— А потом тебя повышают? — спрашивает он.

— Возвышают. Да.

— Я попаду наверх?

— Ага, — отвечает Зак. — Усердно трудись и поднимешься по лестнице.

— И сколько времени на это надо? Как давно ты здесь?

Он смотрит на лацкан Зака, на котором есть все полоски, кроме одной.

Зак пожимает плечами. Эти молокососы всегда так нервничают.

— Двенадцать лет, — отвечает Спад.

— Что?

Дэвид оглядывается. Другие резиденты заходят: грязные, покрытые потом. Они плетутся в душ. Спад вытирает рукой пот со лба.

— Зак здесь уже двенадцать лет.

— В самом деле? — спрашивает Зак. Ощущается странным клеить цифру ко времени, которое он провел здесь.

— Я здесь уже шестнадцать лет. Я начал вести календарь сразу по приезду. Единственное, что имеет значение — эти детки, — он постукивает по своему лацкану.

Дэвид бросает взгляд на рубашку Спада и сдерживает слезы. Через шестнадцать лет, у Спада всего восемь полосок из двенадцати.

— Выше нос, молокосос, — говорит Зак, сминая салфетку и бросая ее в урну. — С тобой все будет в порядке.

Глава 63

Внутренности ящика Пандоры

«СкайРест», Йоханнесбург, 2036

Заку снова снится сон. Похожая вариация каждую ночь, словно его сознание пытается подтолкнуть его к какому-то пониманию — персонажи из прошлой жизни пытаются достучаться до него. Мужчина с татуировкой дракона говорит ему что-то, но его голос так сильно искажен, что Зак не может различить слов. Иногда сон принимает зловещий оборот, и он оказывается лежащим в лесу под грудой мертвых листьев. А бывает и хуже: его хоронят живьем. Настоящие кошмары — это когда он покрыт жуками, которые кусают его спину и ноги, заставляют кровь течь темными потоками.

Во сне сегодняшней ночи нет зла. Сегодня ночью ему снится байкерша, которая в замедленном движении целует его в щеку и шепчет что-то ему на ухо. Она буквально излучает жизнь. Он хочет удержать ее, хочет забраться в нее, сделать что угодно, чтобы почувствовать ее жизнь на своей одинокой коже.

Затем случается чудо. Она вырывается из его сна и оказывается в комнате с ним. Он ощущает прикосновение ее рук к своему лицу. Как это произошло? Он желал этого момента… действительно ли уже двенадцать лет?

Но что-то ощущается неправильным. Поначалу он это игнорирует, так отчаянно желая, чтобы сон оказался правдой, но кожа кажется неправильной. И запах. Не мускатный орех, каким он должен быть, а йогурт.

Зак вздрагивает, распахивает глаза и узнает того, кто перед ним еще до того, как его глаза привыкнут к темноте. Конечно же, это Бернард. Но она никогда прежде не будила его так, прикосновением своих жабьих рук к его щеке. Ее слишком бледное лицо напоминает зловещую луну. Он слышит вздох и понимает, что он исходит от него. Зак вжимается в подушку, подальше от нее.

— Чего ты хочешь? — спрашивает он. — Какого, бл*ть, траха ты хочешь?

Он ненавидит ее. Ненавидит каждую часть ее, даже то, как она дышит. Мужчина хочет, чтобы она перестала дышать. И женщина ему не отвечает.

Зак не может так больше, не может больше вынести и ночи. Так или иначе, все это закончится сегодня.

— Почему ты это делаешь? — спрашивает Зак.

Он удивлен, когда, наконец, слышит ее голос.

— Что?

— Зачем ты наблюдаешь за мной спящим?

— Разве не очевидно? — спрашивает Бернард.

Двенадцать лет. Двенадцать лет! Почему-то из-за этого Заку хочется разнести это место к чертям, вместе с Бернард в нем. Внезапно его чаша терпения переполнилась. Что-то внутри него свернулось, готовясь к атаке.

Одна полоска. Всего еще одна полоска до возвышения. НЕ ТВОРИ ГЛУПОСТЕЙ.

— Не очевидно, — отвечает Зак.

— Тогда я выполнила свою работу.

— Она закончилась? — спрашивает Зак. — Твоя работа? Ты уезжаешь?

— Это ты уезжаешь. Пора.

Теплый бриз надежды.

— Ты имеешь в виду… меня возвысят?

Сердце в его груди подпрыгивает от радости.

— Поэтому ты разбудила меня? Мы уходим сейчас?

