Там даже не было бойцов, лучевое оружие посчитали излишним.

То там, то здесь возникали из пустоты уничтожители – чтобы схватить и разорвать кого-нибудь на части. Волнами носились чистильщики, пожирая горожан одного за другим. Громоздкие панцеры теснили жителей к площадям. Стремительно кружили танцоры – и там, где они пробегали, белые улицы становились красными.

Потом я увидел гигантскую тень собравшегося воедино марака – и отвернулся.

– Они бы не убили всех, конечно, – мягким голосом сказала девушка. – Захват планеты, подобной нашей, начинается с подавления ключевой оборонной инфраструктуры… впрочем, ее практически не было. И с уничтожения пяти-семи процентов населения. Это у вас считается оптимальной нормой.

– Не у нас!

– У Прежних, Инсеков и большинства других видов, стремящихся к сингулярности. Наша планета относилась к редкому типу технологически развитых, но изолированных в границах звездной системы. Вкусная добыча.

Я молчал.

– Если бы у нас было время… хотя бы полгода. Мы смогли бы создать оборону, которая сделала бы захват планеты невыгодным. Или капсулировать нашу систему… это временный выход, поскольку грозит нестабильностью звезды. Но мы получили бы паузу для размышлений и решений.

– Времени не было? – спросил я.

– Нет. Меньше месяца. Наши смыслы стали бы кормом для вас…

– Для Прежних!

– Возможно, к этому дню они смогли бы возвыситься, – сказала девушка, не реагируя на мое возражение.

Город заколебался в воздухе, будто мираж. Исчез десант Прежних. Исчезли тела с улиц.

Я увидел, как люди один за другим уходят из города. Сбрасывают по пути одежды – и растворяются среди деревьев.

– Нагота считалась у нас постыдной, – сказала девушка. – Нагота, жестокость и непредсказуемость – те качества, которые более свойственны животным. Мы любили природу и берегли ее, мы любили животных, мы не употребляли в пищу их плоть и не убивали. Но мы стали чем-то большим и гордились этим. Мы вышли из природы и готовились идти к звездам…

Город стал рушиться. Беззвучно падали стены, проваливались крыши, осыпались башни. Стая птиц, взлетевшая над лесом, вдруг вспыхнула – и исчезла. Музыка стала еще печальнее и тише.

– Когда мы поняли, что с нами сделают, – мы изменились. Мы совершили непредсказуемое. Уничтожили большую часть животного мира, перекроили биосферу, сбросили одежду и стали убивать друг друга и чужаков. На это месяца хватило.

– Вы лишили нападавших своих смыслов.

– Да. Их и себя. Иначе было невозможно.

Девушка протянула руку и сжала мою ладонь. Спросила:

– Ты знаешь, что ты изменился?

Я осмотрел себя. Комбинезон, плащ… даже рипер на поясе.

– Не здесь. В реальности. Ты стал куда больше… и страшнее. Только очень худой. Ты пытаешься есть траву и землю.

– Это изменение второго Призыва, – сказал я озабоченно. – Мое тело переходит в крайне эффективную боевую форму… но ему нужна органика для перестройки.

– Понимаю. Мы никогда не встречали такого Измененного. Стражи и коменданты не способны контактировать с Миром.

– Вы так это зовете? Свою глобальную волновую сеть? Красиво.

Девушка пожала плечами.

– Да. Здесь мы можем быть собой. Вспоминать прошлое и себя, какими мы были. Не смотреть наружу, туда, где мы другие. Потом становится тяжело, но отказаться так трудно… Сейчас тебе придется вернуться. Я не смогу оставить твой разум в Мире, он только наш.

– Ясно, – сказал я. – Кстати, вам необязательно было менять свой облик. Вы и так красивы… с человеческой точки зрения.

– Спасибо, – девушка улыбнулась. – Такой милый комплимент тысячелетней старухе, мальчик… Ты ведь хочешь задать вопросы?

– Да я почти все узнал и понял, – ответил я. – Разве что один.

– А я только на один и отвечу, время уходит. Хочешь спросить, почему мы убиваем своих детей?

– Нет, – сказал я. – Неинтересно. Взрослые всегда стараются убить своих детей, так или иначе. А дети – взрослых. Это вроде закона природы, только обычно не так явно и кроваво. Вы свели себя с ума, чтобы не стать добычей, а мне неинтересна логика больного разума.

