сожги. В комнате не хочу, слишком много вони.

Он что, серьезно?

– Не хочу, чтобы чужие руки лапали наши лица, – сказал дед. – Ты уж прости старика. Пленки где-то есть, потом распечатаем все заново… если вернемся.

– Дед…

– Петя, прошу тебя.

Я колебался.

– Или мне самому тащить их в сад? – тонко закричал дед. – А? Самому?

…С грудой альбомов я вышел из дома. Маши внизу уже не было, и рептилоида тоже. Я оттащил альбомы в дальний угол сада, где в детстве жег костры и строил каждое лето шалаш. Бросил их на жухлую траву.

Что-то чудовищное в этом было, противоестественное. Человеку не стоило придумывать фотографии – зная, что порой их приходится жечь. С распахнувшихся страниц на меня смотрели лица – деда, родителей, меня самого, знакомых и незнакомых людей… Вот дед, еще не старый, на каком-то конгрессе. А вот… надо же… с Даниловым! Совсем молодым, но каким-то сжавшимся, неловким, отводящим от объектива взгляд. Не любил я смотреть старые снимки – а зря.

Я достал из кармана спички, которые торжественно вручил мне дед, и тут взгляд упал на фотокарточку родителей. Со мной на руках. Уменьшенная копия той самой фотографии, что висит у деда в кабинете.

Нет уж!

Нагнувшись, я надорвал пластиковый лист и вытащил фотографию. Она полетит со мной. Огню и так хватит пищи.

Под фотографией оказался сложенный вчетверо, пожелтевший от времени лист. Я вытащил и его, осторожно развернул – и сердце сжалось.

Это была вырезка из газеты. Статья под названием «Президент соболезнует»… с борта «Боинга». На черно-белой фотографии было какое-то железное месиво в овальной воронке, окруженной поломанными деревьями.

Правильно дед сделал, что не показывал мне этой газеты. Я отвел взгляд. Сглотнул пересохшим горлом тоскливый комок из боли и вины. Сложил листок и вместе с фотографией спрятал в карман.

Горели альбомы плохо. Конечно, сплошной пластик. Пришлось сходить в гараж и плеснуть на альбомы бензином. Я посидел у огня, грея озябшие руки, но дым был слишком едким.

Память – она всегда плохо горит.

Долго ли собираться, когда уходишь навсегда?

Чистое белье, пара рубашек… в полет все равно уходить в форме. Компакт-диск со всякой ерундой – юношескими стихами, начатым и заброшенным навсегда романом, какими-то письмами, записями любимых игр. Пара дисков с музыкой. Жаль будет, если при обысках «потеряют» мою коллекцию. Впрочем, там в основном классика, а не попса, может, и уцелеет…

Все уместилось в «дипломате», как обычно. Когда уходишь на день и когда уходишь навсегда – имущество теряет смысл. Это не поездка на курорт.

Я поднялся наверх и попрощался с дедом. Если все будет нормально, то завтра мы увидимся. Дед продолжал рыться в своем хламе. Я хотел было сказать, что нашел вырезку, потом передумал. Ему тоже тяжело вспоминать.

Внизу меня ждала Маша, и на этот раз – без пистолета.

– Хотела извиниться, – начала она.

Я стоял по-дурацки, на ступеньках, нависая над ней. Но обходить девушку было бы не тактичнее.

– Да ерунда, – пожал я плечами. – Ты извини. Я вспылил.

– Просто я очень переживаю за успех операции, – сказала Маша. – Обидно, если все сорвется из-за ерунды… извини, в общем.

– Ты очень хорошо относишься к деду. Маша, вы давно знакомы?

Она замялась.

– В какой-то мере. Я обучалась под эгидой Фонда Хрумова. Так что твой дед платил за мое обучение… за все, в общем, платил. Но дело совсем не в этом!

– Понимаю. – Я коснулся ее плеча. Почему-то мне казалось, что такой товарищеский жест ей понравится. – Все нормально. Встретимся в Свободном.

Маша кивнула.

– Береги деда, – попросил я и вышел из дома.

Автомобиля еще не было, но возвращаться не хотелось. Хотя бы потому, что нам с Машей больше нечего друг другу сказать. Пока – нечего. Я прошел по саду, непроизвольно высматривая Тирана, вышел за ворота.

Почему у меня нет какой-нибудь дурной привычки? Коротать время, покуривая сигарету или попивая пиво из банки, было бы куда веселее.

Я ждал машину минут десять. А потом, когда вдали послышался шум мотора, увидел бегущую ко мне фигурку.

– Дядя Петя!

Алешка остановился рядом со мной, переводя дыхание. Похоже, он спешил изо всех сил.

– Что случилось? – Я невольно встревожился.

– Да не, ничего… опоздать боялся. Это за вами?

Я глянул на подъезжающую машину.

– Да.

– Я… подарок вам принес.

Мальчик как-то неловко полез в карман и, отводя глаза, протянул мне продолговатый сверток.

– Вот… ну, я побегу.

– Подожди, – попросил я. Разорвал бумагу. Алешка мялся.

Нож.

Ничего себе!