— Ты должен получить свою последнюю полоску завтра вечером.

Зака атакуют противоречивые эмоции. Он закрывает лицо руками.

Двенадцать лет.

Он должен ощущать чистую радость, ведь так? Вместо этого, его желудок превратился в цементную смесь из тоски, ужаса и чего-то еще, что он не может идентифицировать.

— Это хорошие новости. Очень хорошие новости.

Его голос лишен эмоций.

Бернард морщит лицо. Ее презрение практически осязаемо; комната будто наполнилась ее презрением.

— Хорошие новости? — шипит она. — Ты ничего не понял?

— Ты расстроена, что я уйду, — говорит Зак. — Тебе больше некого будет изводить.

Она фыркает с неверием.

— Изводить?

— А как бы ты это назвала? Ты так замучила меня, что я даже больше не знаю, кем являюсь.

— Что ж, я напомню тебе, кто ты. Ты Закери Гердлер. И тебе лучше начать им быть, пока не стало слишком поздно.

Зак ошарашен. Она никогда прежде не называла его по имени.

— И что это… что это значит?

— Это значит, что тебе пора, бл*ть, просыпаться.

Еще он никогда прежде не слышал, чтобы она ругалась. Никогда не видел ее такой взбешенной.

— Проснись! — говорит она, и он чувствует, что она хочет затрясти его, но сдерживается. — Вспомни, зачем ты существуешь.

— Я…

— Ты действительно веришь, что Льюиса повысили? После того, что ты видел?

Льюиса?

Он смутно помнит этого мужчину.

Льюис? О ком она говорит? Что он видел?

— Льюиса повысили, — говорит Зак, словно загипнотизированный. Слова будто произносит не он.

— Что насчет Мулало? Стивена? Азви? Ты думаешь, они все там наверху? ― она машет в воздухе пальцем. — Играют в еб*ный футбол?

Ему вдруг это кажется маловероятным, но где еще они могут быть? На досрочном освобождении?

— Я думала, ты умнее!

Бернард бьет кулаком по постели.

— О чем ты?

— Из всех людей ты должен был узнать правду об этом месте.

Слова Бернард эхом разносятся в его голове. Что-то резонирует сквозь туман в его мозгу.

Он знает. Знает. Знает. Но почему этого не видит? Потому что его изнурило это место. Изнурило, забило, отупило. Они подавляют наркотиками его воспоминания. Зак больше ничего не знает. Он сдался давным-давно. Утратил план.

— В первый день здесь я увидел верхние уровни, — говорит Зак. — Видел разные этажи. Комнату виртуальной реальности, ресторан, офисы открытой планировки.

— Ты видел то, что хотел видеть, — говорит Бернард. — Льюис видел бассейн. Стивен видел магазин мороженого. Тур инициации — еб*ная голограмма. Почему ты думаешь, мы не выходили из лифта?

Когда он это слышит, понимает правду.

— Тогда куда отправляются те, кого повысили?

— Ты знаешь ответ. Ты видел мешки с телами.

— Что?

— Кароши (прим.: с япон. «Смерть от перегрузок»), — произносит Бернард.

— Нет, — Зак трясет головой. Думает о друзьях, которых он потерял.

— Кароши, — повторяет она снова. — Они следят за твоим угасающим здоровьем, пока ты трудишься до смерти. А потом, однажды, цикл завершается.

Зак теперь четко видит татуировку с драконом. Уроборос. Льюис. Цикл завершен.

Бернард взволнована. Она постоянно проводит пальцами по своим сильно загеленным волосам.

— Хочешь знать, почему я здесь каждую ночь? Почему наблюдаю за тобой спящим?

Конечно же, хочет. И одновременно не хочет.

— Я защищаю тебя.

— Что?

— Ты ничего не понимаешь? Я защищала тебя все это время.

У Зака кружится голова. Бернард хватает его за ногу, заставляя вернуться в настоящее.

— Сосредоточься, — приказывает она. — У нас мало времени.

— Сосредоточиться на чем?

— На своей финальной игре.

— Я больше не знаю, что это.

— Подумай, Зак. Подумай. Я не знаю деталей. Только ты можешь их вспомнить.

Бернард размещает ленту вокруг его висков и вставляет в нее черный ромб «ИксДрайв». В его голове вспыхивает свет и горячие искры, когда восстанавливаются его воспоминания. Он вспоминает картонный суд, «Орб», первые зомбирующие наркотики. Другие концепции приходят к нему тоже, но пока он их не понимает.