Во взгляде лавли (хотя мне не хотелось ее так называть) появилась искорка интереса.

– Тогда что ты спросишь? Какие смыслы мы утаили от вас тысячу лет назад? Какие скармливаем теперь?

Я покачал головой. Музыка угасала, близилась к финалу. Я помнил, что они очень не любили оборванные мелодии. Значит – успею.

– Хм, – она рассмеялась. Приложила палец к губам, очень человеческим жестом изображая раздумье. – Тогда… как вернуть нас в норму? Как заполучить в союзники? Как уцелеть и спасти товарищей?

– Нет, – ответил я. – У меня один вопрос. Ты простишь меня за то, что я сейчас с тобой сделаю?

Девушка рассмеялась.

– А ты сможешь?

– Да, – сказал я, выбрасывая руку вперед.

Она стала растворяться в воздухе. Но слишком медленно для того, чтобы я не нашел ее след – разум, одновременно распределенный в пространстве и сконцентрированный в материальной точке.

Я рванулся за ним.

И очутился лежащим на пригорке над руинами. Руки и ноги были чем-то стянуты. Плащ комком сбился под спиной.

Последняя нота затихала в воздухе, сидящая рядом со мной юная девушка отняла деревянную свирель от губ. Лицо ее было прекрасно и безумно, в глазах не светилось никаких смыслов, кроме смерти и крови.

Я разжал губы, выталкивая землю и траву, которые грыз в беспамятстве, и плюнул девушке в лицо слюной из добавочных желез.

Коллоидная кислота пробила лобную кость и вспухла облаком пены, мгновенно выжигая лавли мозг.

Скорее всего, она не успела уйти в Мир. В стабильном коллективе лавли образовалась новая свободная ниша.

Я привстал, разрывая гибкие лианы, которыми были связаны руки и ноги.

Вокруг меня сидели кружком с десяток лавли – все юные, красивые и безнадежно медленные для Защитника, созданного вторым Призывом. Их лица менялись, от удивления и восторга – им нравилась сопротивляющаяся добыча, – к растерянности и ужасу, по мере того как я выбивал им сердца и отрывал головы.

Живот ныл, организм вопил, требуя пищи, – волновая печать произвела Изменение, но боевые органы пришлось создавать из моих же человеческих.

У меня не было другого выхода, и я постарался не думать о том, что делаю.

Через тридцать секунд я выпрямился, чувствуя, как организм восстанавливает поврежденные ткани. Над пригорком звенели свирели, я чувствовал, как затихают четыре мелодии… вот одна из них смолкла и раздался звенящий смех.

Только бы не Ана!

У меня не было времени разбираться, я видел четыре группы лавли, над одной из которых зависли в воздухе клочья комбинезона стражи и кровавые фрагменты ее тела.

Поэтому я побежал к ближайшей группе, чей пленник еще жил.

Они и так-то были быстрыми, а когда поняли, что происходит, смогли ускориться еще больше. Но все-таки недостаточно. Мир связал их в единую сеть, но, кажется, их Мир тоже растерялся и не знал, что делать.

А с оторванными головами лавли жить не умели.

К последней группе я шел уже медленнее, старшая стража, которую я освободил первой, даже успела встать и срывала с рук путы.

Лавли попытались убежать.

Я не позволил.

Последнего я остановил, дернул к себе и снизил скорость восприятия мира до доступной ему. Это был длинноволосый тонколицый юноша, по которому на Земле девчонки сохли бы толпами. В облике Защитника я нависал над ним, как оживший кошмар.

– Я хочу, чтобы ты понял, – сказал я. – Понял и запомнил.

Кажется, он очень удивился тому, что останется жив.

В их сумасшествии оставалось очень много здравого рассудка.

– Теряя смыслы – теряешь себя, – сказал я. – На самом деле я еще не до конца с ними разобрался. Но разберусь. Вы хотели спрятать то, что было вам дорого, и отравить врага тем, что вам отвратительно. Но вы отравили только себя.

Я взял его ладонь и медленно, один за другим, сломал пальцы.

Он даже не закричал. Просто смотрел на меня, остолбенев.