— Как тебе здесь живётся — не скучно? — спросил Артур.

— Не-а! Отец меня математике учит и письму. Я уже дроби знаю и сказки все перечитала. Отец говорит, что корабль придёт и мне новые книжки привезёт, с картинками. Я люблю книжки с цветными картинками.

— Никто тебя не обижает?

— Не-ет. Отец ругает меня, что я слишком часто с больными общаюсь, а я говорю — а с кем мне общаться, с пальмами что ли? Он хочет меня с мамой отправить на большую землю, чтобы я в школу ходила.

— Паскаль будет скучать без тебя.

— Я тоже… Я уже ко всем привыкла. Дядя Сократ мне качели в саду сделал. Дядя Адам мне воздушного змея подарил. Мы его с башни запускали… Отец говорит: будь осторожней, они больные люди. А я думаю, они нормальные люди. Просто они живут каждый в своём мире. Они там заблудились и не могут найти дорогу назад. А мой отец пытается их вернуть.

Игроки в бадминтон устали. Ева с Паскалем пошли в сад, качаться на качелях.

Пришёл Адам, разговаривая о чём-то с Ньютоном.

— Вы уже знакомы? — спросил Адам. — Это Артур, а это наш уважаемый учёный, которого мы называем Ньютон, хотя он на это сердится.

— Да я уже привык, — махнул рукой Ньютон — что на вас обижаться!

— В общем, вы обдумайте, что я вам сказал. Потом обсудим, — обратился Адам к Ньютону.

Тот кивнул и пошёл в свою комнату.

— Он действительно большой учёный? — поинтересовался Артур.

— Ну, большой, не большой — не знаю. Лет двадцать назад был перспективным молодым учёным. Даже участвовал в разработке коллайдера в ЦЕРНе. Потом у него пошла чёрная полоса в личной жизни и, похоже, она до сих пор не закончилась.

— А как он здесь оказался? Он не похож на сумасшедшего.

— А ты специалист по психиатрии? — лукаво улыбнулся Адам.

— Нет, конечно. Но я не понимаю, например, — зачем здесь Поэт? Он совершенно нормальный человек.

— Поэт? Да что ты! Настоящий поэт хорошо знает — что такое безумие. Он всегда ходит по грани. А вот кстати и он, лёгок на помине. И в очень расстроенных чувствах. Кажется, сейчас тебя будут опровергать.

Поэт явно убегал от Андрона, который шёл за ним следом.

— Оставьте, оставьте меня!

Он остановился как вкопанный и, размахивая руками, стал вопрошать всех и никого.

— Зачем меня положили в этот гроб, обтянутый кожей? Зачем мне дали в родственники обезьяну? Я не хочу быть человекообразной обезьяной, я хочу быть человекообразной чайкой.

— Человекообразная обезьяна, по Дарвину, является дальним предком обезьянообразного человека, — рассудительно произнёс Судья.

— Я не хочу быть обезьянообразным человеком! — взвизгнул Поэт. — Зачем это унижение?! Зачем меня посадили на какой-то костяной скелет из анатомического атласа? Я не желаю быть субъектом анатомии! Вы не представляете, какая мука для меня моё тело! Как я желал бы избавиться от него! Я наделён душой, способной объять весь мир. Почему моя душа должна мучиться в этом кожаном гробу? Вытащите меня, вытащите меня из гроба! Я живой, я живу, я задыхаюсь в этом гробу, я стучу кулаками — откройте, откройте, вытащите меня наконец! Это невыносимо!

Адам обнял Поэта и начал его успокаивать, что-то тихо начал ему говорить. Плечи Поэта вздрагивали от рыданий. Он снова вскинул голову и продолжил горячо объяснять уже Адаму:

— Зачем он рассказывает мне, что я кусок мяса с костями? Зачем он объясняет мне — как работают моя печень и желудок? Я не желаю знать о процессах пищеварения и дефекации. Моя душа оскорблена своим телесным воплощением. Она мечтает вырваться из тела, как из тюрьмы. Заберите моё тело, оставьте мне душу! Больше я ничего не прошу.

Поэт снова зарыдал на плече Адама. Тот продолжал ему что-то тихо говорить, поглаживая его по спине, как ребёнка. Поэт наконец успокоился, кивнул головой на слова Адама, вытер рукой глаза и подошёл к Судье.

— Ваша честь! Я знаю, что вы ведёте процесс против главного обвиняемого. Прошу добавить в обвинительный акт мои обвинения.

— Я вас слушаю.

— Данную мне жизнь, в том виде, как она есть, считаю оскорблением, и прошу выплатить мне компенсацию за моральный ущерб.

— Какого рода компенсацию требуете?

— Я не требую многого, я требую личного публичного извинения.

— Так личного или публичного?

— Лично господин Бог должен публично передо мной извиниться.

— Хорошо, я добавлю пункт в обвинительное заключение. Но процесс пока поставлен на паузу. Я вызвал обвиняемого на допрос, обвиняемый на допрос не явился. Вчера я морской почтой отправил обращение в международный розыск.

— Морской почтой? — удивился Адам.

— Он бросил бутылку, с какой-то бумажкой внутри, в океан. Я видел, — с безмятежной улыбкой сказал Андрон.

— О-о-о! — протянул Адам. — Тогда процесс затянется. Морская почта нетороплива.

— Ваша честь, я вам советую полагаться на свои силы, — добавил он, обращаясь к Судье. — Ваш обвиняемый так хорошо научился прятаться от людей, что Интерпол вам не поможет.

— Это была формальность, которую я обязан был соблюсти.

Адам подошёл к Андрону.

— Андрон, опять вы довели нашего Поэта до нервного срыва!

— Я объяснял ему, как работает его биологический механизм.

— Да не должен он это знать! Пусть он верит, что его душа живёт в сердце. Не надо ему рассказывать, что это насос, который гонит по телу кровь. Это знание для него бесполезно и мучительно. Какой же вы не чуткий!

— Каждый должен знать свой биологический механизм!

— Тьфу ты!

Адам уже хотел отойти, но заметил что-то и указал пальцем на рукав рубашки Андрона.

— Держите своё подопытное животное, а то потеряете.

Андрон поймал муравья и присмотрелся.

— Снова Роберт шестой, — задумчиво сказал он и вздохнул. — Это уже склонность к побегу. Надо наказать.

Когда все разошлись, Артур вернулся к «Мыслителю» и увидел Писателя. Писатель сидел за столом, закрыв глаза. Было похоже, что он слушает приёмник. К одному уху он приложил зелёную коробочку, в которой Артур с удивлением узнал мыльницу из душевой комнаты, другое ухо он прикрыл рукой, чтобы не мешали слушать.

Через некоторое время он оторвался от своего занятия, увидел Артура, засунул мыльницу в карман и, как ни в чём ни бывало, поделился новостями:

— Передавали по радио — фараон Рамзес тридцать четвёртый женился на герцогине Уэльсской. Как вам это нравится?! Всё смешалось в доме Уэльсских. Зачем ей этот фараон? Только что титул древний, а ему уже лет шестьдесят, я слышал.

Артур удивился.

— Фараон? Разве есть ещё фараоны?

Писатель с недоумением посмотрел на него.

— А куда ж они денутся? Египет же есть, пирамиды есть? А почему фараонов нет?

Артур не знал, чем опровергнуть эту железную логику. Писатель же переключился на другую тему.

— Вы слышали, что в Антарктиде откопали озеро?

— Да, что-то слышал такое.

— Так вот там нашли древнюю рыбу, которой тысяча лет. И рыба эта разумная, говорящая. Только никто не может понять языка, на котором она говорит. Её привезли в Организацию Объединённых Наций и поместили в аквариум. Теперь все президенты, которые приезжают на заседания, смотрят эту рыбу, слушают, кивают головами — потому что видно, что что-то мудрое говорит, — но никто не понимает.

Артур изобразил сожаление.

Из душевой комнаты вышел сердитый Паскаль и закричал через двор:

— Писака! Мыло верни!

Писатель съёжился и его, как ветром, сдуло. К Артуру подошёл Паскаль, с полотенцем на плече.

— Опять этот Писака мыльницу унёс! Ну что ты с ним будешь делать! Я ему руки оторву.

— А чем он тогда роман будет писать? — засмеялся Артур.

— Пусть, как Гомер, заучивает своё сочинение и читает наизусть.

После обеда Андрон за столом разгадывал кроссворд из газеты, почёсывая карандашом затылок.

— Самое опасное животное, семь букв, — вопросил он подошедших Артура с Паскалем.